TARTU ÜLIKOOL VENE KEELE ÕPPETOOL ТАРТУСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ КАФЕДРА РУССКОГО ЯЗЫКА ТРУДЫ по РУССКОЙ И СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ ЛИНГВИСТИКА Новая серия II Прагматический аспект исследования языка ТАРТУ 1999 ТРУДЫ ПО РУССКОЙ и СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ ЛИНГВИСТИКА TARTU ÜLIKOOL VENE KEELE ÕPPETOOL ТАРТУСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ КАФЕДРА РУССКОГО ЯЗЫКА ТРУДЫ ПО РУССКОЙ и СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ ЛИНГВИСТИКА Новая серия II Прагматический аспект исследования языка TARTU ÜLIKOOLI KIRJASTUS Редколлегия. Е. Костанди. Ю Кх дрявцев. И. Кюльмоя (отв. ре­ дактор). С. Мсльцер Редакторы тома. Ю. Кх дрявцев. И Кюльмоя Технический редактор тома: О Падикова с Статьи и публикации : авторы. 1999 с Составление ка<})едра русского языка Тартуского университета. 1999 Tartu Ülikooli Kirjastus / Tartu University Press Tiigi 78. Tartu. 50410 Eesti / Estonia Order no. 504 ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ Основу второго тома новой серии "Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика" составили материалы X осеннего семинара "Язык и человек (прагматический аспект изхчения языка)", организованного кафедрой русского языка Тартуского университета при поддержке Фонда открытой Эс­ тонии 24-26 сентября 1998 года. Было прочитано и обсуждено 30 докладов, посвященных общим проблемам прагматики, вы­ ражению разнообразных прагматических смыслов в различ­ ных языках, выявлению прагматического потенциала языко­ вых единиц и категорий. В семинаре приняли хчастие линг­ висты Эстонии. России. Латвии. Болгарии. Венгрии. Финлян­ дии. Работы данного тома составляют единое целое, поскольку различный языковой материал в них рассматривается под еди­ ным и весьма актуальным углом зрения — с точки зрения лин­ гвистической прагматики. Издание тома осуществлено также при поддержке Фонда открытой Эстонии. ОГЛАВЛЕНИЕ M. Д. В о е й к о в а. Прагматические аспекты усвоения ребенком семантики прилагательных 11 С. Ю. Д м и т р е н к о. Глагольная группа в изолирующем языке: проблемы структуры 22 А. Д. Д у л и ч е н к о. Слова и люди: к смене лексических парадигм и их составляющих в русском языке XX столетия 31 Г. А. 3 о л о т о в а. Коммуникативный фактор как критерий решения дискуссионных вопросов грамматики 38 Ц. Й о т о в. О строении устно-разговорного дискурса и типологии его форм 45 М. К о й т, X. Ы й м. Диалог с компьютером на естественном языке 58 Е. Е. К о р д и. Классификация сложноподчиненных предложений с обстоятельственными придаточными и место в ней уступительных предложений 68 Е. Е. К о р о л е в а. Прозвища в русских говорах Латгалии и прилегающих районов России и Белоруссии 80 Е. К о с т а н д и. Коммуникативно-прагматическая направленность сочинительной связи (на материале художественного текста) 90 8 И. С. К о ш к и н. Эклектизм стилевых средств как отражение эволюции языкового сознания и языковой ситуации (на примере истории русского стиля "плетение словес") 98 И. К ре к и ч. Видовые значения актуального настоящего 108 Ю. С. К у д р я в ц е в. Лексико-грамматический разряд модальных глаголов в морфологической системе русского языка 119 А. М. К у з н е ц о в. Функции и значения количественных местоимений в древнерусском книжном языке XI-XIV вв 133 И . П . К ю л ь м о я . О п р а г м а т и к е с л е н г о в о й л е к с и к и 1 5 1 И . Л и к о м а н о в а . Р е ч е в о й э т и к е т и е г о и з м е н е н и я в последнее десятилетие (на материале болгарского, польского и русского языков) 160 А . Л и п о в с к а . О п р а г м а т и ч е с к о м а с п е к т е исследования невербальных (кинетических) компонентов коммуникации при сопоставительном анализе близкородственных языков 170 С. M е л ь ц е р. Соотнесенность прагматической направленности газетного заголовка и текста 182 Н.К. Онипенко. Русский глагол на фоне субъектной перспективы текста 191 Е . Н . Р е м ч у к о в а . О н а р у ш е н и и с т а н д а р т а в области функционирования грамматических форм 203 О. Г. Р о в н о в а. К прагматическому изучению грамматики русских диалектов 215 Т . С т о й к о в а . М е х а н и з м ы и р е ч е в ы е с р е д с т в а с о з д а н и я эмоционального тона высказываний Воланда (роман М. Булгакова "Мастер и Маргарита") 223 С . Т у р о в с к а я . В ы с к а з ы в а н и я с м о д а л ь н ы м с м ы с л о м "отсутствие необходимости": к проблеме описания 231 9 Э.-О. X а а г. Функции причинных союзов русского языка 238 В . С . Х р а к о в с к и й . У с т у п и т е л ь н ы е к о н с т р у к ц и и с союзом хотя 245 М. А. Ш е л я к и н. Мысли о прагматике 255 A . Ш т е й н г о л ь д . К в о п р о с у о п р о и с х о ж д е н и и прагматически сильных выражений (пейоративная фразеология) 266 B. П. Щ а д н е в а. Прагматический аспект имплицитных элементов 279 М. Э р е л т. Использование позитивной и негативной стратегии вежливости в обращении к слушающему в эстонском языке 295 S u m m a r i e s 3 0 3 Прагматический аспект исси'Оочания я!ыка. ТруОы по русской и сtat;»н екой фию.юеии. ./инеиистика ! loua я серия. II. Тарту. /УУУ. ПРАГМАТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ УСВОЕНИЯ РЕБЕНКОМ СЕМАНТИКИ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ 1 M Д ВОЕЙКОВА Первые имена прилагательные в речи детей в возрасте до 3 лет обладают существенными семантическими особенностями по сравнению с более конкретными словами, такими как первые существительные или глаголы Еще Ч Дарвин в наблюдениях за языковым развитием своих детей отмечал, что они > потре­ бляли первые цветовые прилагательные настолько неадекват­ но. что в течение некоторого времени он считал их дальтони­ ками (см. об этом — Bornstein 1985: 387-388). Об ошибочном раннем употреблении имен прилагательных свидетельствуют многие исследования | Andrick. Tager-Flusbcrg 1986j. дневники родителей (см.. например, записи А. H Гвоздева 119811. отно­ сящиеся к возрасту 1:10.24 2:2.19: 2:4.11). ответы на вопросы анкеты центра раннего вмешательства: такие примеры имеют­ ся и в лонгитюдных наблюдениях за языковым развитием ре­ бенка (например, в записях речи Жени M . относящихся к воз­ расту 2 г. 2 мес.. 2 г. 4 мес.. из Фонда данных кафедры детской речи РГГТУ им. А. И. Герцена, отмечается, что все предметы, независимо от их реального цвета, мальчик называет зелены­ ми). Индивидуальные особенности в усвоении прилагательных можно сформулировать в виде общей схемы: первые прилага­ тельные употребляются детьми без опоры на конкретные свой­ ства предмета, часто их источником служит повторение выска­ ! В статье описываются первые результаты проекта "Усвоение детьми функционально-семантической категории качества". Автор пользуется слхчаем высказать благодарность Фонду Александра фон Гумбольдта, поддержавшем) данный проект в 1998 г. 12 ) своение ребенком семантики прилагательных зываний матери Дети испытывают трудности в усвоении форм и значения прилагательных и в более позднем возрасте IЦейтлин 1996; Ebeling. Gelman 1990|. Основной вопрос дан­ ного исследования можно сформулировать так: что заставляет детей > потреблять прилагательные тогда, когда их значение недоступно, и на какие особенности в речи матери ребенок мо­ жет опереться, чтобы выбрать правильную стратегию' 7 То. что ребенок первоначально усваивает значение слова не в полном объеме, не нуждается в дополнительных пояснениях IЦейтлин. Елисеева. Гагарина 1994; Кларк 1984; 221— 2401. Не­ обходимость в подробном изучении ранних прилагательных продиктована тем. что они составляют целую группу слов. X потребляемых детьми не просто ошибочно, но и необъясни­ мо. без всякой связи с реальными свойствами предметов. Воз­ можные источники объяснений наблюдаемых фактов можно искать в некотором общем механизме усвоения языка детьми, в системе конкретного языка или в особенностях речи взросло­ го участника диалога. Указанные явления характерны как ми­ нимум для ряда индоевропейских языков, можно предполо­ жить. что они наблюдаются в большинстве языков, где есть развитая система имен прилагательных |Dixon 1982: 1-60). В рамках данной статьи мы рассматриваем влияние речи взрос­ лого участника коммуникации (input) на речь ребенка. МАТЕРИАЛ Статья построена на подробном анализе отдельной диады "мать — ребенок", последовательные аудиозаписи которой ве­ лись в течение двух лет. с перерывом между записями не более чем в три недели, для международного проекта "Ранние этапы развития морфологии" (рук. В У. Дресслер. Вена). Мальчик Филипп рос сравнительно здоровым и не обнаруживал ника­ ких отклонений в речевом развитии. В возрасте 2 г. 2 мес. он был специально для целей упомянутого намного проекта об­ следован в Институте раннего вмешательства в Петербурге. Записи соответствуют возрасту ребенка от 1 г. 4 мес. до 3 лет. Основой для настоящего описания послужил период от 1 г. 8 мес. до 2 г. 6 мес.. начало которого соответствует появлению в Л/. Д. Воейкова 13 речи ребенка первых прилагательных, а конец — у своению их основных прямых значений. ОСОБЕННОСТИ МАТЕРИАЛА И ЦЕЛИ РАБОТЫ Предварительное знакомство с речью ребенка позволяет уста­ новить следующие особенности в употреблении им прилага­ тельных на раннем этапе: не только цветовые, но также пара­ метрические и оценочные прилагательные употребляются им без опоры на свойства предмета. Так же. как и другие дети. Филипп может употребить название одного цвета вместо дру­ гого. Однако, в отличие от многих своих сверстников, он мо­ жет сказать также плохой вместо хороший или большой вместо маленький. Эту особенность в речи Филиппа можно считать гипертрофированной, но и для других детей характерна следу ­ ющая черта: рано понимая, к каким семантическим классам относятся прилагательные, они не различают значения прила­ гательных внутри этих классов." Иными словами, ребенок ред­ ко говорит плохой вместо зеленый. но может перепутать плохой и хороший или зеленый и красный. В данной статье на при­ мере анализа речи конкретного ребенка делается попытка объяснить, как закладываются основы деления прилагатель­ ных на семантические классы. Этот процесс связан с особен­ ностями речи матери (так называемым "инпутом"). с кон­ струкциями. которые она у потребляет. Аналогичные особен­ ности наблюдаются при усвоении абстрактных слов (наречий времени, имен существительных и т.д.) МЕТОДЫ АНАЛИЗА Диалоги Филиппа записывались на магнитофон и расшифро­ вывались матерью, затем вводились в компьютер в формате между народной программы обх!ена данными по детской речи CHILDES [McWhinney. Snow 1990: McWhinney 19911. Основ­ ная часть применявшихся программ принадлежит этой систе­ ме или ориентируется на нее (например, програхшы COMBO. 2 Этими наблюдениями, высказанными в различной форме в личной бе­ седе. мы обязаны С. Н. Цейтлин и Д. Равид. 14 А своение ребенком семантики прилагательных FREQ. MLU. M LT, KW AL). Была проанализирована сплош­ ная выоорка прилагательных в речи матери и ребенка. Выоор примеров, содержащих прилагательные, из массива данных может быть технически осуществлен ДВУМЯ способами. Оба они были приутенены. Конструкции с прилагательными в речи матери были выделены при похющи программы KWAL. сори­ ентированной на поиск примеров употребления отдельного списка слов (include file). Список же прилагательных, которые встретились в речи матери Филиппа, был сформирован при помощи программы FREQ. создающей частотный словарь всех словоформ любого из участников диалога Применение ДВУХ этих программ позволило нам получить необходимые контексты без предварительного морфологического кодирова­ ния. Такой метод может применяться для поиска частей речи, редко встречающихся в диалоге Речь Филиппа была проанализирована при помощи про­ граммы KWAL после морфологического кодирования всех текстов. Для морфологического кодирования русской речи в формате CHILDES использовалась специально разработанная программа MORCOMM 3. Эта программа в комбинации с про­ граммой COMBO позволяет автоматически выбрать все вы­ сказывания. содержащие искомый элемент. При помощи этой программы были выбраны все контексты употребления прила­ гательных из текста диалогов, а также просмотрены все кон­ тексты у потребления ошибочных форм для обнару жения усе­ ченных и неправильно образованных прилагательных типа си­ реневых вместо сиреневая или мал я вместо маленькая. Речь матери и ребенка были рассмотрены по отдельности. Программа морфологического анализа для ру сского текста MORCOMM и программа, позволяющая автоматически перевести русский текст из кириллицы в коды ASCII, написаны С. А. Грузинцевым в сотрудничес­ тве с автором настоящей работы. Первоначальный вариант обеих про­ грамм в формате MS-DOS создавался дзя проекта "Автоматизирован­ ный анализ ненормативной и разговорной речи , поддержанного в 1994-1995 п научным фондом "Культурная инициатива" (грант ZZ 4000\284). В настоящее время испытывается новая версия программы MORCOMM. предназначенная дчя операционной среды Win-95. Л/. Д. Воейкова 15 РЕЗУЛЬТАТЫ: РЕЧЬ МАТЕРИ (INPUT) Ниже (ем табл.) приводятся количественные характеристики имеющегося материала с точки зрения речи матери. Таблица. Объем данных и количество форм прилагательных в речи матери. год и месяц N высказ N слов слов/ высказ прил/ форм 1:4 122 280 2.295 0.01 1:5 805 1978 2.457 0.04 1:6 1397 3582 2.564 0.05 1:7 1684 4558 2.707 0.06 1:8 1565 4266 2.726 0.08 1:9 1231 3291 2.673 0.10 1:10 963 3008 3.124 0.11 1:11 377 1429 3.790 0.05 2:0 448 1651 3.685 0.08 2:1 993 3852 3.879 0.10 2:2 815 2078 2.550 0.10 2:3 787 2764 3.512 0.10 2:4 911 3221 3.536 0.10 2:5 790 2751 3.482 0.11 2:6 510 1881 3.688 0.05 2:7 823 3468 4.214 0.08 2:8 615 2549 4.145 0.08 2:9 577 2322 4.024 0.07 Первые три столбца данных характеризуют количество мате­ риала: в первом — приведено количество высказываний мате­ ри. во втором — общее количество > потребленных ею слов, а в третьем — соотношение первых двух величин. Неуклонный рост данного соотношения показывает, как. приспосабливаясь к развивающемуся ребенку, мать увеличивает длину своих реплик. Первые три характеристики получены при помощи программы M LT. измеряющей реплики каждого участника ди­ алога. Последнее соотношение получено вручную на основе резу льтатов программы FREQ Эта программа позволяет под­ считать число различных словоформ. > потребленных каждым участником. Последнее соотношение представляет собой част­ ное от деления количества форм прилагательных на общее ко­ личество словоформ. Анализ последнего соотношения показы­ 16 Усвоение ребенком семантики прилагательных вает. что процент прилагательных в речи матери не является постоянной характеристикой. Падение этого соотношения в возрасте 1:11 мес. может быть связано с общим количеством данных или с темой беседы. Вместе с некоторой непоследова­ тельностью данных, в них видны и закономерности. Рост про­ центного соотношения прилагательных в два раза с возраста 1:5 до возраста 1:9. сохранение максимального процентного соотношения (около 10%) в течение 6 месяцев и дальнейшее медленное снижение этой характеристики в речи матери по­ зволяет предположить, что именно в период от 1:9 до 2:5 ус­ воение ребенком нашего грамматического класса происходит особенно интенсивно. Речь матери отличается большим количеством и разнообра­ зием вопросительных предложений (около 30% всех квалита­ тивных высказываний имеют вопросительную форму). Квали­ тативные вопросы в речи матери имеют яркую особенность — в них. помимо вопросительного слова (вопросительной пере­ менной. если воспользоваться терминологией Е В. Рахили- ной). содержится также один или несколько вариантов ответов на вопрос. Этот тип квалитативных вопросов появляется в ди­ алогах с возраста 1:8, например: — Какая каша. овсяная? — вопрос с однозначным ответом: — А какой зайка, маленький или большой? — Какого цвета: красный, зеленый? — вопросы с многозначными ответами ("multiple choice questions" ). В вопросах этого типа прилагательные, являющиеся вари­ антом ответа на вопрос, занимают конечную позицию в пред­ ложении. чтобы облегчить ребенку модель составления ответа при помощи повторения. Если в вопросе содержится только одно прилагательное, ребенок успешно справляется с задачей, но если прилагательных несколько, он с трудом делает выбор. Задача осложняется тем. что ребенок в этом возрасте не пони­ мает значения противительных и разделительных союзов — операция выбора для него непосильна. На вопрос — Что тебе дать, яблочко или апельсинчик '' — двухлетний ребенок часто отвечает — Да! Выбор прилагательного к тому же усложнен тем, что его значение также не до конца ясно ребенку Это приводит к про­ M. I Воейкова 17 извольному выбор\. основанному на операции повторения Первые употребления прилагательных немотивированы. ребе­ нок пытается понять, как мать оценивает его ответ, и меняет свою точку зрения в зависимости от ее реакции, так. напри­ мер. даже в возрасте 2:5 ребенок еще использует технику по­ вторения Мама Она квадратная или круглая/ (о витамин­ ной таблетке). Филипп Круглая. Мама Горькая или слад­ кая'' Филипп: Сладкая. Мама: Вкусная или невкусная ' — Филипп Невкусная (отвечает так. хотя любит витамины) Приведенный пример иллюстриру ет такое у потребление ре­ бенком прилагательных, которое в целом характерно для более раннего периода его речевого развития В возрасте 2.5 Филипп обычно правильно называет цвет и размер предмета и дает оценку его свойств. Форма и вкус не относятся к первым при­ знакам. которые он усвоил, поэтому в неясном слу чае он снова возвращается к технике повторения вопроса Другой существенной особенностью речи матери является то. что на первом этапе (имеется в виду возраст от 1:8 до 2.2) определенному предмету она всегда приписывает один и тот же признак. В речи Филиппа первыми появляются цветовые (красный, синий, желтый зеленый), параметрические (боль­ шой. маленький) и оценочные прилагательные (плохой — хороший, злой — добрый) Можно заметить, что цвет предмета связан с описанием разноцветных маленьких игру шек (маши­ нок. кубиков) или одежды мальчика. Размер обсуждается, ко­ гда речь идет о животных (игру шках или рису нках в книге) Обсу ждение размера мотивиру ется тем. что на картинке нари­ сованы кошка с котенком или зайчиха с зайчонком Оценоч­ ные прилагательные всегда у потребляются в связи с животны­ ми из сказки (волком, лисой) или изредка — в связи с поступ­ ками самого мальчика. Ситуации обсу ждения свойств одного и того же предмета повторяются в записях, относящихся к раз­ ному возрасту Таким образом устанавливаются постоянные связи между некоторыми предметами и их признаками: волк- злой. сердитый, его размер и цвет обычно не обсу ждаются, се­ ренький волчок — это дру гой, второстепенный персонаж. Ма­ шинки разноцветные, но обычно не большие и не маленькие. з 18 А свое line ребенком семантики прилагательных Зайчонок маленький, но не добрый и не беленький, и т.д. Ма­ ма устанавливает временные однозначные соотношения между предметом и признаком, которые ребенок может просто запом­ нить Эта особенность иллюстрируется тем. что прилагательное в речи матери часто замещает название предмета. Характерны задаваемые ею вопросы о носителе признака (примеры отно­ сятся к возрасту 2:0): — Кого ты видел. маленького такого, кто шо был/ (о козленочке): — С кем мышонок встретился С кем с колючим, кто jmo такой ': ср аналогичный пример из 2:1 : — Набушка. бабушка, какие у вас длинные что? Поиск предмета по признаку является одной из распространенных за­ дач и показывает, что первым этапом усвоения семантики прилагательного является установление одно-однозначных со­ ответствий Такие соответствия являются признаком диады и отражают индивидуальные особенности речи матери, которые накладываются на общий социально-культурный фон. В речи других матерей, пока обследованной лишь предварительно, также присутству ют одно-однозначные связи между предмет­ ом и признаком, которые, однако, распределяются иначе, чем в рассматриваемой диаде. Второй этап усвоения прилагательных ребенком условно датируется возрастом от 2.2 до 2:5. В это время ребенок начи­ нает соотносить прилагательные с реальными признаками предмета; он пытается спорить с мамой, настаивает на своем. В следу ющем примере можно у видеть, как меняется техника ответа на вопросы Мама: Он зеленый? (о желтом игрушеч­ ном мишке). Филипп: Он зеленый (Филя повторяет не ду­ мая) Мама: Наверное, зеленый. Мама: А какого он цвета? Филипп : Наверно, желтый (возраст 2:4). Из этого примера ясно, что на вопрос, содержащий готовый ответ, ребенок отве­ чает не ду мая: если же вопрос поставлен иначе, он вполне в состоянии ответить на него правильно. Поведение матери также меняется при переходе ребенка к сознательному употреблению прилагательных. Мама начинает обращать внимание на объяснение свойств, например, спра­ шивать. почему какой-нибудь из игру шечных или нарисован­ V., (. Вое ù коf ia ных з в ер ей з лой или г р у с тный Следу ющий пример з аписан в возрасте 2:1: Мама: А почему она пая. кого она ест' (о ли­ сичке). Свойство "быть злым", таким образом, обычно сводит­ ся к свойству "есть кого-либо* (такое объяснение присутствует и в других диалогах про лису. волка или кошку ) Филипп понимает, что значит вопрос "почему ". однако ему не всегда ясно, какой должен быть ответ, иными словами, зна­ чение "вопросительной переменной" не всегда объяснимо Примером с л ужит с л ед ующий диало г в во зр а с т е 2 : 2 Мама : А почему она плачет (про Хрюшку в книге) Филипп Слезы. Один слезка. В данном случае вопрос "почему 0" Филипп по­ нимает как "откуда ты знаешь 0", что является одним из воз­ можных значений вопросительной переменной. Вопрос "какой?" также может быть истолкован по-разному в некоторых слу чаях это вопрос о свойстве предмета, в дру гих случаях — о разновидности; например, на вопрос мамы — А каких ты зверюшек видел, расскажи (2:3) ожидается ответ в форме существительного (ответ Филиппа: Видел маленький такой кабанчик). В ответ на вопрос Какое ты знаешь стихо­ творение? ребенок должен рассказать стихотворение, а на аналогичный вопрос Какая тут машинка едет? он должен ответить прилагательным (маленькая или красная). Представ­ ляется закономерным, что разнообразие значений вопроси­ тельной переменной в диалогах должно быть ограничено праг­ матически — то есть для каждого конкретного существитель­ ного должен применяться определенный набор признаков В детоцентрических ситуациях существует целый набор слов, имеющих постоянные эпитеты (в нашем случае — Крас­ ная Шапочка, коза рогатая, перепутанный мышонок). Эти при­ лагательные выполняют атрибу тивну ю фу нкцию и практичес­ ки никогда не у потребляются в фу нкции предикативной. Они воспринимаются как цельная номинация вместе с названием лица или предмета (ср. сивинские яблоки или деревянный мо­ нах в речи Жени Гвоздева). Свойства этих предметов и лиц не обсуждаются. Тем более интересны попытки матери обратить внимание ребенка на разложимость этих сочетаний, ср. диалог (возраст ребенка 2:6): Мама: Филиппок. Филиппок. расскажи 20 \ своеиие ребенком семантики прилагательных мне сказку о Желто!) Шапочке Филипп : Желтой у меня не­ ту сказки. Мама Расскажи, что случилось с Желтой Ша­ почкой. Филипп На красную. Приблизительные ответы, которые дает ребенок (желтая сказка вместо "сказка о Желтой Шапочке или на красную вместо "давай расскажу про Красну ю" ). свидетельствуют о его замешательстве при встрече с непривычным и несанкциониро­ ванным сочетанием Мы можем предположить, что первона­ чальная операция повторения прилагательных из речи матери на втором этапе уступает место операции у потребления цель­ ных словосочетаний или комбинаций конкретных существи­ тельных с одним-дву мя прилагательными. Речь матери сигнализирует о переходах к следу ющему эта­ пу развития ребенка. Разложение словосочетаний и у своение разнообразных признаков одного и того же предмета связано с вопросами матери типа. А что ты еще зеленое здесь видишь7 Красная машинка, а еще какаяУ А колеса v нее какие? В это время особенно частотным становится употребление послед­ ней из приведенных конструкций, обозначающей свойство части или неотторжимой принадлежности. Речь ребенка после 2:2 характеризуется, с одной стороны, усвоением тонких оттенков признаков (Машинка голубая с красным с черный — 2.5). с другой стороны — рудиментар­ ным использованием старой техники ответов с помощью по­ вторения или воспроизведения готовых атрибутивных сочета­ ний Абсолютно все прилагательные, которые встретились в речи ребенка, у потреблялись ранее в репликах матери. Это свидетельствует о том. что усвоение прилагательных "с голо­ са . до понимания их основных значений, является доминиру­ ющим в данной диаде. Дальнейшее направление исследования состоит в сравнении данной диады с дру гими сопоставимыми по количеству материала записями, с тем чтобы определить, является ли такая стратегия индивидуальной или гру пповой (о том. что она не характерна для всех ру сских детей, мы можем судить по уже имеющимся наблюдениям), совпадает ли она с уже имеющимися подгруппами (различные стили общения ма­ терей : рсферснциальныс и экспрессивные, рано или поздно за­ Л /. Д Воейкова 21 говорившие дети). По нашим предположениям, существует значительная часть лексики, которая сначала попадает в ак­ тивный словарь ребенка и лишь впоследствии осознается как семантическая единица. Такие лексические единицы усваива­ ются через прагматически ограниченные контексты, набор ко­ торых можно определить только индивидуально, наблюдая за развитием речи в пределах диады в течение значительного промежу тка времени. ЛИТЕРАТУРА Гвоздев А. H 1981 — От первых слов ôo первого класса. Дневник научных наблюдений. Саратов. Кларк Е. 1984 — Универсальные категории: о семантике слов-клас­ сификаторов и значения первых слов, у сваиваемых детьми. Пси­ холингвистика. Москва. Цейтлин С. Н. 1996 — Усвоение ребенком прилагательных. Детская речь: норма и патология. Самара. 4-15. Цейтлин С. Н.. Елисеева М. Б.. Гагарина Н. В. 1994 — Усвоение Оетьми лексических единиц. У чебные заОания. Санкт-Петербург. Andrick G. R.. Tager-Flusberg H. 1986 — The acquisition of colour terms. JCL. V.13. 119-137. Bornstein M. H. 1985 — Colour-name versus shape-name learning in young children. JCL. V. 12. 387-393. Dixon R. M. W. 1982 — Where have all the adjectives gone? Berlin. New York. Amsterdam. Ebeling К. S.. Gel man S. A. 1990 — Flexibility in Semantic Represen­ tations: Children's Ability to Switch among Different Interpretations of "Big" and "Little". Papers and Reports on Child Language Development. V.29. Stanford. 38-46. McWhinney В.. Snow С. 1990 — The Child Language Data Exchange System, an Update. Journal of Child Language 17. 457-472. McWhinney В. 1991 — The (HILDES project. Tools for Analyzing Talk. Hillsdale. New Jersey. Hove and London. Waller G 1986 — The use of 'left' and right' in speech: the develop­ ment of listener-specific skills. JCL. V. 13. 573-582. Прагматический аспект исаеОования жыка Трубы по русской и славянской филологии. .Лингвистика Новая серия. II Тарту. 1999. ГЛАГОЛЬНАЯ ГРУППА В ИЗОЛИРУЮЩЕМ ЯЗЫКЕ: ПРОБЛЕМЫ СТРУКТУРЫ С Ю ДМИТРЕНКО Одной из определяющих характеристик грамматического строя изолиру ющих языков является полное отсутствие слово­ изменительной (а чаще всего и словообразовательной) морфо­ логии Подобну ю ситу ацию можно наблюдать во всех изоли­ рующих языках, независимо от ареала их распространения. Ср. языки Юго-Восточной Азии. Западной Африки, а также контактные языки (креольские и пиджины) Карибского бас­ сейна. Африки и Меланезии. Тем не менее, и в таких языках можно обнару жить грамма­ тические единицы, в функционировании и, отчасти, даже в стру ктуре которых су ществует определенное сходство с гла­ гольными словоформами флективных и (пожалуй, в первую очередь) агглютинативных языков. К числу единиц подобного типа следует отнести особые аналитические образования, состоящие из а) обязательного лексического (знаменательного) компонента, реализующегося в виде глагола или функционально эквивалентноù ему сериаль­ ной конструкции, и б) факультативного грамматического 1 Словообразовательная морфология может сохраняться в изолирующем языке, например, как пережиток его более раннего состояния, типологи­ чески отличного от наблюдаемого в настоящий момент. Яркий при­ мер — современный кхмерский язык, бесспорно относящийся к изолиру­ ющему типу, но сохраняющий, тем не менее, небольшое количество агглютинативных префиксов и инфиксов, утративших продуктивность. Последнее говорит в пользу того, что в предшествующий период своей истории кхмерский язык обладал некоторыми чертами агг лютинативно­ го типа. ( ' К). Дм ит рен ко 23 (служебного) компонента, реализующегося в виде цепочек служебных слов, занимающих позиции справа и или слева от лексического компонента. Многие исследователи описывают такие образования имен­ но как самостоятельный тип структурных единиц грамматики языков изолирующего типа. Из аналогичного представления об их лингвистическом статусе исходим и мы в предлагаемой статье. Дня обозначения данных единиц мы. вслед за Ю. К. Лекомцевым |Л екомцев 19631. будем пользоваться тер­ мином глагольная группа ( Г Г). Проиллюстриру ем все сказан­ ное выше примером из кхмерского языка: ( I ) yeing doli sra.y pan 'ha: мы разрешать развязывать проблема nihmuM ha: п le: этот OTP мочь OTP "Мы не можем решить эту проблему* В этом примере мы видим ГГ doh sra.y ... mum ba n te: "не мочь решить", лексический компонент которой представлен се­ риальной констру кцией doh sra.y. а грамматический компо­ нент — модальным глаголом ha:n "мочь" и рамочным показа­ телем отрицания тшп ... te:. Далее мы будем называть лексический компонент ГГ ядер­ ным (ядром ГГ). а грамматический компонент ГГ — перифе­ рийным (периферией ГГ). Ядерный компонент ГГ может быть реализован в виде: 1) одиночного глагола (простого или сложного): 2) сериальной глагольной констру кции. Оставив в стороне первый, достаточно тривиальный случай (хотя и он требует решения непростого вопроса о статусе сложных слов в изолиру ющих языках), мы перейдем сразу ко второму, т.е. рассмотрим ситуацию, когда позицию ядерного компонента ГГ занимает сериальная констру кция Под сериальной констру кцией (далее — CK) мы понимаем такую последовательность глаголов (= глагольную цепочку). 24 Проблемы структуры глагольной группы которая может быть положительно охарактеризована по следу­ ющим четырем признакам i) глаголы, входящие в состав цепочки, имеют общий пер­ вый актант; и) ни один из глаголов, входящих в состав цепочки, не мо­ жет выполнять функцию синтаксического "хозяина по отно­ шению к любому другому глаголу, входящему в ту же цепочку (таким образом, из состава CK исключаются конструкции с предикатными актантами); i i i ) с инт аксиче ские с вя зи между г л а г ол ами в ц епочке н е мо - гхт быть маркированы с помощью союзов или предлогов; ix ) глагольная цепочка может иметь только единое грамма­ тическое оформление. Последовательность глаголов, образующих CK. не обяза­ тельно должна быть непрерывной: существуют как CK. реали­ зующие контактную линейную модель, см. пример (1), так и CK. реализующие дистантную модель: бер о1 та2 bringf di4 boki tM'ci di 1 taff bofu 9 (он-ИРР~-приносить'-ОПР 4-деньги- к л асть -О П Р -стол верх ') "Он положил деньги на стол* I Kouxx enberg 1991: 289]. Количество глаголов, входящих в состав реальной CK. мо­ жет колебаться от 2 до 7±2. По поводу числа 7±2 см. работу IМиллер. Галантер. Прибрам 1965: 138-140]. В специально исследовавшихся нами кхмерском и лаосском языках количес­ тво глаголов в составе CK не может быть больше шести: при­ мер (3). При этом в обоих языках чаще всего встречаются CK. состоящие только из двух глаголов. В приведенных ниже при­ мерах компоненты, входящие в состав CK. выделены жирным курсивом: (2) с аР mi tei di faka koti di he ee я брать ОПР нож резать ОПР хлеб "Я резал хлеб ножом" [Veenstra 1996. 88] О признаках сериальных констрхтсций см. работы [Byrne 1987]. [Sebba 1987] и особенно [Veenstra 19971, где содержится также подроб­ ная полемик; по вопросу о конститхирхтощих признаках сериальных констрхтсций. ( /О. Дмитренко 25 ( 3 ) | а о s m p a l a :1 tok long зверь чудесный опускаться опускаться та: theing phur.n din lo:k mannt приближаться на поверхность земля мир человек Чудесный зверь упал в мир людей ' ( 4 ) к х м kangkia ilaiu teuyo:k a:v pha. v Кангкие ходить пешком у даляться орать пхай maok hoc аоу ni ang krо то m приближаться вручать давать девушка 'Кангкие сходил за пхаем дтя девушки' или Кангкие принес девушке пхай' (nxait — вид национальной одежды) Общую структуру CK удобно представить в виде таблицы, распределив глаголы, входящие в состав CK. по нумерован­ ным позициям. В состав таблицы необходимо включить также элементы "инкорпорированные* внутрь CK (если таковые имеются). Для кхмерского и лаосского языков таблица, отра­ жающая структуру "идеальной" CK. будет иметь следу ющий вид: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Verb, Verb; Verb} Verb4 Verbs Obj NEG Ver6 NEG Из таблицы следует, что максимальное число глаголов, входя­ щих в состав CK. в кхмерском и лаосском языках может до­ стигать шести (Verbi — Verb6). При этом в составе модели ядерного компонента предусмотрена отдельная позиция для объекта (Obj), поскольку существуют CK. которые не просто допускают, но требуют "инкорпорации* объекта например, так называемые "дативные* CK: л ao phnak сам ca1 aw1 khaw4 thang mot ni: b hay 1 kho.ybo: 9 (вы 1 -БУД"-брать -рис 4-весь - эгот 0-давать 7-я 8-ВОПР ) 'Вы отдадите мне весь этот рис 9'. — и отдельная позиция для отрицательного элемента (Neg). по­ скольку в сериальных конструкциях с резу льтативным значе­ нием отрицательные элементы занимают позицию между гла- 3 В примерах из лаосского языка и сарамаккана тоны не обозначены 26 Проблемы структуры глагольной группы 1 -> ^ • 4 голами, входящими в их состав: кхм khn 'om sdap' тшп па п ter (я'-сл\шать :-ОТР-пол\чать 4-ОТР ) "Я не понимаю При этом для кхмерского языка следует также ввести дополнитель­ ную терминальную позицию для второго показателя отрица­ ния ( 9) . учитывая обычный рамочный характер отрицания в этом языке. Семантические типы CK весьма разнообразны. Достаточно разработанная их номенклатура представлена, например, в ра­ боте I Veenstra 19961. Периферийный компонент ГГ реализуется в виде цепочек слу жебных слов, занимающих позиции справа и / или слева от ядерного компонента. В число этих служебных слов обычно входят видо-врсмснные служебные слова, показатели взаим­ ности и совместности действия, операторы отрицания, модаль­ ные. фазовые и дру гие служебные глаголы. В приведенном ни­ же лаосском примере слу жебные слова, входящие в состав пе­ риферии. выделены подчеркиванием. (5) пар tae: пап та: nnuang manи г кар muiang savan с тех самых пор страна человек и страна рай bo:sa:ma:t thiav pay OTP мочь ходить взад и вперед удаляться та: ha: su кап day приближаться искать посещать ВЗАИМНмочь С тех самых пор жители земли и рая у же не могли навещать дру г друга* Можно заметить, что структура ГГ действительно отчасти на­ поминает структуру глагольной словоформы в агглютинатив­ ных языках (речь идет в перву ю очередь о языках с двухсто­ ронней агглютинацией, т.е. таких, в которых имеются как суф­ фиксы. так и префиксы"). В обоих случаях мы имеем дело с линейной последовательностью элементов, среди которых вы­ деляется центральный, лексический элемент (ядро ГГ) и моно- семантичные грамматические элементы, занимающие позиции 1 К языкам с двухсторонней агглютинацией относятся, в частности, языки енисейской, чукотско-камчатской. ж» у и кавказской семей, а также изолированные баскский, шумере кип и некоторые другие языки ( H). Дмитренко 27 слева и / или справа от центрального элемента цепочки (пери­ ферия ГГ) При этом в большинстве изолиру ющих языков яв­ но преобладают служебные элементы, занимающие позиции слева от ядра (особенно это заметно в креольских языках). Та­ ким образом, линейная структура ГГ напоминает структуру глагольной словоформы в таких агглютинативных языках, как кетский или шумерский, характеризующихся преобладанием префиксации над су ффиксацией. Безусловно, между ГГ и глагольной словоформой в агглю­ тинативном языке существуют очевидные различия, которые нельзя игнорировать Важнейшее из них состоит, на наш взгляд, в том. что практически все слу жебные слова, входящие в состав ГГ. являются факу льтативными, а в составе агглюти­ нативной словоформы четко выделяются два типа аффиксов: факу льтативные и обязательные Функциональное и структурное сходство ГГ и агглютина­ тивной глагольной словоформы позволяет предположить, что устройство периферийного компонента ГГ может быть описа­ но с помощью методики, которая применяется для анализа структуры агглютинативных словоформ. Речь идет о так назы­ ваемой методике порядкового членения. или грамматике по­ рядков. Грамматика порядков позволяет описывать стру ктуру сло­ воформы в языках агглютинативного типа, выявляя законо­ мерности. су ществу ющие в порядке следования и сочетаемос­ ти аффиксов в составе словоформы (Володин. Храковский 1991: 127]. Основной принцип грамматики порядков заключа­ ется в том. что с помощью дистрибутивного анализа исследу ­ ется сочетаемость аффиксов, входящих в состав словоформы, друг с другом. Результаты анализа суммируются в виде так называемой таблицы порядков, дающей наглядное представле­ ние о стру ктуре идеальной словоформы данного языка (так на­ зываемая максимальная порядковая модель). Методика поряд­ кового анализа ГГ по сути своей не отличается от порядкового анализа агглютинативной глагольной словоформы, с той. ко­ нечно. разницей, что исследованию в первом случае будут подвергаться не аффиксы, а слу жебные слова 28 Проблемы структуры глагольной группы К сожалению, за недостатком места мы лишены возмож­ ности представить здесь порядковую таблицу, построенную нами для ГГ в кхмерском языке. Поэтому мы лишь кратко ос­ тановимся на ее структуре. Максимальная модель ГГ в кхмерском языке включает 24 порядка: порядок ядра группы. 5 порядков служебных слов, находящихся в постпозиции к ядру, и 18 порядков служебных слов, находящихся в препозиции к ядру, при том. что реаль­ ная ГГ в кхмерском языке не может, по-видимому, включать более шести элементов: ядро + пять служебных слов Из 23 порядков служебных элементов, входящих в состав максимальной порядковой модели. 9 приходится на долю от­ рицательных служебных слов. Очевидно, что такая схема не вполне рациональна Возможно правильным было бы постро­ ить описание несколько иначе: вынести отрицательные слу­ жебные слова за пределы порядковой таблицы, а их сочетае­ мость с другими приглагольными элементами задать в виде отдельного списка дополнительных правил. Анализ максимальной порядковой модели ГГ в кхмерском языке показывает, что вся она оказывается пронизана систе­ мой разнообразных отношений: выделяются пары взаимосвя­ занных порядков и взаимоисключающих порядков. В конеч­ ном счете ГГ представляет собой "древовидную' иерархичес­ кую структуру, в которой элементы нижних ярусов оказыва­ ются зависимыми от элементов более высоких ярусов Подведем некоторые итоги. В настоящей статье мы затронули ряд проблем, связанных со структурой глагольной группы — специфичного феномена s Максимальная порядковая модель ительменского глагола включает 14 порядков (порядок корня. 1ри порядка аффиксов перед корнем и десять порядков аффиксов после корня) (Володин 1966: 5], максимальная порядковая модель кетскогого глагола — 17 поря,wob ( 3 порядка лекси­ ческих элементов. 2 порядка постфиксов и 12 порядков префиксов) [Б\- торин 1995: 10-111. максимальная поря/псовая модель алеутского глаго­ ла — 30 поря,1Ков (Г оловко 1984 6]. 0 Для сравнения можно скачать, что реальная глагольная словоформа в ительменском языке включает не более семи морф (Володин 1966: 5]. в корякском ялыке — не более 11-13 морф (обычно 5-7 морф) (Жукова 1972: 196 (. ( К). Дм umр е и ко 29 синтаксиса изолиру ющих языков. Тем не менее, за обсуждав­ шейся выше частной структурной проблематикой нельзя не видеть некоторых очевидных предпосылок, имеющих прямое отношение к семантико-прагматической сфере языка. Дело в том. что сопоставление изолиру ющих языков с язы­ ками. относящимися к дру гим лингвистическим типам, неиз­ бежно приводит к констатации того факта, что сама семантика слов изолиру ющих языков оказывается во многом отличной от семантики слов флективных или агглютинативных языков. Слова изолирующего языка семантически гораздо более "про­ сты". так сказать, "одномерны" Такая особенность лексики (вкупе с ограниченностью доступных грамматических средств) выну ждает языки использовать грамматические стра­ тегии. которые, как правило, не характерны для языков других типов Ярким примером реализации подобных стратегий и яв­ ляется глагольная группа. ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ бер — оероис датч (креольский язык на основе голландского. Гайана) кхм — кхмерский язык лао — лаосский язык cap — сарамаккан (креольский язык на основе английского и порту гальского. Суринам) БУД показатель будущего времени ВЗАИМН— показатель взаимности действия ВОПР — вопросительное слу жебное слово выд выделительная частица ИРР показатель ирреалиса ОПР определенный артикль ОГР отрицательное слу жебное слово ПЕРФ — показатель пер(|юкта ЛИТЕРАТУРА Буторин С. С. 1995 — Описание морфологической структуры фи­ нитной глагольной словоформы кетского языка с использовани­ 30 Проблемы структуры глагольной группы ем методики порядкового членения. Автореф. дисс. ... канд. фи- лол. наук. Новосибирск. Володин А. П. 1966 — Глагол в ительменском языке. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Ленинград. Володин А. П.. Храковский В С. 1991 — Типология классификаций морфем. Морфема и проблемы типологии. Москва. Головко Е. В 1984 —Морфология глагола алеутского языка. Авто­ реф. дисс. ... канд. филол. наук. Ленинград . Жукова А. Н. 1972 —Грамматика корякского языка. Ленинград. Лекомцев Ю. К. 1963 — Аналитическое слово во вьетнамском языке как специфичный тип языковой единицы. Морфологическая структура слова в языках различных типов. Москва-Ленинград. Лиллер Дж.. Галантер Е.. Приорам К. 1965 — Планы и структуры поведения. Москва. Byrne F. 1987 — Grammatical Relations in a Radical Creole: I erb Complementation in Saramaccan. Amsterdam. Kouwenberg S. 1991 — Berbice Dutch Creole: Grammar, texts and vo­ cabulary. Amsterdam. Sebba M. 1987 — The Syntax of Serial 1 'erbs. Amsterdam. Veenstra T. 1996 — Serial J erbs in Saramaccan. Predication and Creole Genesis. Amsterdam. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту. 1999 СЛОВА И ЛЮДИ: К СМЕНЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ ПАРАДИГМ И ИХ СОСТАВЛЯЮЩИХ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ XX СТОЛЕТИЯ1 А Д. ДУЛИЧЕНКО 0. Парадигматический подход к языку, известный с антич­ ности, успешно был применен в морфологии, откуда затем его распространили на другие уровни. Напомним, что еще в XIX столетии И. А. Бодхэн де Куртенэ пришел к мысли о воз­ можности горизонтального ̂ синтагматического) и вертикаль­ ного (^парадигматического) изучения языковых элементов, что соотносится с соссюровскими синтагматическим и ассоци­ ативным (^парадигматическим) аспектами. По отношению к лексике вместо термина и понятия лекси­ ческая парадигма нередко используются заменяющие его по существу термины лексическое поле, лексико-семантичес- кая. или тематическая, группа, ср.: "Термин поле часто упо­ требляется недифференцированно наряду с терминами группа (лексико-семантическая группа, тематическая группа) и пара­ дигма (лексико-семантическая. синтаксическая парадигма) и др [Кузнецов 1990: 381. 258]. Нам представляется плодо­ творным применение именно термина и понятия лексическая парадигма, поскольку это: В основу настоящей работы положены идеи, высказанные нами ранее — в 1994 г. в монографии "Русский язык конца XX столетия", изданной в Мюнхене из дательством Otto Sagner. в июне 1997 г. в лекциях в универ­ ситетах Грира (Lehrstuhl für slavische Philologie) и Саарбрюккена (Insti­ tut für S' \ 'v k). а также 26 сентября 1998 г. на семинаре "Язык и чело­ век ( при м:. ческий аспект исследования языка)" в Тарту . 32 Смена лексических парадигм в русском языке 1) дает возможность выстроить составляющие лексического списка так же или почти так же. как. например, в морфологии выстраивают падежные формы одного и того же типа склоне­ ния (что ведет к учету межуровневого изоморфизма): 2) позволяет составляющие полученной вертикали (resp. па­ радигмы) рассматривать по горизонтали, т.е. прослеживать пути их формального и семантического развития. I На протяжении XX столетия процесс лексического покрытия (или наполнения) общества, говорящего по-русски, прошел по храйней мере три основных цикла: 1 ) "дореволюционный цикл — до начала XX столетия (до 1917 г.). когда лексикой были закодированы социальные отно­ шения. что выражалось в стабильности и строгой кодифика­ ции. закрепленной специальными словарями, а также узусом; 2) "советский цикл — XX ст-е (20-е-80-е / нач. 90-х гг.), когда было произведено перекодирование действительности (новые институты и социальные отношения — новые слова) и одновременно с этим декодификация старой (resp. дореволю­ ционной) лексики и постепенная кодификация новой, вылив­ шейся в огромную парадигмх так наз. советизмов; 3) "постсоветский цикл — конец XX столетия (90-е гг.). ко­ гда вновь было произведено декодирование действительности новыми или возрожденными знаками и одновременно с этим декодификация советской лексики (процесс, который удобно называть лексической десоветизацией) и постепенная кодифи­ кация нового образца. Таким образом, в пределах этих трех циклов в течение од­ ного столетия проводились следующие процессы: I —» II —> III кодиро­ перекодирование перекодирование вание и -> декодификация -» декодификация кодифи­ 4 4 кация новая новая кодификация кодификация Л . / / . . ( у л и ч е н к о Этот вихрь сменяющих друг друга кодирований и перекодиро­ ваний. кодификаций и декодификаций обрушился на поколе­ ния дедов, отцов, сыновей и внуков. На языковое сознание русского человека в XX столетии легла огромная нагрузка, по­ требовавшая не только словесной "персучки". но и психологи­ ческой переориентации (в связи с переоценкой ценностей!) Социальное экспериментирование, таким образом, давило и продолжает давить на людей не только физически и морально, но и посредством языковых знаков (ср т\ нагрузку, которую выдерживаем мы ныне, когда вынуждены метаться между "то­ варищами и господами'. каждый раз сомневаясь и решая, как обратиться к официальном) и иному лицу). II Чтобы проиллюстрировать заявленную идею о смене лекси­ ческих парадигм, обратимся к социально чувствительной лексике, т.е. лексике, активно реагирующей на социальные перемены: меняются социальные институты и отношения, и это непосредственным образом может отразиться на состоянии языковых знаков, обозначающих эти институты и отношения Учитывая соотношение языкового знака и референта, мож­ но выделить по крайней мере две основные модели, демон­ стрирующие процесс смены лексических парадигм и их со­ ставляющих. 1. Устранение языкового знака в связи с устранением ре­ ферента. Потеря монополии КПСС (= Коммунистической партии Со­ ветского Союза) на власть привела к тому, что многочислен­ ные ее институты утратили свою актуальность, а вместе с ни­ ми поблекли и выражающие их языковые знаки, ср.. напр.. лексические "партпарадигму" и "политпарадигму". составля­ ющие которых сейчас практически не используются, более то­ го — их сознательно избегают, дабы не ассоциироваться именно с КПСС: партработа политработа работник работник организатор) организатор s 34 ( 'мена лексических парадигм в русском языке организация организация руковооитель руководитель учеба учеба актив актив конференция кружок органы группа взносы На периферию языкового и общественного сознания сдвинута также и парадигма такого вида: обком [ КПСС I <— областной комитет |КПСС| крайком J КПСС I <— краевой комитет |К ПСС| горком |КПСС| <— городской комитет |КПСС| райком [КПСС) <— районный комитет [КПСС| Вместе с ними \ ходят и названия соответствующих должнос­ тей. выступающие в виде словосочетаний типа: секретарь обкома: секретарь крайкома: секретарь горкома: секретарь райкома. 2. Смена языкового знака при сохранении референта. Здесь выделяются две модели А. Модель переориентации референта на другую действи­ тельность и последующее ее возвращение: дорев. д-сть сов. несов. д-сть постсов. д-сть д-егь забастовка > забастовка забастовка забастком (< за­ бастовочный ко­ —> забастком забастком митет) забастовщики) —> забастовщики) забастовщики) бастующий(-ие) —> бастующ и й(-ие) бастующий(-ие) стачка —> стачка стачка стачком (< ста­ —> стачком (< ста­ стачком (< ста­ чечный комитет) чечный комитет) чечный комитет) Таким образом, советская действительность "обходилась"' без этих лексических парадигм. Их актуализация стала возможна благодаря социальным переменам, вызванным "перестрой­ . 1 J (уличен ко 35 кой", а толчком для возрождения стали память собственной истории и собственного языка, а также факт их функциониро­ вания в несоветской действительности Б. Модель смены языкового знака при сохранении рефе­ рента. Эту модель можно продемонстрировать на примере админи­ стративно-территориальной номенклатурной лексики: а) дорев. д-сгь сове!. 1-сгь посгсов. д-сть губерния / об­ —> область / а:/?«// > область / ласть Î \езд —> район —>• район Î волость —> сель \ с ки и] -> сельсовет |?| совет б) дорев. д-сть совет, д-сть пос гсов. д-сть губернатор —» председатель - -> глава областной обл\астного\ /краевой исполнитель­ администрации ного] ком\li­ 1 meт ]а (депу­ глава татов тру­ администрации дящихся —> на­ Ï родных депу­ глава (контекст) татов) / край­ 4 кома... губернатор i председатель (контекст) городни- —> председатель —> мэр чии / город­ горисполкома вице-мэр ской голова мэрия примэрия премьер-ми- —> председатель > премьер-ми­ нистр Совета Минис­ нистр 1 тров 1 премьер >1 36 ( мена лексических парадигм в русском языке председатель премьер ( 'овмина 4 предсос.мииа вице-премьер- министр 4 вице-премьер 4 (первый) вице- премьер... Примечания: д-сть — действительность: городничий — начальник города в дореволюционной России до середины XIX столетия: градо­ начальник — начальник города, выведенного из г> бернского подчи­ нения; как кажется, до сих пор губернатор — это официально неко- дифицированное название должностного лица, хотя > потребляется оно достаточно активно во всех средствах массовой информации. Представленные модели наглядно показывают эволюцию составляющих административно-территориальной лексичес­ кой парадигмы в течение трех временных циклов. Поскольку изменение составляющих в этой парадигме без обсуждения и дискуссий и в сравнительно короткие сроки производили эли­ тарные группы (после революции 1917 г. — большевики, в "перестройку" — московские демократы), то естественным бы­ ло ожидать формирования генетической гетерогенности со­ ставляющих. ср.: область / край, но губернатор: городни­ чий / городской голова / градоначальник —> председатель гор­ исполкома —> лир и под При этом были фактически повторе­ ны ономасиологические подходы кодификаторов советского времени, которые для обозначения ряда должностей использо­ вали не лексемы, а длинные нетерминологичные словосочета­ ния; нередко эти словосочетания приходилось превращать в аббревиатуры, чтобы приблизить их к слову или более корот­ ком} словосочетанию: председатель областного исполнитель­ ного комитета |депутатов трудящихся —> народных депута­ товI —» председатель облисполкома: ср. постсоветское слово­ творчество типа глава областной администрации. контексту­ ально превращающееся в глава администрации —> глава. и т.п. Сказанное означает, что нынешняя административно-тсррито- • I ..( уличенко 37 риальная номенклатура оказалась в тупике: предложенные, а нередко в спешке т\т же и кодифицированные ее составляю­ щие находятся друг по отношению к другу в противоречии с точки зрения источника их происхождения (т.е. в плане "свое — чужое ) и лексичности — нелексичности (т.е. в плане "слово — словосочетание *). а это симптом того, что дальней­ шие "исправления" в этой важной лексической парадигме еще ждут русское общество ЛИТЕРАТУРА Кузнецов A. M 1990 — Поле. Лексика. Лингвистический энциклопе- Оический словарь. Москва. 381-258. Прагматический аспект исследования языка. Груды по русской и славянской филологии. Лингвистика Новая серия // Тарту. 1999. КОММУНИКАТИВНЫЙ ФАКТОР КАК КРИТЕРИЙ РЕШЕНИЯ ДИСКУССИОННЫХ ВОПРОСОВ ГРАММАТИКИ Г А 30Л0Т0ВА Почему в контекст проблем прагматики встают проблемы грамматические? Прежде всего потому, что объем понятия и границы лин­ гвистической прагматики пока не определены. Не без основа­ ний можно полагать, что большая часть "прагматических" значений выражается средствами грамматики, и как разграни­ чить эти языковедческие сферы — еще неизвестно. Если руководствоваться в понимании прагматики дейкти- ческими (или "эгоцентрическими") параметрами я — здесь — сейчас, как рекомендуют многие "прагматисты", не получится ли. например, что начальные и конечные строки стихотворе­ ния Пушкина "Обвал" (... И надо мной кричат орлы. И роп­ щет оор: И блещут средь волнистой мглы Вершины гор ... и Где ныне мчится лишь Эол. Небес жилец) подлежат ведению прагматики (поскольку есть "я" и его зрительное, слуховое восприятие "здесь" и "сейчас"), а Оттоль сорвался раз об­ вал ... и все остальные строки, где не-я. не-здесь и не-сейчас. к прагматике отношения не имеют 9 А к грамматике 9 Тогда надо задаться вопросом, какое место занимает грам­ матика в системе лингвистического знания. Известно, что это самая древняя и привычно-устойчивая часть языковедения. На протяжении веков грамматическое учение сохраняло свою более или менее устойчивую структу­ ру. создавая в нашем сознании образ языка. Этот традицион­ ный образ, вну шенный нам еще школьной грамматикой, стоит Г. А. Болотова 39 между нами и реальным языком. Нередко исследования в других областях лингвистики ориентированы также на этот унифицированный образ, в нем находят объекты изучения, из него исходят в постановке задач. Как следствие разновременных теоретических наслоений возникают дискуссионные вопросы и подолгу остаются дис­ куссионными. нерешенными в пределах тех же привычных воззрений. На современном этапе стимулом развития лингвистической мысли становится все более глубокое осознание роли человека, говорящего лица, в его коммуникативной деятельности и в ос­ мыслении им языковой системы Языковая система, не данная нам в непосредственном наблюдении, реализуется в речи, в текстах, устных и письменных, как проду кте многообразных общественно-речевых действий говорящих. Понимание текста как формы существования языка и. сле­ довательно. как основного объекта лингвистики позволяет ви­ деть в единицах разных у ровней части комму никативного це­ лого. в их взаимодействии, в их текстовом назначении. Ком­ муникативный фактор обу словливает более адекватное и более последовательное представление о системной организации языковых средств. Новая Грамматика русского языка, разработанная в акаде­ мическом Институте им. В. В. Виноградова (в соавторстве с H К Онипенко и М. Ю. Сидоровой), изданная в августе 1998 г. филологическим факультетом МГУ. и названа Комму­ никативной по изложенным соображениям. Это один из воз­ можных опытов создания современной грамматики нетради­ ционного типа В центре ее — человек как су бъект коммуника­ тивной деятельности, социального общения, как лицо мысля­ щее. воспринимающее и изменяющее мир. В содержании сооб­ щения связаны воедино мир. мысль и языковые средства. Грамматика выявляет позицию говорящего в отборе речевых ресу рсов и организации текста Объяснительная сила Коммуникативной грамматики в том. что. опираясь на опыт предшествующей лингвистики и прео­ долевая ее противоречия, она ищет ответы на вопросы: о чем? 40 Ко.V /. vzv u и кат йен ый фактор как 1 ) для чего 9 — на всех ступенях анализа. В каждом язы­ ковом явлении скрыта взаимная обусловленность значения, формы и функции. Под функцией понимается способ участия любого элемента в построении комму ни ката — способ, пред­ определенный категориально-семантическим значением и формой. Отвечая на вопрос для чего 0 зачем 9, фу нкция явля­ ется внутренним, СУЩНОСТНЫМ признаком языковой единицы, а не внешним у словием ее "фу нкционирования Естественно, такой подход оборачивается расширением границ грамматики и обогащением задач. Возникает проблема возвращения грамматике наблюдений, накопленных в разных областях лингвистики (вероятно, и в той. которую называют прагматикой), поскольку наблюдения получены на основе сис­ темных свойств языковых единиц и их соучастия в комму ни­ кативном процессе. Лингвистический объект материально един и создается вза­ имодействием в речевом процессе синтаксиса, морфологии, словообразования, лексики, при доминиру ющей роли синтак­ сиса. непосредственно формиру ющего из средств языка ком­ муникативный смысл текста. Коммуникативная версия грамматики, исследуя языковой механизм в действии, позволила у видеть в нем ряд новых яв­ лений и закономерностей и предложить некоторые решения спорных вопросов. Кратко расскажу о нескольких из них. 1 ) Один из ключевых вопросов грамматической теории, по которому продолжаются разногласия. — о соотношении син­ таксиса и семантики. Сторонники противопоставления и раз­ дельного представления "грамматической" и "семантической" структу р не считаются с реальностью — с тем. что структхра материально едина, что нет семантики предложения без син­ таксиса и нет синтаксиса без семантики. Говорящий строит предложение, чтобы выразить смысл, а исследователь препа­ рирует это предложение, чтобы доказать, что можно без смыс­ ла. Известно, что. если отделим кислород от водорода, — воды не бу дет. 2) В у ровневой стратификационой концепции было слабое звено. Э Бснвенист признавал, что нет фу нкционального пере­ I . A . U i i o m o e o 41 хода от уровня лексики к уровню синтаксиса: слово не функ­ ционирует как составная единица предложения Выявленная элементарная единица синтаксиса — синтаксе- ма. — поднимая индивидуально-лексическое значение слова на категориально-семантический уровень (которому и соответ­ ствуют значения компонентов, или членов, предложения), и составляет языковое обеспечение этого абстрагирующего про­ цесса. перехода от единицы лексической к единице синтакси­ ческой. Для предложения и для текста важно разделение синтаксем на предметные и признаковые. Единство критерия взаимной обусловленности значения, формы и фу нкции позволило выстроить последовательный ряд грамматических единиц от синтаксемы (в свою очередь сфор­ мированной из категориально-значимых элементов морфоло­ гии) до текстовых композитивов 3) Противоречивая традиционная классификация простого предложения переведена на содержательную основу Мир структурирован человеческим сознанием в языковых катего­ риях частей речи. Основные части речи, высту пая в качестве предикатов, выражают типовое значение предложения в соот­ ветствии со своим категориально-семантическим значением (сообщение о действии, состоянии, качестве, количестве, клас­ сификационном признаке су бъекта) Все прочие виды предло­ жений занимают свои места в системе синтаксического поля как регулярные модификации своей базовой, исходной моде­ ли. Такое представление системы дает преиму щества и теоре­ тические. и дидактико-методические. Подтверждена принципиальная дву составность предложе­ ния. синтаксическая и текстовая значимость неназванного субъекта (Темно — За окнами темно: Не спится — Мне не спится: Тишина — В доме тишина) и способность некоторых форм косвенных падежей имени выступать в качестве подле­ жащего (субъекта) в определенных моделях. 4) Выделены грамматические признаки полу - и пол и преди­ кативных единиц, в которых имена субъекта и его признака соотносятся в таксисных категориях времени, модальности и 42 Ком.î z î ни кат пап NII фактор лица. Единство признаков даст возможность сопоставления внутриязыковых синонимических и межъязыковых эквива­ лентных соответствий, а также исчисления информативной емкости предложения и текста 5) С точки зрения роли в тексте уточнены представления о категориях времени и вида. В и до-времен н ыс глагольные фор­ мы рассматриваются как основные средства организации тек­ стовой структуры, для которой, согласно В В Виноградову, релевантны 4 в идо-временные функции глаголов Выявлено взаимодействие в композиции текста 3- осей времени. Вид понимается как способ организации текстового времени с точ­ ки зрения говорящего. Важным композиционно-текстовым средством служит так­ же смена точки зрения, субъекта наблюдающего, воспринима­ ющего. смена субъектных сфер Варианты соотношения су­ бъектных сфер представлены в "Грамматике в координатах субъектной перспективы 6) Соотношение трех критериев: пространственно-времен­ ной позиции говорящего (и. соответственно, сенсорного или ментального способа восприятия); динамического или стати­ ческого характера представляемой действительности; комму­ никативных намерений говорящего — позволило выявить 5 комму никативных типов (регистров) речи: репродуктивный, информативный, генеритивный. волюнтивный. реактив­ ный. различные соединения и чередования которых создают структу ру (композицию) конкретного текста. Объем регистровых композитивов в конкретных текстах широко варьируется, но меньшей возможной речевой, тексто­ вой единицей оказывается "полупредикативная"" конструкция как носитель таксисно-прсдикативных и регистровых призна­ ков. Авторы многих работ по лингвистике текста, занимаясь техникой связи между предложениями, не искали или не нахо­ дили путей к изучению композиционно-смыслового строя тек­ ста. 7) Выявлены 4 сту пени, которые могут СЛУЖИТЬ моделью содержательного анали )а текстовой стру кту ры: Г. Л. Болотова 43 А — языковые средства (предикативные единицы с их ти­ повым значением и др ): В — речевые (регистровые) потенции языковых средств (безотносительно к конкретному тексту); С — авторская тактика в отборе и приемах соединения ре­ чевых средств в данном тексте; D — гипотетическая категория стратегии автора, его за­ мысла. идеи Эту регу лярность может обнаружить любой текст, ставший объектом анализа Представлены примеры анализа и фрагментов текстов раз­ ных жанров, и отдельных текстов небольшого объема. Выводы из предложенного анализа позволяют у точнить по­ нимание отношения между языковой формой и ее реализуе­ мым значением. Речевые намерения говорящего и способы, ка­ кими он осу ществляет их. составляют комму никативну ю фу н­ кцию высказывания, текста и — соответственно — третий из необходимых компонентов, организующих речь, в ряду фор­ ма — значение — функция. Выясняется и несоотносительность признаков традицион­ но-школьной триады "комму никативных типов' повествова­ ния. описания и рассу ждения: первые два представляют дина­ мический и статический подтипы репроду ктивного и инфор­ мативного регистров, а рассу ждение организуется на уровне тактики из элементов разных регистров. 8) Показаны экспрсссивно-комму никативные возможности некоторых грамматических категорий и средств, регу лярно ис­ пользуемых в определенных сюжетно-композиционных такти­ ческих приемах. Комму никативный анализ языковых средств в речевом процессе дает ответ не только на вопрос, как они по­ строены. но и на вопрос, для чего они нужны языку и кон­ кретному тексту. В частности, в стихотворении Пу шкина "Обвал . упомяну­ том в начале, композиционная рамка репроду ктивного регис­ тра. объемлющая строфы, представляющие информативно-по­ вествовательный и информативно-описательный композити- вы. формируется соотношением временных планов текста, чс- 44 Ко. V/. V/1 никативныы фактор рез видо-врсмснныс функции предиката и смену простран­ ственно-временной позиции говорящего по отношению к сооб­ щаемому. 9) Таким образом. "Грамматика . реализуя коммуникатив­ ный подход к объекту. а) разрабатывает аппарат, способный анализировать перс- ход от предложения к тексту (вопреки высказывавшимся сом­ нениям о возможности такого подхода); выявляет лингвисти­ ческие основы композиционно-смысловой структуры текста; б) ставит грамматическое учение в ряд с другими филоло­ гическими дисциплинами, изучающими духовную культуру народа; в) предлагает последовательно-системное решение ряда за­ старелых дискуссионных вопросов грамматической теории и практики. Прагматический аспект исследования языка. Груды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II Тарту. 1999 О СТРОЕНИИ УСТНО-РАЗГОВОРНОГО ДИСКУРСА И ТИПОЛОГИИ ЕГО ФОРМ ц йотов Многообразие форм разговора, которыми изобилует повсе­ дневное языковое общение, давно привлекает внимание спе­ циалистов в той исследовательской области, которую Ю М. Скребнев удачно назвал коллоквиалистикой. Несмотря на это и по сей день нет научно обоснованной систематики коллоквиальных форм. Предприняты лишь отдельные попыт­ ки в этом отношении (напр.. в работах Якубинского. Холодо- вича. Бахтина. Яноушека. Сиротининой, Капанадзе и др.). Но у казанные исследования, по признанию самих авторов, имеют предварительный характер. Каковы причины, задерживающие создание научно обо­ снованной систематики форм разговора' 7 Как показывают дан­ ные теоретического анализа, эти причины можно объединить в две группы: причины феноменологического характера (ка­ сающиеся природы объекта) и эпистемиологнческого характе­ ра (причины, касающиеся процесса познания этой природы). Коротко — о первой группе. По нашему мнению, авторы таких систематик не учитыва­ ют в необходимой степени специфику объекта систематиза­ ции. а именно уникальные свойства у стно-разговорного дис­ курса. К ним следует отнести в перву ю очередь разнородность материала, из которого он построен. Коллоквиальный диску рс представляет собой информационное поле, порождаемое вза­ имодействием различных по своей природе знаковых проявле­ ний: словесных реплик и нечленораздельных зву ковых сигна­ 46 О строении устно-разговорного дискурса лов. жестомимических движений и еще — импульсов внутри- речевой активности. Другая феноменологическая особеность коллоквиальных форм, которая, как нам кажется, не учитывается при их систе­ матике. — это мимолетный, летучий характер этих форм. Они появляются на мгновение и безвозвратно исчезают. Следы, ос­ тавленные ими в памяти, на магнитной пленке или на бумаж­ ном листе, после дешифровки записи не представляют собой полноценный объект систематизации, каким является, напри­ мер. письменный текст. Без внимания остается еще одна феноменологическая осо­ бенность коллоквиального дискурса, а именно размытость границ между отдельными разговорами и их частями в общем потоке знаковых проявлений. Разговоры не похожи на "корот­ кометражки в длинной киноленте повседевного общения", ка­ кими пытается представить их Л. Капанадзе в одной из своих работ [Капанадзе 1988: 230]. Данные наблюдений над запися­ ми. фиксирующими поведение людей в естественных услови­ ях. показывают, что разговоры — составные части этого пове­ дения — не имеют ясно очерченных форм. Их границы размы­ ты. композиция аморфна, жанровые признаки гибридны. И это потому, что факторы, формирующие дискурс живых разго­ воров (состав участников, характер тематического материала, принципы интеграции реплик и мн. др.). непрерывно меняют значения своих характеристик. Есть еще одна причина, связанная с феноменологическими особенностями коллоквиального дискурса, которая также се­ рьезно затру дняет построение адекватной систематики его гло­ бальных форм. Если письменный текст, подобно алгоритму, предписывает однозначно очередные шаги своего развития, соблюдая жесткие принципы структурирования знаковой тка­ ни. точные образцы композиционного строения и жанровой ориентации, строение у стно-разговорного диску рса подчиняет­ ся противоположным принципам организации. Его порожда­ ют случайные события. не организованные со стороны (в ре­ зультате воздействий внешних факторов), а самоорганизующи­ еся изнутри по законам хаоса. Источником самодвижения и / / . П о т о в 47 самоорганизации процесса говорения является взаимодействие двух противоборству ющих тенденций: с одной стороны — к свободе, к спонтанности коммуникативного поведения, а с другой — к поддержанию порядка, обеспечивающего сохране­ ние целостности и устойчивости системы совместных дейст­ вий партнеров. Описать адекватно разнообразие форм, порож­ даемых в подобных у словиях. — это чрезвычайно тру дная за­ дача. котору ю современная наука (в частности ее специализи­ рованная теория — синергетика) только начинает решать. Еще более неподготовленной к подобной исследовательской деятельности оказывается лингвистика. И это уже вторая ка­ тегория причин (на этот раз не феноменологического, а эпи- стемнологического характера). С начала своего развития до сегодняшнего дня лингвистика изучает естественный челове­ ческий язык преиму щественно по его письменной форме. При­ ступая к новому объекту исследования — к самой массовой, самой естественной форме языка (устно-разговорной). линг­ вист переносит старый исследовательский инструментарий в новые условия. Источником подобного решения являются не только инерционные процессы, рутина, но и прежде всего убе­ ждение. что по своему строению устно-разговорный дискурс и письменный текст изоморфны. Однако, как было у же подчерк­ нуто. су ществу ют серьезные основания в защиту противопо­ ложного тезиса. а именно, что несмотря на близость обоих языков (часто рассматриваемых как две фу нкциональные мо­ дификации одной и той же знаковой системы) на сверхфразо­ вом у ровне, а тем более на уровне глобальных форм диску рса, эти две разновидности языка применяют противоположные конструктивные принципы, различные правила структуриро­ вания знаковой ткани. А если по своему строению устно-раз- говорный диску рс и письменный текст не изоморфны, то для описания многообразия коллоквиальных форм понадобится другого типа систематика, другого характера единицы группи­ ровки форм. В последней части настоящего сообщения мы предлагаем один из возможных пу тей, направленных на поиск подходяще­ го решения у казанной проблемной ситуации В качестве от­ 48 О строении устно-разговорного ôu с курса правного пункта такого решения мы используем следующий тезис. Многообразие форм, имеющих разнородные летучие, стихийно проявляющиеся свойства, какими характеризуется у стно-разговорный дискурс, можно было бы охарактеризовать и адекватно описать с помощью дескриптивных средств типа измерительных систем. Мы считаем, что подобные возмож­ ности дает идеальная типология Вебера Построенная в пер­ вом десятилетии нашего века немецким социологом, истори­ ком. экономистом и юристом Максом Вебером. идеальная ти­ пология предназначена для систематизации и объяснения у ни­ кальных исторических событий без претензии на фу нкции не- юсрсдственного отражения событий или на их оценки. Со­ блюдая принципы этой методологии, мы делаем следующее. Из эмпирического материала (из массива данных наблюдения и самонаблюдения, из записей повседневного общения и худо­ жественно-литературных текстов) извлекаются существенные признаки, значимые для целей исследования. Из них строится эталон, способный служить средством соизмерения уникаль­ ных по своему строению разговоров. Создание такого этало­ на — это чрезвычайно трудная задача. Поэтому мы были вы­ нуждены обратиться к исследовательскому опыту тех гу мани­ тарных нау к семиотического характера, которые у же у спешно осу ществляли типологизацию объектов, изоморфных коллок- виальному дискурсу. Мы руководствовались убеждением, что подобные попытки (даже если они осуществлены в семиоти­ ческих сферах, генетически весьма отдаленных от естественно­ го человеческого языка) могли бы подсказать коллоквиалисту пути и способы создания собственно лингвистической систе­ матики форм разговора по образцу идеальной типологии. Мы обнаруживаем подобную семиотическую сферу в об­ ласти музыкального искусства, а объект систематизации, изоморфный коллоквиальному дискурсу. — в дискурсе ан­ самблевой музыкальной импровизации, в частности в музи­ цировании народных исполнителей и импровизаторов так на­ зываемого "свободного джаза [Гонда 1975]. Музыка, которую создают в таких у словиях, подобна по своему строению ЖИВО­ МУ разговору. Она многоголосая, динамичная, стихийная. / / . П о т о в 49 Конструктивное подобие объектов идеальной типологизации позволяет коллоквиалисту при выработке метаязыка для опи­ сания многообразия коллоквиальных форм использовать в ка­ честве образца систематику, которую предлагает музыкаль­ ный анализ, и в частности — учение о музыкальных формах и музыкальной импровизации (Стоянов 1969]. Сама по себе описательная процедура выглядит в самом общем виде так. Берем категориальный аппарат, измеряющий многообразие музыкальных форм, и с его помощью (в качестве эталона со­ поставления) осуществляем сравнительно-типологический анализ музыкальных и коллоквиальных форм — как элемен­ тарных, порождающих знакову ю ткань, так и "надтканевых". констру ирующих целостность диску рса. Сквозь призму категориального аппарата музыкального анализа формообразование в сфере разговора выглядит как иерархически организованная система, в которой выделяются по меньшей мере 4 уровня строения: 1) уровень порождения внешнего материала семиозиса (звукового, зрительного, так­ тильного. спациального. а также материала непосредственно воспринимаемых импульсов мыслительной, эмоциональной и волевой активности участников во время их разговора с самим собой); 2) уровень формирования из материала знаковой тка­ ни дискурса; 3) уровень расчленения ткани на единицы коллок- виальнои речи и 4) уровень интегрирования речевых сегментов в целостную организацию коллоквиального дискурса — ана­ лога музыкального произведения. Само поле взаимодействия форм, характерных для у казанных уровней строения информа­ ционно-семиотической стороны разговора, можно было бы представить, как это сделано на схеме 1. В качестве первоэлемента материала — аналога музы­ кального тона — выделяется минимальное знаковое прояв­ ление Это релевантное для семиозиса. кратчайшее изменение состояния источника информации: произнесенный звук или последовательность звуков, жестомимическое движение, зна­ чимое изменение расстояния между собеседниками, тактиль­ ное восприятие и т.п. Сюда необходимо добавить также у слы­ шанный внутренним слухом собеседника импу льс внутренней 7 50 О строении устно-разговорного дискурса речи или эмоционально-волевого процесса. Из разнородного материала этих первоэлементов при соблюдении определен­ ных закономерных соотношений между их различительными признаками формирх ются кохтоненты более высокого ранга, составляющие знаковую ткань коллоквиального дискурса. В сфере музыкального форхюобразования их изохюрфные со­ ответствия называют хюлодией Поскольку в Х1стаязыкс линг­ вистики нет терхтна для коллоквиального аналога х1елодии. мы использхех1 еx i кое болгарское слово гикал. которое на рус­ ский язык приблизительно можно было бы перевести "изложе­ ние мысли, переживания" Подобно мелодической линии, ор­ ганизующей звуковую ткань хгузыкального произведения и од­ новременно с этих1 выполняющей основную выразительную функцию его фор xi ы. линия изложения мыслей во врех^я раз­ говора не только направляет поток инфорхшции. но также воз­ действует на реципиента своих! посланиехг Излагают свои хш- сли и переживания друг другу не только действующие лица разговора. Подобный процесс протекает одноврех1енно во внутреннем мире каждого собеседника — Х1ежду движущими силахш его KOMXIX никативной активности: в безголосой пере­ кличке "Инфорх1атора" во xi не. хюего "Кох!ментатора"\ внут- риречевого "Эксперта ". "Стратега " и "Исполнителя ". а также в молчал и Boxt разговоре личностных сил "Совести"' и "Искуси­ теля . "Страха . "Сх1Слости . "Тщеславия и х-шогих дрхгих. Сочетаясь между собой в горизонтальном и вертикальнох! на­ правлении. группируясь в последовательности и "аккорды", эти линии изложения, подобно нитях!, сплетаются х^еждх со­ бой. порождая компоненты более сложного строения — анало­ ги музыкальных голосов оркестра или хора. Их мы называех! условно сторонами участия в разговоре. Подобно своих! музыкальным соответствиях!, стороны коллоквиального со­ участия бывают ведущими и сопровождающими, доминиру ю­ щими и доминируемыми. Их взаихюдействие в процессе фор­ мообразования строится на основе сахюорганизации в соответ­ ствии с определенными принципах^. По подобию их музы­ кальным аналогах! хш называем принципы самоорганизации у казанных компонентов разговор,] фактурой его знаковой тка­ Ч Потов 51 ни. Помимо роли субординатора сторон коллоквиального со­ участия. факту ра знаковой ткани разговора высту паст еще и в дру гой основной формообразу ющей фу нкции. Ее констру ктив­ ные приципы регулиру ют очень важные процессы, а именно распределение между взаимодействующими сторонами кол­ локвиального соучастия их первичных коммуникативных функций — комплементарных фу нкций порождения и рецеп­ ции изложения. Наши исследования показывают, что именно в рамках фактуры коллоквиального диску рса, а не в понятиях его жанровой характеристики возможно удовлетворительное объяснение и описание разнообразия форм, имену емых слова­ ми "монолог", "диалог", "полилог". "гру пповая речь и т.п. В данном случае в роли principium divisionis высту пает не коли­ чество собеседников, а характер способа распределения функ­ ций сообщающего и воспринимающего сообщение между сто­ ронами. участву ющими в разговоре. Типологическое сопостав­ ление коллоквиального и му зыкального диску рсов с помощью категориального аппарата му зыкального анализа способству ет построению одного из возможных вариантов идеальной типо­ логии у казанных форм разговора (схема 2) Как показывает данная схема, в коллоквиальной сфере, как и в му зыкальной, количество у частников разговора само по се­ бе не является основным типологическим фактором. Подобно тому как в оркестровом составе увеличение или уменьшение количества исполнителей не требует переработки партитуры (разу меется, при сохранении количества оркестровых партий), расширение или су жение кру га участников разговора само по себе не меняет типологической харакеристики его дискурса (ср. обмен мнениями между дву мя, тремя и более участника­ ми). Как было у же подчеркнуто, в данном случае типологичес­ ки значимым является другой показатель. Его можно уточнить при ответе на два взаимосвязанных вопроса, а именно: кто из присутствующих имеет статус стороны в разговоре, и как эти стороны распределяют между собой роли автора и реци­ пиента излагаемой мысли. При такой постановке проблемы 52 О строении устно-разговорного ô и с курса так называемые устно-речевые формы (или жанры) получают поистине типологические характеристики Типологическое сопоставление музыкального и коллокви­ ального дискурса, осуществленное с помощью категориально­ го аппарата музыкального анализа, позволяет построить по образцу му зыкальной типологии систематику коллоквиальных форм и на высших уровнях их строения На уровне превраще­ ния знаковой ткани в ко./.юквна.vьную речь фактурные прин­ ципы воплощаются в конкретных речевых сегментах (в син­ тагмах. фразах, сверхфразовых единствах монологического, диалогического, пол и логического, синхролалийного и проч. типов) Самый большой, самый сложно устроенный сегмент коллоквиальной речи мы называем под влиянием музыкаль­ ной терминологии кол.юквиальным периодом Это разверну­ тая последовательность реплик персонального типа, которая в качестве организу ющего центра имеет одну элементарну ю те­ му. Подобно музыкальному периоду коллоквиальный период обнару живает двойной стату с. С одной стороны — статхс выс­ шей единицы коллоквиальной речи, способной превращать любую последовательность реплик в целостный дискурс (напр.. короткий обмен репликами при покупке, при поиске человека по адресу и подобное). С другой стороны, коллокви­ альный период способен выполнять фу нкцию непосредствен­ ного составления развернутых коллоквиальных форм и в ка­ честве единицы меры определять степень развернутости, слож­ ности. многосоставности этих форм. Таким образом, коллок­ виальный период осу ществляет связь между у ровнем строения коллоквиальной речи и высшим типологическим уровнем — у ровнем глобальных форм коллоквиального дискурса. По ана­ логии с системой музыкальных форм (заимствуя или модифи­ цируя их названия) мы делим множество целостных форм кол­ локвиального дискурса по указанному на схеме 3 способу. Следует подчеркну ть, что схема 3 иллюстрирует типологию коллоквиальных форм, выделяемых при описании их струк­ турного аспекта Констру ктивные тенденции, направляющие процесс целостного построения коллоквиальной формы, оха- 1 Подробно о них см. IЙотов 1979. 1991. 1998]. / / . П о т о в 53 растеризованы по многим признакам, и в первую очередь — по степени развитости этой формы. В качестве единицы ме­ ры подобной развитости мы используем, как было уже ска­ зано. способность коллоквиальной формы включать в свое пространство один или более одного коллоквиального перио­ да. а также характер связи составляющих периодов при кон­ струировании глобальной формы разговора. Многообразие степеней развитости глобальных форм дискурса представлено в упрощенном виде на схеме 3. Кроме только что указанных глобальных структурных схем. по образцу которых оформляется конструкция коллокви­ ального дискурса, с помощью категориального аппарата музы­ кального анализа можно было бы выделить еще жанровые и стилевые разновидности вопросных схем. Жанровая при­ надлежность данного конструктивного образца определяется в процессе углубленного анализа дискурса, при ответе по меньшей мере на два связанных между собой вопроса, а имен­ но: (I) к требованиям каких условий общения приспособлена конструктивная основа коллоквиального дискурса, и (2) в ка­ ких специфических формообразующих тенденциях это при­ способление выражается. Отсюда такие жанровые разновид­ ности. как разговор в у словиях телефонной связи или в естес­ твенных условиях; в семейной, школьной среде: на у лице, в ку пе поезда и т.п. Стилевые разновидности коллоквиальной формы выделяются при ответе на другие два вопроса, а имен­ но: (1) каким гру пповым и персональным потребностям удов­ летворяет взаимодействие разговаривающих сторон и (2) ка­ кой констру ктивной адаптации подвергается строение диску р­ са при реализации данной потребности. Вот примеры: разго­ вор ради удовольствия, для времяпрепровождения (в поезде, на улице), при решении делового вопроса, при выяснении от­ ношений. разговор — любовное объяснение и многое другое. При у чете стоимости у казанных трех параметров (стру кту рно­ го. жанрового и стилевого) можно было бы измерять уникаль­ ные черты каждого конкретного разговора Схема 1 Уровни строенияколлоквиального дискурса непосредственно составляк>щие (НС) : элементарные знаковые проявления их темпоральные, динамические, колористичные и др. признаки Уровень строения внешнего материала принципы организации (ПО) : функциональные системы знаковых проявлений НС : изложение мыслей / переживаний; стороны участия Уровень строения знаковой ткани ПО : фактура знаковой ткани НС : реплика, ее части, единство реплик Уровень строения коллоквиальной речи ПО : организация коллоквиального периода как части целостной формы дискурса НС : коллоквиальный период и единство периодов Уровень строения целостной формы как целостной формы разговора коллоквиального дискурса ПО : структурная схема целостной формы разговора ; ее Жанровые и стилевые модификации Схема 2 Способы распределения коммуникативных функций автора и реципиента изложения на горизонтальном срезе дискурса на вертикальном срезе дискурса неперсональные способы персональные распределения - способы асинхролалийные синхролалийнме "групповая речь" распределения (изложения мыслей (одновременное изложение (участник не является стороной в (участник является участников чередуется) мыслей участников) разговоре) стороной в разговоре) неореанизо ванная организованная монологические немонологические групповая речь групповая речь (например, (например, шум в зале) скандирование) полилогические диалогические Схема 3 Основное типы целостных форм разговора (структурный аспект) компактные формы сочлененные формы (с тесно связанными периодами) (при остутствии тесной связи меЯсду составляющими периодами) небольшие формы большие формы (при отсутствии повторения (при наличии повторения циклические формы составные формы или контраста тем) или контраста тем) (серия разговоров, (серия разговоров, решакэщих одну и ту решакэщих одну и >ке проблему ту Же проблему ф о р м ы ф о р м ы п р и н а л и ч и и при отсутствии простые формы сложные формы с т р у к т у р н о й с т р у к т у р н о й непроблемных п р о б л е м н ы х (разработка (разработка двух разговоров разговоров завершенности завершенности одной или больше тем, к а Ж д о г о и з к а ж д о г о и з основной темы) но без ("кругообразные (тематическая с о с т а в л я в ш и х с о с т а в л я в ш и х повторения ф о р м ы " - 8 р а з р а б о т к а разговоров, разговоров, или п р о ц е с с е направлена на например, разговоры например, допрос противопоставле р а з р а б о т к и р е ш е н и е пациента с врачами подсудимого или ния тематилеского п р о б л е м ы , п р и о ф о р м л е н и и с в и д е т е л е й 8 тематического м а т е р и а л а н а п р и м е р , документа) рамках одного и материала) проблемы не д е л о в ы е т о г о Ж е р е ш а е т с я , разговоры) обвинения) н а п р и м е р , разговоры для в р е м я - провоЖдения) / / . П о т о в 57 ЛИТЕРАТУРА Bcõep 1922 — Weber M. (iesommelle Aufsätze zur II issenschaftslehre. Tübingen. Гонда M. 1975 —Джазът. История, теория, практика. София Йотов Ц. 1979 —Диалог в общении и обучении. София. Йотов Ц. 1991 —Лингвистика одновременного говорения. София. Йотов 1998 — Jotov Т. Das Gespräch und sein globales linguistisches Modell. Dialogue Analysis 17. Proceedings of the 6'h Conference. Prague. 1996. Tübingen 543-549. Капанад$е Л. A. 1988 — О жанрах неофициальной речи. Разновидно­ сти городской устной речи. Москва. 230-234. Стоянов П. 1969. —Музикален анализ. София. 8 Прагматический аспект исследования языка Т[>\ ()ы по /л сской и славянской филологии. ./ипгвисшнка. Новая серия. II Тарту. /999. ДИАЛОГ С КОМПЬЮТЕРОМ НА ЕСТЕСТВЕННОМ ЯЗЫКЕ М. КОЙГ. X. ЫЙМ ВВЕДЕНИЕ В статье даелся обзор работ по исследованию моделирования диалога, проводимых в Тартуском университете. Объектом изучения является диалог между человеком и компьютером на естественном языке, происходящий по правилам общения между людьми, которые в процессе общения следуют своим коммуникативным целям и применяют для этого разные т.н. коммуникативные стратегии. Понятие стратегий рассматривается разными авторами в нескольких областях. • В области искусственного интеллекта стратегии изла­ гаются в связи с планированием диалога и распознаванием плана партнера в диалоге [Litman and Allen 1987]. • В диску реологии стратегия определяется в терминах общих намерений, которые автор текста пытается возбудить в воспринимающем, т.е. в читателе [Van Di j к 1983; McKeown 1982]. • При анализе общения под коммуникативной стратеги­ ей понимается установленный порядок, в котором один из участников в процессе общения повторно порождает т.н. ком­ муникативные ходы, чтобы достичь некоторой коммуникатив­ ной цели [Heritage 1991]. Ниже мы попытаемся предложить унифициров иную кон­ цептуальную базу этих различных подходов. Ь\дем рассматривать некоторый частный случай общения. Пусть мы имеем двух участников общения, А и 1>. причем M. Koùm, A . b/iiM 59 коммуникативная цель A — в холе общения добиться соглашения Б выполнить некоторое действие Д. Диалог происходит следующим образом. • А сообщает партнеру Б свою коммуникативную цель, например, в форме просьбы, предложения или команды. • Б рассуждает: выполнить ли действие Д или нет. и принимает некоторое решение, которое он сообщает А (отказ или согласие). На этом месте возникает необходимость моделировать про­ цесс рассуждения [Oim 1996]. Мы предполагаем, что каждый процесс рассуждения запус­ кается некоторым т.н. входным детерминантом |Койт и Ыйм 1990]. Выделяем 3 вида входных детерминантов: 1) ЖЕЛАЮ: рассуждающий субъект имеет желание выпол­ нить действие Д. т.е. действие для него приятно: 2) НАДО: рассуждающему субъекту надо выполнить Д. т.е. действие для него полезно; 3) ДОЛЖЕН: рассуждающий субъект должен выполнить Д. т.е. действие для него обязательно. В процессе рассуждения субъектом взвешиваются разные по­ ложительные и отрицательные аспекты действия: имеет ли он ресурсы для выполнения действия; насколько приятными или неприятными, полезными или вредными для него являются действие и его последствия; какое наказание принесет с собой невыполнение действия, если оно обязательно, или какое наказание последует за выполнением действия, если оно запрещено. Если положительные стороны в сумме превышают отрицательные, то субъект принимает решение выполнить Д. в противном случае — не выполнять. При этом субъект в первую очередь проверяет свое желание выполнить действие. Если желание имеется, т.е. приятные стороны действия превышают неприятные, то входным детерминантом, запускающим процесс рассуждения, является ЖЕЛАЮ. Если желание отсутствует, то субъект проверяет, надо ли ему выполнить действие — превышают ли полезные стороны действия вредные. В утвердительном случае процесс рассуждения запускается входным детерминантом НАДО. В противном случае — т.е., если 60 Лиспo s с компьютером на естественном языке субъект и не желает выполнить Д, и не считает это полезным — он проверяет, должен ли он выполнить Д. Если это так, то запускается процесс рассуждения с детерминанта ДОЛЖЕН. Если нет. то субъектом сразу, без дальнейшего рассуждения, применяется решение не выполнять Д. Рассуждение, запущенное входным детерминантом произвольного типа, может давать либо положительное, либо отрицательное решение относительно выполнения действия. В том случае, если решение партнера Б было отрица­ тельно, А в процессе дальнейшего общения постарается оказывать влияние на рассуждения Б, чтобы в конце концов добиться его положительного решения. Конечно, А прямо не может "выжимать" из Б такого решения. Единственное, что он может, — это подчеркивать приятные стороны Д (т.е. соблазнять партнера Б) или подчеркивать полезность Д (т.е. убеждать), или угрожать, что Б будет наказан, если он не выполнит Д. Мы говорим, что А применяет разные коммуникативные тактики (это, соответственно, тактики соблазнения, убеждения и угрозы). Диалог исчерпывает себя либо когда А достигает своей коммуникативной цели (т.е. решения Б выполнить действие Д), либо когда он снимает эту цель. Дальше мы рассмотрим, как формализовать понятия, нуж­ ные для построения модели общения и реализации ее на ком­ пьютере. КОММУНИКАТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ И ТАКТИКИ Под коммуникативной стратегией участника общения мы бу­ дем понимать алгоритм (предписание), применяемый им для достижения своей коммуникативной цели. Ниже приводится схема, указывающая коммуникативную стратегию участника общения А в рассматриваемом нами случае. Схема 1. Коммуникативная стратегия инициатора обще­ ния А. 1. Выбрать коммуникативную тактику. 2. Построить первую реплику: сообщить Б коммуникативную цель Ц\ M. Koi/m, X. Ь/ÙM 61 3. Проанализировать реплику Б: согласился ли Б? Если да, то конец (Ц х достигнута). 4. Отказаться ли от Ц х? Если да, то конец (Ц Л остается недостиг­ нутой). 5. Изменить ли коммуникативную тактику? Если да. то выбрать но­ вую коммуникативную тактику. 6. Синтезировать реплику. Перейти к шагу 3. Начиная общение, А выбирает коммуникативную тактику, т.е. решает, будет ли он соблазнять, убеждать партнера или угро­ жать ему, если тот не согласится выполнить действие, и стро­ ит свою первую реплику, сообщая тем самым партнеру свою цель (в форме просьбы, приказа и т.п., в зависимости от вы­ бранной тактики). Дальнейшее поведение А зависит от ответа Б: если Б согла­ сился с коммуникативной целью А (т.е. согласился выполнить действие Д), то цель А тем самым достигнута и процесс обще­ ния может закончиться. В противоположном случае — если Б не согласился выпол­ нить Д — А должен решить, будет ли он вообще продолжать общение. Если решение А отрицательно, то он сообщает о снятии своей коммуникативной цели и процесс заканчивается. Если, наоборот, А решил продолжать, то дальше он должен решить, будет ли он изменять применяемую коммуникатив­ ную тактику (например, вместо соблазнения перейти к убеждению партнера), и на основании применяемой тактики строит свой следующий коммуникативный ход (например, если Б сказал, что он имеет некоторые препятствия при выполнении Д, то А может указать, как можно снять эти препятствия, а если Б сказал, что выполнение действия Д для него бесполезно. А может указать, каким образом Б все-таки может получить пользу от выполнения Д). В нашей модели имеется 3 коммуникативных тактики для участника А в процессе применения им своей коммуникатив­ ной стратегии: тактика соблазнения, убеждения и угрозы. Под каждой коммуникативной тактикой мы понимаем про­ цедуру (предписание) для построения очередного коммуника­ тивного хода (реплики). 62 Дна юг с компьютером па естественном я зыке Тактика соблазнения — это процедура, которую А приме­ няет с целью увеличения желания партнера Б выполнить дей­ ствие Д; тактика убеждения — это процедура увеличения у Б понимания того, что ему надо выполнить Д; тактика угрозы — это процедура увеличения у Б понимания того, что он должен выполнить действие Д. Коммуникативные тактики связаны с процессом рассужде­ ния. Например, применяя тактику соблазнения, А должен себе представить процесс рассуждения, запущенный входным де­ терминантом ЖЕЛАЮ: если Б отказался выполнить Д, то А должен понять, в какой точке рассуждение Б пошло в "отри­ цательную" вегвь, чтобы адекватным образом построить свой следующий коммуникативный ход. Аналогично тактика убеждения связана с процессом рас­ суждения, запущенным детерминантом НАДО, а тактика угро­ зы — с процессом рассуждения, запущенным детерминантом ДОЛЖЕН. Следовательно, для того чтобы уметь моделировать разные коммуникативные тактики, нужно уметь моделировать про­ цесс рассуждения. МОДЕЛИРОВАНИЕ ПРОЦЕССА РАССУЖДЕНИЯ При моделировании процесса рассуждения мы исходим из предположения, что рассуждающий субъект каким-либо обра­ зом умеет оценивать разные положительные и отрицательные стороны объекта рассуждения (в нашем случае — выполнить или не выполнить действие Д). В нашей модели мы предполагаем, что все такие стороны Д имеют числовые характеристики, т.н. веса. Приведем для примера схему рассуждения (схема 2), исхо­ дящую из желания рассуждающего субъекта выполнить дей­ ствие Д. (Если человек желает делать что-либо, он, естествен­ но, предполагает, что приятные стороны Д превышают непри­ ятные.) Мы применяем следующие обозначения: Р(приятно), Р(неприятно), Р(полезно). Р(вредно) — веса, соответственно, приятных, неприятных, полезных и вредных сторон дей­ ствия Д; Р(наказание-Д) — мера наказания за выполнение за- M. Koil т. X. Ь/iiM 63 прешенного действия; Р(наказание-не-Д) — мера наказания за невыполнение обязательного действия. Рассуждающим субъектом по очереди оцениваются поло­ жительные и отрицательные стороны Д. и решение зависит от того, что в сумме больше. Например, если субъект не имеет ресурсов для выполнения Д. то его решение будет не делать Д. Если субъект имеет ресурсы для выполнения Д, вес приятных аспектов Д больше, чем сумма неприятных и вредных аспек­ тов. и Д не запрещено, то субъект принимает решение делать Д. и т.п. Схема 2. Схема рассуждения, запущенного детерминантом ЖЕЛАЮ. Предположение: рассуждающий субъект желает делать Д. т.е. Р( приятно) > Р(неприятно). 1. Имеются ли ресурсы для выполнения Д? Если нет, то решение "не делать Д'\ конец. 2. Если Р(приятно) < Р(неприятно) + Р(вредно), то перейти к шагу 5. 3. Если Д не запрещено, то решение "делать Д", конец. 4. Если Р(приятно) > Р(неприятно) + Р(вредно) + Р(наказание-Д). то решение "делать Д". конец. Если нет, то решение "не делать Д". конец. 5. Если Р(приятно)тР(полезно) > Р(неприятно)+Р(вредно), то перей­ ти к шагу 8. 6. Если Д не обязательно, то решение "не делать Д". конец. 7. Если Р(приятно) т Р(полезно) + Р(наказание-не-Д) > Р(неприятно) + Р(вредно), то решение "делать Д'\ конец. Если нет, то решение "не делать Д", коней. 8. Если Д не запрещено, то решение "делать Д", конец. 9. Если Р(приятно) + Р(полезно) > Р(неприятно) + Р(вредно) + Р(на­ казан ие-Д). то решение "делать Д". конец. Если нет. то решение "не делать Д". Аналогичные схемы можно составить для рассуждений, исхо­ дящих, соответственно, из полезности и обязательности вы­ полнения действия [Койт 1996J. МОДЕЛЬ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ Выше уже было сказано, что имеется соответствие между ком­ муникативными тактиками А и процессом рассуждения Б. Приведем для примера схему коммуникативной тактики со­ 64 Диалог с компьютером на естественном языке блазнения (схема 3), которая связана с процессом рассужде­ ния, запущенного детерминантом ЖЕЛАЮ. Коротко говоря. соблазнять кого-либо выполнить некоторое действие означает подчеркивать приятные стороны этого действия. Тактика основывается на анализе (отказывающей) реплики Б. Если, например, Б сказал, что Д мало приятно, то А должен предложить ему информацию, показывающую, что приятность Д больше, чем считает Б. Или: если Б сказал, что Д вредно, то А должен предложить информацию, показывающую, что вредность Д меньше, чем считает Б, и добавить к этому информацию, подчеркивающую приятные стороны Д. Схема 3. Коммуникативная тактика А, применяемая для соблазнения партнера Б. 1. Если Б сказал "нет ресурсов", то найти информацию, показываю­ щую, что ресурсы можно доставить. 2. Если Б сказал "Д вредно", то найти информацию, показывающую, что вредность Д меньше, чем считает Б. 3. Если Б сказал "Д запрещено и наказание за его выполнение боль­ шое", то найти информацию, показывающую, что наказание меньше, чем считает Б. 4. Если Б сказал "\Д неприятно", то найти информацию, показываю­ щую, что неприятность меньше, чем считает Б. 5. Найти информацию, подчеркивающую приятные стороны Д. 6. Оформить найденную информацию в виде ответной реплики. В процессе такой формализации мы, наконец, придем к следу­ ющей модели диалогового взаимодействия [Койт 1996]. Это совоку пность семи множеств (Ц, С, Т, Р, П, M, JI), где Ц— множество всевозможных коммуникативных целей (в нашем случае Ц А = "Ъ выполняет Д"), С — множество коммуникативных стратегий (мы здесь рассматривали коммуникативную стратегию А), Т — множество коммуникативных тактик (мы рассматри­ вай! и коммуникативные тактики А, применяемые для соблаз­ нения. убеждения или угрозы партнеру), Р— множество моделей рассуждения (мы рассматривали рассуждение о том, выполнить или нет некоторое действие), M. Koùm, X. Ыим 65 П— множество моделей участников общения (в нашем случае модель партнера Б. имеющаяся \ А. состоит из весов разных сторон действия Д. которые Б имеет, по мнению А; в ходе общения, как правило, оказывается, что некоторые оцен­ ки А не соответствовали действительности, он должен испра­ вить модель партнера), M— множество знаний о мире. т.е. предметная область (в том числе знания о разных сторонах разных действий и их по­ следствий), J1 — множество линг вистических знаний, применяемых участниками для языкового оформления своих обращений. Для того чтобы общение было возможно, необходимо (но не достаточно), чтобы участники общения имели "разделенное знание": общий язык общения, общее представление о предметной области, общие правила общения, правильное представление друг о друге. В процессе взаимодействия участниками порождается мно­ жество реплик А b А Ь А Ь А р Ь р h р 2. р 2, ... ,р Ь р k, р к I — текст (или речь) диалога на естественном языке. РЕАЛИЗАЦИЯ Вышеописанная модель реализована на компьютере. В дан­ ный момент мы имеем такую реализацию, где в роли А высту­ пает компьютер, а в роли Б — человек-пользователь. В схеме 4 приведен пример текста диалога (переведенного с эстонского), который был порожден в совместной работе компьютера и пользователя. В начале общения компьютер случайным образом выбирает действие Д (в данном примере — поехать в Крым и заключить там договор), порождает некоторую модель пользователя-партнера, т.е. набор весов- оценок разных положительных и отрицательных сторон действия, выбирает коммуникативную тактику (в данном примере — соблазнение). Коммуникативная цель компьютера — добиться соглашения пользователя выполнить действие Д. В процессе общения компьютер по необходимости, в 9 66 Диалог с компьютеро м на естественном языке зависимости ог отказов пользователя, исправляет модель партнера. В данной реализации мы как для компьютера, так и для пользователя имеем готовые списки предложений эстонского языка, которые классифицированы на основании того, приме­ няемы ли они для увеличения приятности, полезности, умень­ шения неприятности, вредности и др. аспектов действия Д (со стороны компьютера), или указания малой приятности, полез­ ности, большой неприятности, вредности и т.п. (со стороны пользователя). Такое упрощение введено для того, чтобы со­ средоточиться на моделировании коммуникативной стратегии, а не на автоматическом анализе и синтезе текстов эстонского языка. В будущем это упрощение будет снято; проблемами ав­ томатизации понимания текста на эстонском языке и синтеза текста по данному формальному представлению смысла зани­ мается группа вычислительной лингвистики Тартуского уни­ верситета. Схема 4. Пример диалога пользователя с компьютером. К(омпьютер): Желаешь ли ты поехать в Крым? Нашей фирме нужно заключить там договор. П(ользователь): Это для меня неинтересно. К: Ты можешь встретить интересных людей. П: Что приятного в )том путешествии? К: В Крыму много приятных муж чин. П: Такое путешествие для меня слишком напряженно. К: Фирма несет все расходы. П: Я не люблю путешествовать. К; Ты можешь полететь самолетом. П : Ладно — я поеду. К: Я рад. БУДУЩАЯ РАБОТА [3 дальнейшем мы планируем моделировать на компьютере и поведение участника Б, чтобы компьютер, по выбору, смог иг­ рать обе роли. Цель нашего исследования — не столько построение прак­ тической человеко-машинной диалоговой системы, сколько изучение, понимание и моделирование поведения человека в процессе общения с другими людьми, в котором каждый из M. R'oùm, Л. М/л/ 67 участников ревизует свои коммуникативные цели и применя­ ет для этого свои коммуникативные стратегии. ЛИТЕРАТУРА Van Dijk T. А. 1983 — Cognitive and Conversational Strategies in the Expression of Prejudice. Text. 1983. Vol. 3—4. 375-404. Heritage J. 1991 — Intention. Meaning and Strategy: Observations on Constraints on Interaction Analysis. Research on Language and Social Interactions. 1991. Vol. 24. 31 1-332. Litman A., Allen J. 1987 — A Plan Recognition Model for Subdialogues in Conversations. Cognitive Sciences. 1987. Vol. 1 I. No 2. 163-200. McKeown K. R. 1982 — Generating Natural Language Responses to Questions about Data Base Structure. Ph. D. Dissertation. University of Pennsylvania. Õim H. 1996 — Naive Theories and Communicative Competence: Reasoning in Communication. Estonian in the Changing World. Tartu. 1996.211-231. Койт M. 1996 — Моделирование воздействия на партнера в челове­ ко-машинном диалоге. Новости искусственного интеллекта. Москва. 2. 79-86. Койт М„ Ыйм X. 1990 — Об одном подходе к моделированию про­ цесса естественного рассуждения. Исследования по когнитивным аспектам языка. Уч. зап. Тартуского ун-та. Вып. 903. Тарту . 91- 101. Прагматический аспект исследования языка. (руОы по русской и с /авянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту. /999. КЛАССИФИКАЦИЯ СЛОЖНОПОДЧИНЕННЫХ 11РЕДЛОЖЕНИЙ С ОБСТОЯТЕЛЬСТВЕННЫМИ ПРИДАТОЧНЫМИ И МЕСТО В НЕЙ УСТУПИТЕЛЬНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ" Е. Е. КОРДИ Чтобы подтвердить правомерность предлагаемой темы для сборника работ по прагматике, можно сослаться на мнение М. А. Шелякина, что прагматика — это часть семантики, как языковой, так и речевой (см. статью М. А. Шелякина в насто­ ящем сборнике). Из доклада В. С. Храковского на пленарном заседании семинара "Язык и человек" становится ясным, что тема "Уступительные конструкции" имеет непосредственный выход в прагматику. Выбор говорящим уступительной кон­ струкции зависит от позиции говорящего и от его отношения к связи двух ситуаций, которые представлены в уступительном предложении. Приведу пример того, как позиция говорящего определяет выбор синтаксической конструкции. Предполо­ жим, в высказывании представлены две ситуации: а) "Я бо­ лен" и б) "Я иду к врачу". Между ними говорящий может устанавливать различные отношения в зависимости от своей семантической и прагматической задачи. Так, он может ска­ зать: Если я болен, я иду к врачу (устанавливая между двумя ситуациями отношение обусловленности), или Поскольку я бо­ лен. я иду к врачу (устанавливая отношение причинности) или Хотя я болел, я не иду к врачу (устанавливая отношение про­ тивопоставления или. по нашей терминологии, отношение об- Насгояшая статья подготовлена в рамках проекта "Уступительные кон- ei р\ кипи в я 5ыка\ различных типов", поддерживаемого РГНФ. E. E. К оp õu 69 ратной импликации). В задачу настоящего сообщения входит классификация сложных предложений с обстоятельственными придаточными для определения места в ней уступительных предложений, с тем чтобы эксплицировать те семантические и прагматические основания, которые приводят к употреблению говорящим уступительной конструкции. В большинстве французских грамматик и работ по син­ таксису сложноподчиненные предложения (СПИ) с обстоя­ тельственными придаточными задаются списком и не класси­ фицируются. В настоящей статье я ставлю своей целью клас­ сифицировать эти предложения по их грамматическим значе­ ниям и определить место уступительных предложений в этой классификации. Но прежде всего необходимо составить спи­ сок тех типов предложений, которые имеют придаточные обстоятельства. Дело в том, что в грамматиках выделяется разное число типов обстоятельственных придаточных — от семи до десяти-одиннадцати. Иногда, при совпадении коли­ чества, не совпадает состав придаточных. Например, К. Р. Сандфельд рассматривает 10 типов обстоятельственных придаточных [Sandfeld 1965], M. Гревисс — 8 [Grevisse 1949], грамматика Ларусса — 7 [Grammaire Larousse 1964], Р. Л. Ваг­ нер и Ж. Пеншон — 7 [Wagner et Pinchon 1962], в Теорети­ ческой грамматике [Реферовская, Васильева 1973] также вы­ делено 7 типов обстоятельственных придаточных, В. Г. Гак называет 1 1 типов и показывает, какие из них и сколько учитываются в грамматиках разных авторов [Гак 1981]. Список, составленный В. Г. Гаком, — наиболее полный по составу — используется в настоящей работе как исходный, с тем, что в процессе классификации он может измениться. Список включает следующие типы обстоятельственных придаточных: 1) времени, 2) цели, 3) причины, 4) следствия. 5) условия. 6) уступки, 7) сравнения, 8) образа действия, 9) добавления, 10) исключения. 1 1) места. Опыт классификации СГ1Г! с обстоятельственными прида­ точными применительно к уступительным предложениям был сделан П. Блюменталем [Blumenthal 1973]. В настоящей работе мы не повторяем данную им классификацию, а даем свою, на несколько иных основаниях. Мы считаем, что к 70 Классификация сложноподчиненных предложении обстоятельственным СПП можно применить характеристику грамматических отношений, предложенную Ф. Брюно [Brunot 1941], который различал нелогические отношения (отсутствие импликации) и логические отношения (одно событие имплицирует другое). В основу нашей классификации мы кладем этот же самый признак: импликативность \ неимпликативность, причем мы понимаем эту оппозицию как привативную. Это значит, что одни типы предложений характеризуются обязательной импликативностью (причины, следствия, условия, цели), для других импликативность не характерна как определяющая черта, хотя она полностью не исключается (например, предло­ жения времени в причинном значении). К числу неимплика- тивных мы относим СПП с придаточными времени, места, сравнения, добавления, исключения. Я привожу ниже по одно­ му примеру на каждый из типов неимпликативных СПП: ( 1 ) время: Quand je те dégageai de l'avion, la tempête me renversa [Saint- Exupéry] 'Когда я покинул самолет, шквальный ветер сбил меня с ног'; (2) место: Il les tenait par la peau du cou ...et il les déposait où il voulait sans être griffu ni mordu [Giono] 'Он брал их за шею ... и переносил, куда хотел, и при этом не был ни покусан, ни поцарапан'; (3) сравнение: Ces gens dépensaient comme elles gagnaient, sans compter [Van den Meersch] 'Эти люди тратили так же, как добывали деньги, не считая'; (4) добавление: Outre que ce parti s 'accordait à merveille avec les nécessités sociales ... , il plaisait aussi à M. Vincent le père [Psichari] "Сверх того, что эта партия прекрасно отвечала социальным нуж­ дам ..., она еше нравилась господину Винсенту-отцу '; (5) исключение: Ils se ressemblent parfaitement. excepté que l 'un est un peu plus grand que l 'autre [Grevisse] 'Они во всем похожи друг на друга, кроме того что один выше другого ростом'. Говоря об отсутствии импликативных отношений в СПП данных типов, мы имеем в виду то, что ситуации, обозна­ ченные в главной части (ГЧ) и зависимой части (34), не свя­ заны причинными отношениями, не вызывают и не обуслав­ ливают друг друга, что отличает их от импликативных СПП. Дальнейший анализ касается только импликативных СПП. Мы считаем, что они могут и должны быть классифициро­ ваны по следующим трем признакам: 1) прямая имплика­ E. E. К орд и 71 ция / обратная импликация, 2) направление импликации: 34 > ГЧ или ГЧ > 34. 3) фактивность / нефактивность си­ туаций. выражаемых в СПП и в его частях. Рассмотрим первую оппозицию. В импликативных СПП выделяются посылка р и следствие q, которые обычно связаны между собой отношением импликации: р > q. Этот тип отно­ шения можно назвать прямой импликацией. Но возможен и другой тип отношений между посылкой (р) и следствием (q), который характерен для уступительных предложений. Дело в том. что в этих СПП р и q противоречат друг другу по зна­ чению, так что между ними существует семантическое отно­ шение: р > -q. Уступительные союзы (коннекторы) утвержда­ ют обратную импликацию, а именно то, что в предложении имплицируется q, вопреки посылке р. Таким образом, уступи­ тельные предложения выделяются из всех СПП по признаку обратной импликации и оппозиции между р и q. Но мы оста­ новимся прежде всего на СПП, характеризуемых прямой им­ пликацией. а во второй части статьи перейдем к характеристи­ ке уступительных СГ1П. Прямая импликация характерна для СПП причины, следствия, образа действия, цели и условия. Переходим ко второй оппозиции. Рассмотрим, какое на­ правление импликации характерно для СПП причины (6), (7) и следствия (8): (6) Rousseau ajoute que l' on ne devrait pas faire apprendre tes fables de La Fontaine aux enfants, parce qu ils ne les comprennent pas ou les comprennent de travers [Grammont] 'Руссо добавляет, что не следова­ ло бы заставлять детей учить басни Лафонтена, потому что они не понимают их или понимают неправильно'; (7) Parce que vous êtes un grand seigneur, vous vous croyez un grand génie [Beaumarchais] 'Потому что вы крупный сеньор, вы считаете себя крупным гением'; (8) Tout ça m excitait tellement que j'en oubliais d'être triste [Boissard] 'Все это так меня возбуждало, что я совсем забыла о своей печали". В причинных СПП (6), (7) посылка выражается в 34. а в пред­ ложениях следствия — в ГЧ (8). Таким образом, эти два типа СГ1П различаются направлением импликации (34 > Г4) для причинных и (Г4 > 34) для предложений следствия. Рассмотрим с точки зрения направления импликации все СПП, содержащие прямую импликацию (р > q). Условные 72 Классификация сложноподчиненных предложении предложения, подобно причинным, имеют направление им­ пликации (ГЧ > 34): (9) Si j écris un autre roman, je voudrais éclaircir cela mieux [Gide] "Если я напишу другой роман, я бы хотел ярче осветить это'. Напротив, в СПП следствия и СПП образа действия направле­ ние импликации от ГЧ к 34 (ГЧ > 34). ( 1 0 ) L a B a r b e - b l e u e s e m i t à c r i e r s i f o r t q u e t o u t e l a m a i s o n e n t r e m b l a [Реггаик]'Синяя Борода так раскричался, что весь дом задрожал от его крика'; ( 1 1 ) L A n g l e t e r r e a t a n t c h a n g é q u ' e l l e n e s a i t p l u s e l l e - m ê m e à q u o i s ' e n tenir [Bossuet] "Англия так изменилась, что сама не осознает всего, что с ней происходит'. Такое же направление импликации наблюдается у целевых СПП: Г4 > 34. (12 ) Je paierai une pension pour qu 'il ait tout ce qu 'il lui faut [Druon] 'Я буду оплачивать его содержание, чтобы он ни в чем не нуждался'. Таким образом, мы видим, что отдельные типы СПП совпада­ ют по признаку прямой импликации и по направлению им­ пликации и для их разграничения необходимо введение еще одного семантического дифференциального признака. Мы считаем, что релевантным признаком для классификации СПП является фактивность / нефактивность ситуаций, выражаемых частями СПП. Это мы рассматриваем в качестве третьей оппозиции. Мы видели, что СПП причины и условия ха­ рактеризуются грамматическими значениями прямой импли­ кации и направления последней от 34 к Г4. Различие же меж­ ду ними состоит в том. что в СПП причины обе части предло­ жения фактивны (см. 6, 7), а в СПП условия обе части нефак- тивны, так как выражают гипотезу (см. 9). Этот же признак помогает дифференцировать предложения следствия и образа действия, с одной стороны, и предложения цели, с другой стороны, которые совпадают по введенным ра­ нее признакам. Если рассмотреть СПП следствия (10) и образа действия (1 1), то мы увидим, что обе части этих СПП фактив­ ны, они выражают связь двух фактов между собой. В отличие от этого, в предложении цели 34 является нефактивной (12), в ней выражается не факт, а только цель или намерение говоря­ E. E. Корд и 73 щего. Нефактивность 34 грамматически выражается употреб­ лением сюбжонктива в придаточном. Что касается СГ1П образа действия и следствия, то они сов­ падают по всем трем применяемым здесь критериям: прямая импликация, направление ГЧ > 34, фактивность обеих частей, поэтому, согласно применяемым в данном анализе критериям, получается, что СГ1П следствия и СПП образа действия пред­ ставляют собой один и тот же тип СПП с разными оттенками значения (в одних случаях внимание обращается на послед­ ствия, в других — на характеристику действия ГЧ: ср. 10 и 11). Учитывая совпадение у этих двух типов предложений признаков импликации, направления импликации и фактив- ности, мы объединяем эти два типа в один — предложения следствия. Это не новость в синтаксисе, поскольку предложе­ ния образа действия многими грамматиками не выделяются в особый тип. Новым является только обоснование этого реше­ ния. Таким образом, мы рассмотрели и охарактеризовали по вы­ бранным критериям СПП причины, условия, следствия и цели. Переходим к уступительным предложениям — единствен­ ному типу СПП, который характеризуется обратной имплика­ цией. Рассмотрим пример (13): ( 1 3 ) U n i n s t a n t , b i e n q u ' e l l e l a v i t r e s p i r e r , e l l e c r u t q u e M r s E l l i o t é t a i t morte [Green] 'В какой-то миг, хотя она и видела, что миссис Эллиот дышит, ей показалось, что она умерла 1. Между значением 34 и значением Г4 наблюдается противоре­ чие: в 34 выражается некоторая посылка, но результат, пред­ ставленный в Г4, противоречит этой посылке, а уступитель­ ный союз показывает, что действие (q) совершается вопреки противоречию или препятствию, которое явилось посыл­ кой (р). Такое значение мы называем значением обратной им­ пликации. Иначе говоря, уступительные конструкции выража­ ют, с нашей точки зрения, действие (состояние, положение дел), которое имеет место несмотря на препятствие или поме­ ху. Препятствие выражено в 34, а действие — в Г4. Рассмотрим уступительные СПП с точки зрения направле­ ния импликации и фактивности. По направлению импликации они подобны условным и причинным предложениям: для них 1 0 74 Классификация сло жноподчиненных предлож ении характерно направление 34 > ГЧ, то есть посылка выражается в 34, а следствие — в ГЧ. Эти два признака: обратная импликация и направление им­ пликации 34 > Г4. — и являются, с нашей точки зрения, достаточными для выделения уступительных СПП в особый тип и для их характеристики в целом. 4то касается фак- тивности частей уступительного СПП, то этот признак явля­ ется несущественным для выделения уступительных кон­ струкций, поскольку разные их подтипы различаются между собой по признаку фактивности 34, тогда как для Г4 всегда свойственно фактивное значение. При этом уступительные СПП отличаются очень большим формальным разнообразием, и для каждого их подтипа характерны свои семантические характеристики и свои особенности значения частей СПП. Сейчас существуют коллективные и индивидуальные моно­ графии, в которых подробно описывается семантика усту­ пительных предложений во французском языке [Valentin 1983; Morel 1996], но мы здесь не рассматриваем их семантические варианты, а лишь ставим своей задачей рассмотреть ряд под­ типов уступительных предложений с точки зрения признака фактивности. Подтип 1. Обе части уступительного СПП фактивны. Союзы bien que. quoique, malgré que. encore que. Несмотря на то, что в 34 после этих союзов употребляется сюбжонктив, для 34, как и для 14, характерно фактивное значение: ( 1 4 ) B i e n q u e l a c h a m b r e c l E m i l y f u t p e t i t e e t m e u b l é e d ' u n e f a ç o n a s s e z laide, la jeune fille s y trouvait mieux qu 'en aucune autre partie de / appartement [Green] 'Хотя комната Эмили была маленькая и мебли­ рована очень посредственно, девушка чувствовала себя там лучше, чем в других помещениях квартиры". Фактивность сохраняется и в том случае, когда появляется значение повторяемости или узуальности: ( 1 5 ) . q u o i q u e l e s m a î t r e s f i s s e n t d e l e u r m i e u x p a r f o i s , i l s s e v o y a i e n t exposés toujours à de virulentes critiques [Prou] '... хотя преподаватели по мере сил старались давать учащимся как можно больше, они без конца подвергались самой жестокой критике 1. Остальные подтипы уступительных конструкций, в которых фактивность частей не так л ei ко установить, могут прове- E. E. К о põu 75 ряться на возможность синонимической трансформации в кон­ струкцию 1 подтипа, что свидетельствует о фактивности зна­ чений их частей. Подтип 2. 34 вводится относительными местоимениями или местоименными прилагательными {quoi que. quel que): ( 16) — Toute ma vie. quoi qu il arrive, je verrai les landes et les marais de la Sauve [Benoît] 'Всю мою жизнь, что бы ни случилось, я буду видеть ланды и болота Совы'; ( 1 7 ) L e s v e r b e s c h o i s i s s o n t t o u j o u r s à l a f o r m e p e r f e c t i v e . O u e l q u e s o i t l e contexte, le processus ... se situe dans le réalisé [Guentchéva. Déclés] 'Выбираемые глаголы всегда употребляются в перфективной форме. Каков бы ни был контекст, ... процесс располагается в зоне реализо­ ванного'. В уступительных конструкциях второго подтипа неопределен­ ность значения, свойственная относительным местоимениям и прилагательным, приводит к нефактивности 34. Трансформа­ ция в конструкцию 1 подтипа невозможна. Подтип 3. В 34 производится перечисление двух или несколь­ ких возможных событий, это значит, что 34 нефактивна, тогда как Г4 фактивна. 34 состоит из двух или более частей, вводимых союзом que, за которым следует глагол в сюбжонк- тиве, и между этими частями употребляется союз oit 'или': ( 1 8 ) M a i n t e n a n t , q u ' i l f i t b e a u o u q u i l p l û t , q u e l l e s f u s s e n t t r i s t e s o u g a i e s , qu elles passassent au bord d un étang ou à travers une forêt, tout leur était prétexte à évoquer ce mort ... [Benoît] 'Теперь, была ли хорошая погода или дождь, было ли им весело или грустно, шли они по берегу пруда или по лесу, — все было для них предлогом, чтобы вспомнить умершего ( 1 9 ) M a i s q u e c e f û t e n A f r i q u e , e n A s i e o u d a n s u n e s o u s - p r é f e c t u r e métropolitaine. Marie-Rose demeurait la même [Prou] 'Но будь то в Африке, в Азии или в одной из супрефектур метрополии, Мари-Роз везде оставалась верна себе'. Трансформация в конструкцию 1 подтипа невозможна. Подтип 4. 34 образуется на базе имени прилагательного и представлена несколькими моделями: si + Adj. + que + Pron. + V subjA tout + Adj. + que + Pron. + V subj. pour + Adj.+ que + Pron. + V subj. : 76 Классификация слож ноподчиненных предложении (20) — Je croirai toujours qu 'elle me veut du mal. si monstrueux que cela paraisse [Green] 'Я всегда буду ду мать, что она желает мне зла, каким бы чудовищным это ни казалось'; ( 2 1 ) T o u t d i f f é r e n t s q u ' U s f u s s e n t . . . . i l s s e r e s s e m b l a i e n t p a r l ' â p r et é a v e c laquelle ils défendaient leurs opinions [Prou] 'Какими бы разными они ни были, они были похожи друг на друга той нетерпимостью, с кото­ рой каждый из них защищал свое мнение'; (22) Pour distraits que nous fussions alors. Peter et moi. ... nous ne l 'avons jamais laissé traîner à portée de main de ma mère [Humbert] 'Как бы рассеянны мы тогда ни были. Питер и я. мы никогда не оставляли ее (книгу — К. ) валяться на виду у нашей матери'. С некоторой степенью неточности (а именно с утратой значе­ ния интенсивности качества) предложения подтипа 4 допуска­ ют синонимическую трансформацию в конструкцию 1 подти­ па. Ср. (20) и (20'): (20 ) — Je croirai toujours qu 'elle me veut du mal. bien que cela paraisse monstrueux ... 'Я всегда буду думать, что она желает мне зла. хотя это кажется чудовищным". На основании трансформационного критерия можно утвер­ ждать. что обе части уступительной конструкции подтипа 4 имеют фактивное значение. Подтип 5. Все предыдущие подтипы СПП были специфи­ ческими для выражения именно уступительного значения, но для выражения этого значения используется также условный союз л/, при помощи которого могут образовываться не только условные, но и так называемые формально-условные предло­ жения, в том числе с уступительным или противопостави­ тельным значением. Рассмотрим примеры: (23) Si Edmée ressentait le mépris de certains à son endroit, elle savait le braver [Prou] 'Если Эдме чувствовала презрение кое-кого к себе, она умела пренебрегать им"; (24) Si la forge de Chante-en-hiver périclitait, par contre son cabaret faisait de bonnes affaires. L'un compensait l'autre [Ragon] 'Если кузница Зимнего Певца совсем захирела, то его кабаре, напротив, процветало. Одно компенсировало другое". В (23) и (24) выражается не у словное отношение, а отношение противопоставления или уступительное. В (24) оно подчерки­ вается также вводным словом par contre. Каждое из этих пред­ ложений может быть трансформировано в уступительное с союзом bien que или quoique. По своему значению они соот­ E. E. Kopôu 77 ветствуют подтипу 1 уступительных СПП, у которого ГЧ и 34 фактивны. Ср. (23) и (23 ): (23 ') Bien qu Edn iée ressentit le mépris de certains à son endroit, elle savait le braver 'Хотя Эдме чувствовала презрение кое-кого к себе, она умела пренебрегать им'. Для предложений этого типа характерно употребление в 34 и ГЧ одной и той же формы времени: это чаще всего два импер­ фекта или два презенса. М. С. Гурычева в своей диссертации по условным и усту­ пительным предложениям в провансальском и французском языках [Гурычева 1953] написала, что союз se (si) уже в старо­ французском языке, в X веке, мог служить не только для выра­ жения условных отношений, но и для выражения отношения противопоставления (уступки), тогда как другие уступитель­ ные союзы развились во французском языке позднее. Это средство выражения уступки существует и в современном языке, хотя и не является п рототи п и чес к и м. Подтип 6. Эти предложения вводятся сложным союзом, кото­ рый образован на базе союза si 'если', а именно союзом même si 'даже если\ В отличие от уступительных ССП подтипа 5, предложения, вводимые сложным союзом même si, сохраняют характерное для условных предложений употребление накло­ нений и времен. Подобно условным предложениям, уступи­ тельные ССП 6 подтипа являются нефактивными, обе их части выражают гипотезу. Противопоставление в данном случае является противопоставлением двух гипотетических ситуаций, реальных (25) или нереальных (26): (25) Vous devez connaître tous mes sentiments, même s'ils vous paraissent insolites, ou excessifs, voire anormaux [Boileau-Narcejac] 'Вы должны знать все мои чувства, даже если они кажутся вам необычными или утрированными, точнее ненормальными'. (26) I п petit Renaud tout neuf—quel rêve! Je le cajolais d 'avance en esprit Et même si Renaud un jour me quittait, il ne me quitterait pas complètement [Rochefort] 'Маленький Рено, совсем новый, какая меч­ та! Мысленно я заранее ласкала его. И даже если бы Рено однажды покинул меня, он бы не покинул меня окончательно'. Некоторые предложения с союзом même si можно трансформировать в предложения с уступительным союзом 78 Классификация сложноподчиненных предложении quoique или bien que, с более или менее точным сохранением смысла: (25 ) l 'oi/s devez connaître tous mes sentiments, quoiqu 'ils vous paraissent insolites ... 'Вы должны знать все мои чувства, хотя бы они и казались вам необычными ..." Но это возможно не для всех предложений данного типа, по­ тому что уступительные придаточные с союзами bien que или quoique не могут выражать гипотезы. Таким образом, устано­ вить синонимию между прототипическими уступительными предложениями и предложениями с союзом même si удается не всегда. ВЫВОДЫ 1. Предложенная классификация обстоятельственных предло­ жений может быть представлена следующей схемой, в которой отражены все признаки, положенные в основу данной классификации, кроме фактивности: Обстоятельственные СПП Неимпликативные Импликативные / / X Время / Место/ Сравf­i­ нение ni ря мая Обратная импликация импликация / \ \ Добав- Исклю- ГЧ >34 34 > ГЧ 34 > ГЧ ление чение ^ След- Цель Причина Условие Уступка ствие 2. Рассмотрение наиболее распространенных типов уступи­ тельных конструкций показывает, что они выделяются из чис­ ла других СПГ1 с придаточными обстоятельственными по трем основным признакам: 1 ) по наличию импликации между частями предложения; 2) по характеру импликации: по признаку обратной имплика­ ции (р > -q), тем не менее утверждается q; 3) по направлению импликации 34 > ГЧ, то есть от придаточ­ ного к главному предложению. E. E. Корди 79 ЛИТЕРАТУРА Гак В. Г. 1981 — Теоретическая грамматика французского языка. Синтаксис. Москва. Гурычева М. С. 1953 — Условные и уступительные предложения в провансальско.и и французском языках. Москва. Реферовская Е. А., Васильева А. К. 1973 — Теоретическая грамматика современного французского языка. Ч. 2. Ленинград. Blumenthal Р. 1973 — Zur Logik des Konzessivsatzes am Beispiel des Französischen. Vox romanica. 32/2. Bern. 272-280. Brunot F. 1936 — La pensée et la langue. Méthode, principe et plan d'une théorie nouvelle du langage appliquée au français. Paris. Grammaire Larousse. 1964 — J.-C. Chevalier, C. Blanche-Benveniste, M. Arrivé, J. Peytard. Grammaire Larousse du français con­ temporain. Paris. G revisse M. 1949 — Le bon usage. Cours de grammaire française. Gembloux. Duculot. Morel M.-A. 1996 — La concession en français. Paris. Sandfeld Kr. 1965 — Syntaxe du français contemporain. Les propositions subordonnées. Genève. Valentin P. 1983 — Expression de la concession. Actes du colloque tenu les 3 et 4 décembre 1982 par le département de linguistique de l'Université Paris Sorbonne. Paris. Wagner R. L., Pinchon J. 1962 — Grammaire du français classique et moderne. Paris. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и с лавянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту, 1999. ПРОЗВИЩА В РУССКИХ ГОВОРАХ ЛАТГАЛИИ И ПРИЛЕГАЮЩИХ РАЙОНОВ РОССИИ И БЕЛОРУССИИ E. Е. КОРОЛЕВА Материалом для исследования послужили старожильческие говоры Латгалии (записи велись на территории Даугавпилс- ского, Краславского и Прейльского районов), пыталовские го­ воры (территория Псковской области, входившая в состав 1- Латвийской республики) и старожильческие говоры Браслав- ского района Витебской области Белоруссии. Материал пыта- ловских говоров взят из подготовленного нами к печати "Диа­ лектного словаря одной семьи", старообрядческие говоры изу­ чаются автором в течение последних двадцати лет. Носители диалектной речи Латгалии и Браславского района являются старообрядцами, Пыталовского района — православными. Го­ воры, расположенные на территории всех трех указанных го­ сударств, генетически близкородственны, а значит, их объеди­ няют общие языковые черты; однако функционирование на территории разных государств позволяет им развиваться само­ стоятельно, обособленно друг от друга. Задача данной ста­ тьи — выявить общее и различное в каждой диалектной сис­ теме в сфере функционирования прозвищ. Во всех трех диа­ лектных микросистемах прозвища широко распространены. В Пыталовском, Краславском и Браславском районах по частот­ ности употребления прозвища не уступают разговорным вари­ антам личных имен, а иногда полностью заменяют их. Об этом свидетельствуют и сами носители диалекта: Каждый на прозвище был. Дгв.: Все на прозвищах. Крс. Присвоение имени ребенку сопровождается определенным ритуалом, присвоение прозвища не сопровождается никаким E. E. Королева 81 обрядом. Имя официально и дается на всю жизнь, оно может иметь интимную форму в быту; прозвище неофициально и мо­ жет утрачиваться или заменяться другим, оно употребляется только в быту. Старообрядцы дают имена в соответствии с церковным ка­ лендарем. Полная форма имени при этом часто оказывается необычной для языковой системы говора, экзотической в силу иноязычного происхождения: Евлампии, Евлампия. Езекия, Каллиник, Kanôuduù, Jlueepuù, Липистииия, Макрина. Маркел, Минодора, Палладий, Понтии, Рипсимия, Синклитикия, Фео- ктист, Фетиния. В быту получает распространение интимная форма, а полная форма остается неизвестной даже близким родственникам и соседям. Иногда случается так, что полное имя человека звучит только дважды в жизни: во время обряда крещения и при отпевании. Хоть и по другой причине, здесь наблюдается та же ситуа­ ция, что и в языческой древности: "Древние люди считали имя важной частью человеческой личности и предпочитали хра­ нить его в тайне, чтобы злой колдун не сумел "взять"' имя и использовать для наведения порчи. Поэтому в древности на­ стоящее имя человека обычно было известно только родителям и нескольким самым близким людям. Все остальные звали его по имени рода или по прозвищу, как правило носившему охранительный характер: Некрас, Неждан. Нежелан. Подобные имена-прозвища должны были «"разочаровать" болезни и смерть, заставить их искать "более достойную" поживу в других местах. Так поступали не только славяне» [Семено­ ва 1997: 86]. Видимо, этим объясняется и наличие преимущес­ твенно отрицательной коннотации в прозвищах. Православ­ ные дают детям имена если не по календарю, то руководству­ ясь тремя принципами: благозвучностью имени, семейной тра­ дицией и существующей модой. Как известно, славянский именослов изменился после при­ нятия христианства, но новые имена оказались немотивиро­ ванными. Поэтому долгое время у человека сохранялось два имени: церковное и мирское. Мирское имя было мотивирован­ ным, по функции и сфере употребления оно приближалось к 1 1 82 Прозвища в русских говорах прозвищу (если не являлось им). В XVII в. этот обычай уже редко применяется, люди пользуются одним именем — или церковным, или мирским [Селищев 1968: 107]. В использовании прозвищ, на наш взгляд, нашли отраже­ ние такие оппозиции: официальное — неофициальное, книж­ ное — разговорное, церковное — мирское, обрядовое — нео­ брядовое, обязательное — необязательное, лексически замкнутое — лексически незамкнутое, немотивированное — мотивированное, нейтральное — экспрессивное и свое — чужое. Остановимся на последней оппозиции. Прозвища в изучаемых нами говорах даются только местным жителям. Приезжие получают прозвище только в том случае, если они полностью интегрируются в этом коллективе, становятся в нем своими. Но и местным уроженцам, принадлежащим к кругу интеллигенции — врачам, учителям, библиотекарям, а также представителям власти — прозвища не дают: в одних местах их называют по имени и отчеству, в других — по фамилии. Будучи своими по рождению, они являются чужими по своему социальному статусу. Значит, присвоить человеку прозвище в диалектном социуме означает сделать его своим. В противоречии со сказанным оказывается тот факт, что внутри семьи прозвищ не дают и ими не пользуются по отно­ шению к членам своей семьи. Таким образом, на уровне семьи прозвище используется как название чужого человека, а на уровне сельского коллектива — как название своего. Особый случай использования оттопонимических прозвищ для жите­ лей соседних сел {Зина Малиновская, Леля бороусовская, Васька пунинскии) здесь мы не будем рассматривать. Прозвища безусловно принадлежат к сфере прагматики, так как, во-первых, они рождаются и применяются в разговорной речи. отличающейся повышенной экспрессивностью, во-вторых, в акте номинации проявляется эгоцентризм именователя (в плане аксиологии) и всего языкового коллектива, поскольку один выражает свою точку зрения, а другой (коллектив) это прозвище или принимает и делает узуальным, или не принимает (в последнем случае прозвище не обязательно исчезает в данном социуме, оно E. E. Королева 83 может использоваться индивидуально именователем, вопреки воле коллектива). Одной из причин появления прозвищ явилось стремление к дифференциации людей с одинаковым именем; в этом случае индивиду присваивается соответствующее качествам его лич­ ности персональное прозвище. Среди жителей одной деревни было много людей с одинаковыми именами (позднее — и фа­ милиями). О популярности некоторых имен, в частности име­ ни Иван, свидетельствует бытование в народе поговорки Ива­ нов — что грибов поганых. Иван — это и прозвище-этноним, который встречается, например, в таком популярном фоль­ клорном жанре, как анекдот (ср. фриц — немец). Даже в одной семье могло быть несколько Иванов, такой факт зафиксирован в семье моего деда: отец и два сына носили имя Иван. Вот свидетельства, почерпнутые из других говоров: Было три Ваньки — Ванька Черный, Ванюшка и Ванька Крл.; В деревне было .много Ванек, и фамилии у всех одинаковые: Ваньки Сильчонки — Ванька Черный, Ванька Белый и Ванька Си­ ний Брс. Вспомним прозвища, данные русским князьям: Ярослав Мудрый, Владимир Красное солнышко, Ярополк Окаян­ ный, Иван Грозный, Иван Калита, Всеволод Большое гнездо, Дмитрий Донской. По-видимому, прозвища имели все князья, так как было много князей с одним и тем же именем. Но память народная сохра­ нила прозвища только тех князей, которые прославились чем- либо на государственном поприще. Не следует думать, что только желание дифференцировать тезок вызывает рождение прозвища. Сам по себе человек со своими свойствами, особенностями жизни побуждает соседей закрепить за ним какое-либо прозвище. Обычно его получают мужчины, но в Браславском районе Латгалии женские прозви­ ща, как показывают записи, функционируют наряду с муж­ скими: Катька Белоглазка, H юта Белокрылка, Авгенья Бобка, Домна Лось, Артюшиха Чертова матка. 84 Прозвища в русских говорах Во всех трех диалектных системах прозвище главы семьи (им чаще всего является отец, реже — дед) может стать проз­ вищем для всех потомков: Павла прозвищ Ьрыль, и [»рыли вся семья (брыль — шляпа с полями) Крс.: Шкурки — прозвище отца и сына — ecu они Шкуринки (отец отличался скупостью) Брс.; Был еще Иван Це- цир. а дети у его Цецарички Гпшика Цецир, Ульянея Цецарка (отца прозвали так за маленький рост; цецарка — маленькая птичка) Брс.; Черток бы:/ Никон и Никифор Черток (черток — чертенок) Брс.: Он из Шишков (шашок — хорек) Брс.; Отца зва­ ли Калина и сына Калина (отца прозвали так. потому что его лю­ бимой песней была песня "Калина красная") Брс. Такие прозвища когда-то послужили базой для создания фа­ мильных имен, а в настоящее время они представляют собой как бы неофициальные фамилии, квази-фамилии, и посторон­ ний человек может даже не подозревать, что ему сообщают вовсе не фамилию, а семейное прозвище. Отмечаются также случаи, когда прозвища образуются от собственного имени или прозвища отца (деда) при помощи суффиксов -ов и -ни и в результате оказываются омонимичны­ ми фамилиям: Аршин —Дунька Аршинова (настоящую фамилию никто не зна­ ет): Слепень —Лида Слепневи (настоящая фамилия Пономарева); Туз — Зина Тузова (настоящая фамилия Байкова); Фадей Си- мочкин по имени деда Дгв. Своеобразием отличаются наименования детей в говорах ста­ рообрядцев. прозвища детям даются по имени или прозвищу отца с использованием суффикса -внок: Петуненки были - Петуновы дети (отца. Петуна, прозвали так за гордый характер, петун — петух) Брс.; Ванька Курченок (сын Ваньки Курицы) Прл.; Сергеиенки Прл.; Тимошенок Прл.; Всем Машвеенкам бы ю одно прозвище Дгв. В редких случаях сын получает прозвище по имени матери: Гриша Минин (прозван по матери, потом) что растет без отна) Г1рл.: Отец был Никандр, а Винька Фенин — не по опту, отец, наверно, такой тихоня был Птл. E. E. Королева 85 В Краславском районе зафиксирован единичный случай, когда сын получает прозвище, мотивированное чертой характера ма­ тери, маленькой, быстрой и энергичной женщины: Васька Блоха. Особый интерес представляют собой женские прозвища. По свидетельству старообрядцев Латгалии, женщинам особых прозвищ не давали: Женщин не прозывали Дгв. Замужних женщин во всех трех районах Латгалии старообрядцы называ­ ют по имени мужа, используя номинации с суффиксом -иха: Афанасии — Афанасиха; Варфоломеи — Варфоломеиха; Гпи­ ша — Гpu тиха; Пан крат — Панкратиха; Сидор — Сидориха; Ульян — Ульяниха; Федя — Федиха. Эта особенность известна и по древнерусским документам, хо­ тя там могут быть представлены другие суффиксы: Ярослав- ляя. В принципе и дети, и супруга в одинаковой степени явля­ ются собственностью мужчины, все они получают прозвище по его имени: для детей это отчество, для жены это "(за)мужество'\ Фактически женские прозвища по мужу не осознаются носителями говоров как прозвища, это как бы вторые имена (иногда вытесняющие первые). И все-таки эти именования функционируют за пределами семьи: Панкрат не назовет свою супругу Панкратихой. По этому признаку данные образования близки к прозвищам. В говорах процесс образования именований женщин идет дальше, и по этой модели возникают настоящие прозвища, мо­ тивированные прозвищем (а не именем) мужа. Такие факты фиксируются на территории Псковщины: Костыль — Косты- лиха; Лысый — Лысиха; Малышев — Малышиха; Налим — Налимиха. При этом прозвище мужа может возникать на базе фамилии: Метлов — Метла — Метлиха, Морозов — Мо­ роз— Морози ха. Интересно, что Лысиха и Малышиха пере­ шли в разряд нарицательных и используются в говоре « качес­ тве бранных слов, прилагаемых на основе сравнения к любой женщине со скверным характером (о настоящих Лысихе и Ма- лышихе уже не помнят, ср. Салтычиха). В Краславском райо­ не зафиксировано два женских прозвища: Боксер — Боксери- ха; Царь — Царицыха. 86 Прозвища в русских говорах В ряде случаев причины появления немотивированных про­ звищ установить не удалось (возможно, они достались по на­ следству, и нынешние жители объяснить их не могут): Егор Стывра Дгв.; Григорий Талейка Крс.; Иван Аюк Крс; Те­ рентий Меркуш Крс.; Васта Салак Брс.; Федор Лох Брс. Принципы мотивации, положенные в основу номинации чело­ века при помощи прозвища, одинаковы во всех рассмотрен­ ных диалектных системах. Основанием послужили особеннос­ ти внешнего вида, физические недостатки, сходство с кем-ни- будь или чем-ннибудь, черта характера, привычки, факт био­ графии, род занятий, социальное и экономическое положение. 1. Мотивация по внешнему виду (в основе номинации лежит цвет волос, лица, рост, поэтому в качестве прозвищ использу­ ются в основном цветовые и параметрические прилагатель­ ные): Ванька Белый Брс.; Ванька Красный (краснолицый) Птл.; Ванька Рыжий Прл.; Ефим Рыжков (рыжеволосый) Дгв.; Ванька Синий Брс.; Ванька Черный Брс. Крс. Птл.; Аршин Птл.; Большевик Брс.; Ванька Большой Брс.; Васька Длинный Брс.; Васька Долгий Брс.; Ванька Малый Брс. 2. Мотивация, связанная с физическими недостатками, обычно отражающимися на внешнем виде (чаще всего используются прилагательные с отрицательной коннотацией): Катька Белоглазка Брс.; Кузьма Бескишкий (сделана операция аппендицита) Крс.; Иван Карнаус (с короткими усами) Крс.; Васька Кривой Брс.; Кузьма Однокрылый (однорукий) Брс.; Ku­ puna Рылатый (длиннолицый, рыло — лицо) Крл.; Санька Рэ (по-особому произносящий звук *'р") Птл.; Архип Толстопузый Брс.; Ванька Хрипатый Крс.; Антон Хромой Брс.; Митька Чи- кило (имеющий лицо треугольной формы; чикило — треугольник) Брс.; Трошка Шевка (шепелявит) Дгв. 3. Мотивация на основе привычек и особенностей характера: Павла Брыль (носит брыль — шляпу с широкими полями) Крс.; Сплан Бьющийся (много работает) Брс.; Федька Зябка (всегда мерзнет) Крс.; Изволь Цмок (при встрече со знакомыми говорит: "Изволь цмокГ* — и целует их) Брс.; Нюта Белокрылка (энерги­ чно жестикулирует руками) Брс.; Калина (любимая песня "Кали­ E. E. Королева 87 на красная") Прл.; Федор Коза (часто делает "козу" характерным жестом руки) Брс.; Каллистрат Любезный Брс.; Федор Моргузин (по первой строчке "Эй, маргузин, пошевеливай вал!", пере­ деланной из "Эй. баргузин, пошевеливай вал!" песни "Славное море, священный Байкал!") Прл.; Фадей Моргун Брс.; Каноха Непутевый Брс.; Простокиша (любит простоквашу) Птл.; Семка Самазнаешь (часто употребляет выражение сама знаешь) Брс.; Игнат Самолюбец Брс.; Никита Сонный Брс.; Ванька Стукач Крс.; Топленка (любит топленку— молочный суп) Птл.; Егор Трях (имеет характерную подпрыгивающую походку) Брс.; Иван Хатуль (всегда ходит с хатулем — рюкзаком) Крс.; Шмо­ тки (носил старую одежду) Дгв.; Шмутка (носил старую одеж­ ду) Прл. 4. Мотивация на основе метафоризации или реже метонимии (в основном используются названия животных, что внешне от­ ражает особенности древнего мышления эпохи тотемов- животных, веру в магическую силу слова, представление о том, что имя может воздействовать на природу и здоровье человека): Астифей Барсук (ставил капканы на барсуков) Брс.; Васька Бло­ ха (быстрая, энергичная по характеру мать) Крс.; Анисий Зуй (ловкий, быстрый человек, зуй — птенец чайки) Крс.; Федор Коза (все время делающий "козу" характерным движением руки) Брс.; Петра Король (богатый) Дгв.; Олимпий Крюк (сгорбленный) Крс.; Ванька Курица Прл.; Домна Лось (сильная) Брс.; Наджибула (похож на бывшего президента Афганистана) Брс.; Налим (скользкий характер: Налим сильно такой был верткий, скользкий такой — не удержишь! Никогда матери его было не побить — вывернется.') Птл.; Петун (гордый) Брс.; Смоляк (смуглый, черноволосый) Крс.; Яков Тетерюк (имеющий густые брови, тетерюк — тетерев) Крс.; Ванька Туз Птл.; Сава Царь Крс.; Иван Цецар (маленького роста) Брс.; Никон Черток (верт­ лявый) Брс.; Ванька Шашок (шашок — хорек) Брс.; Ванька Шкурка (скупой) Брс.; Федька Штычок (имеющий хорошую осанку, стройный) Крс.: Воська Ястреб (стремительный) Дгв. В связи с этими примерами приведем такой факт: у родителей известного реформатора сербской письменности Вука Кара­ джича все дети, родившиеся до него, умирали, поэтому роди­ тели дали Караджичу имя •'волк" (Byк), желая сохранить его в живых. 88 Прозвища в русских говорах 5. Мотивация на основе факта биографии (отражает своебраз- ный персональный историзм имени): Артемии Бах (однажды, упав, произнес:" Où, бахнул.'") Брс.; Егор Зимарь (родился зимой и поэтому медленно рос) Брс.; Ванька Пленный (был в плену) Брс.; Гиря Пятьяец (объяснение такое: Романский Ванька он, наверно, яйца воровал и носил продавать на конфеты, так его мать поймала и так прозвала Гиря Пятьяец) Птл.; Артюишха Чертова матка (споткнулась на ле­ стнице и упала, а муж, увидев это. сказал: "Вот черт свою матку кинул! ") Брс. 6. Мотивация на основе рода деятельности: Астифеи Барсук (охотился на барсуков) Брс.; Бобинка (гадала на бобах) Птл.; Боксер Крс.; Ерема Колдун Брс.; Гришка Машина (ремонтировал телеги) Брс. 7. Мотивация на основе социального и экономического поло­ жения: Бобыль (бедняк) Птл.; Бутя (батрак) Птл.; Король (богач) Дгв.; Туз Птл.; Царь Крс. Прозвища представляют собой открытую, постоянно обновля­ ющуюся систему, обслуживающую данный социум. На протя­ жении жизни человек может иметь разные прозвища, так как меняется его социальное и экономическое положение, меняются условия жизни, происходят какие-то перемены. Например, одного нашего информанта звали Бобыль, так как он был из очень бедной семьи, затем его прозвали Ванька Красный и, наконец, когда он женился на богатой невесте, — Ванька Туз. Бытовое имя может носить переходный характер от имени к прозвищу. Например, отца по имени Иван, у которого было два сына Ивана, на протяжении всей жизни в семье и во всей деревне называли Дед Ванечка за открытый, ласковый, доб­ рый характер. Девяностолетних жительниц Прейльского райо­ на все до самой смерти звали Авдулька, Матрешка. Экспрес­ сивность в данном случае выражается не корнем, как во всех остальных случаях, а посредством суффикса. Таким образом, наибольшим разнообразием словообразова­ тельных моделей и сохранением особенностей древнерусского E. E. Королева 89 языка (суффиксальное богатство и отсутствие сложения как способа словопроизводства прозвищ характеризует еще древ­ нерусский период) отличаются прозвища Браславского района Белоруссии и Краславского района Латгалии, а также Пыта- ловского района Псковской области, что объясняется, по- видимому, влиянием белорусского языка. В меньшей степени прозвища распространены в Прейльском и Даугавпилсском районах. Завершая обзор прозвищ, хочется вспомнить слова Н. В. Гоголя из "Мертвых душ": "'Выражается сильно россий­ ский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в от­ ставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишу­ щих людишек выводить его за наемную плату от древнекня- жеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозви­ ще во все свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесенное метко, все равно что писанное, не вы- рубливается топором. А уж куды бывает метко все то, что вы­ шло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а все сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, — одной чертой обрисован ты с ног до головы!" ЛИТЕРАТУРА Селищев А. М. 1968 — Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ. Избранные труды. Москва. Семенова М. 1997 — Мы — Славяне! Санкт-Петербург. 1 2 Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту. 1999. КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ СОЧИНИТЕЛЬНОЙ СВЯЗИ (на материале художественного текста) Е. КОСТАНДИ Как уже отмечалось нами ранее [Костанди 1997, 1999], на­ блюдения над материалом показывают, что тип синтаксичес­ кой связи, средства связи, отношения, устанавливаемые между словами, предложениями, частями текста, связь в целом — важнейшие средства реализации общей авторской установки в определенных коммуникативных условиях, средства форми­ рования коммуникативно-прагматической направленности ре­ чи. В указанной выше работе [Костанди 1999] рассматрива­ лись наиболее общие функциональные свойства коммуника- тивно-прагматического аспекта сочинительной связи слов (в настоящей работе также речь пойдет о сочинительной связи между словами в рамках предложения): соотнесенность сочи­ нения с появлением дополнительной информации, скрытых пропозиций, отсылки к более широкому контексту и ситуации, с изменением актуального членения. Реализация данных пока­ зателей в значительной степени обусловлена типом текста, особый интерес представляет анализ функциональных особен­ ностей сочинительной связи в художественном тексте, наибо­ лее типичные из них и будут рассмотрены ниже. При всех ин­ дивидуальных признаках текстов разных авторов (в качестве материала для анализа были использованы произведения Л. Толстого, А. Чехова, В. Набокова, П. Романова, И. Шме­ лева, А. Платонова, М. Булгакова, М. Пришвина, В. Пелевина E. Костанди 91 и др.) можно выделить ряд общих для них закономерностей, характерных для использования сочинительной связи слов. Прежде всего следует подчеркнуть, что стилистический, прагматический потенциал сочинительной связи хорошо ощу­ щается и обыгрываете я в целях создания особого эффекта пи­ сателями (особенности использования синтаксических связей, напр., Ф. М. Достоевским анализирует Е. А. Иванчикова — Иванчикова 1979). Такого рода примеры широко известны: ( 1 ) В Италии нико гда н е п ер е станут со з р е вать апел ь сины и х удож­ ники [К. Паустовский]; Она принуждена была встать с своего ложа, в негодовании и в папшьотках, и, усевшись на кушетке ... все-таки выслушать [Ф. Достоевский]; С саркастической улыб­ кой и со шляпой в руках. Мозгляков воротился в большую зачу [Ф. Достоевский]. Подобное использование сочинительной связи (апельсины и художники; в негодовании и в папшьотках; с улыбкой и со шляпой) именно в художественных текстах, то есть авторами, хорошо владеющими возможностями, предоставляемыми язы­ ком, свидетельствует о потенциальной способности сочини­ тельной связи выполнять не только свою основную функцию соединения однородных компонентов, но и. при особом ее употреблении, вносить различного рода прагматические, сти­ листические коннотации, соотноситься с категорией субъект­ ивности и тем самым выходить за рамки связи собственно слов. Думается, этот момент был затронут, однако подробно не проанализирован В. В. Виноградовым, который, рассматри­ вая в "Грамматическом учении о слове" союзы, в частности сочинительные, писал: "Преобладающее большинство союзов, устанавливающих связь между словами или сочетаниями слов, вдвигает их в структуру более крупного целого как связное единство" [Виноградов 1986: 577]. Анализ функционирования различных типов, средств сочи­ нительной связи в разных стилях, типах текстов, разными ав­ торами показывает, что их использование именно в художест­ венных текстах регулярно соотносится с отсылкой к более ши­ рокому контексту и ситуации. Обратимся к примеру, который уже рассматривался нами ранее [Костанди 1999: 68-69]: 92 Сочинительная связь (2) На Бронной уж е зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Нико­ лаевичу показалось, что тот стоит, держа под мышкою не трость, a uwary [М. Булгаков]. Та часть предложения, в которой используется сочинительная связь (не трость, а шпагу), содержит отсылку к обязательным предварительным знаниям автора, адресата и персонажа (Ива­ на Николаевича), знаниям о существовании трости, и, соответ­ ственно, отсылку к предшествующему контексту. Следова­ тельно, и моделирование автором, и восприятие адресатом со­ отношения компонентов, связанных сочинительной связью, невозможно без опоры на предшествующий контекст. Одно­ временно здесь же присутствует и более скрытое предвосхи­ щение последующего контекста, неизвестного пока адресату (читателю) и воспринимающему субъекту-персонажу (Ивану Николаевичу): сочинительная связь (не трость, а шпага) предваряет последующий образ Воланда. Таким образом, эта часть предложения, содержащая отсылку и к предыдущему, и к последующему контексту, выполняет текстовую функцию, обладает обратно- и прямонаправленностью. Такое использо­ вание аналогичного сочинительного ряда регулярно встреча­ ется в текстах самых разных авторов, напр.: ( 3 ) Пашенька уже давно была н е Пашенька , а старая , высохшая , сморщенная Прасковья Михаиловна, теща неудачника, пьющего чиновника Маврикьева [Л. Толстой]; Я написал сейчас выше, что окончательная решимость, которой недоставало мне для ис­ полнения моего "последнего убеждения", произошла во мне, ка­ жется, вовсе не из логического вывода, а от какого-то стран­ ного толчка, от одного странного обстоятельства, может быть, вовсе не связанного ничем с ходом дела [Ф. Достоевский]; Сейчас у меня было чувство, что опасность угрожает не мне самому, а моим представлениям о себе; ничего страшного я не ожидал, но вот тот я, который не ожидал ничего страшного, вдруг показался мне канатоходцем над пропастью, заметившим первое дуновение усиливающегося ветерка [В. Пелевин]. Во всех приведенных примерах вторая часть сочинительного ряда (не Пашенька, а старая, высохшая, сморщенная Прас­ ковья Михаиловна, не из логического вывода, а от какого-то странного толчка, от одного странного обстоятельства; E. Костанди 93 не мне самому, а моим представлениям о себе) предваряет дальнейшее повествование, является своего рода свернутым его вариантом, первая же часть опирается на предшествую­ щий контекст и требует предварительных знаний. Этими зна­ ниями должен обладать некий субъект (см выше), тем самым сочинительная связь соотносится с категорией субъективнос­ ти и становится одним из средств реализации коммуникатив­ но-прагматической направленности. Более скрыто связь сочинения с категорией субъективности наблюдается в тех случаях, когда введение в предложение со­ чинительного ряда предполагает наличие у автора и адресата предварительных знаний, не содержащихся непосредственно в предшествующем контексте, как в следующем примере: (4) Весной мы их не бьем, но потешаемся; очень занятно бывает, когда они по насту бегут, останавливаясь, прислушиваясь, и, бывает, набегут так близко, чуть что рукой не хватай [М. Пришвин]. Непосредственно в данном тексте не представлена информа­ ция о возможности "бить дичь", поскольку предполагается, что такая информация входит в знания о мире автора и адре­ сата, то есть наличие сочинительной связи (не оъем, но поте­ шаемся) требует определенной пресуппозиции, второй компо­ нент сочинительного ряда, как и в приведенных выше приме­ рах. дополнительно раскрывается в последующем контексте. Аналогично используется сочинительная связь и, напр., в сле­ дующих случаях: (5) Июньскому дню требовалась вечность для угасания: небо, высо­ кие цветы, неподвижные воды — все это как-то повисаю в бес­ конечном замирании вечера, которое не разрешаюсь, а продле­ ваюсь еще и еще грустным мычанием коровы на далеком лугу или грустнейшим криком птицы за речным низовьем, с широкого туманного мохового болота, столь недосягаемого и таинст­ венного, что еще дети Рукавишниковы прозеa i и его: Америка [В. Набоков]; — А как вы обращаетесь со своими служащими! — продолжал возмущаться доктор. — Вы их за людей не считаете и третируете, как последних мошеников [А. Чехов]. Использование сочинительной связи (не разрешаюсь, а про­ длевалось; за людей не считаете и третируете) в данных 94 Сочинительная связь примерах также предполагает наличие определенной пресуп­ позиции (вечер должен разрешаться; служащие являются людьми) и дальнейшее развертывание текста. Следует отме­ тить, что такая функциональная нагрузка появляется, как пра­ вило, в дополнительно субъективно окрашенных контекстах, при передаче размышлений, воспоминаний, оценок какого-ли­ бо субъекта, т.е. зависит от типа текста. Таким образом, одной из важнейших особенностей функ­ ционирования сочинительной связи слов в художественном тексте является ее опора на более широкий контекст и / или ситуацию, известные некоторому субъекту / субъектам, и, сле­ довательно, участие в построении этой связи текста. Текстовые свойства, опора на предварительные знания не­ посредственно соотносятся с категорией субъекта, связь с ко­ торой прослеживается и в случаях, когда посредством сочини­ тельной связи устанавливается возможность выбора одного из компонентов, выбор этот также осуществляется каким-либо субъектом: автором, адресатом, персонажем, субъектом глу­ бинной или поверхностной структуры предложения, напр.: (6) Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов [J1. Толстой]; Ночь шла тихо, но где-то в сенях или во дворе осторожно треснула древесина, сжимаемая .морозом [А. Пла­ тонов]; И она потащила за руки Мастера к столу. —Я неуверен, что эта еда не провалится сейчас сквозь землю гаи не улетит в окно, —говори7 тот, совершенно успокоившись [М. Булгаков]. Сочинительный ряд, предполагающий возможность выбора {не слыхача или не хотела слышать; в сенях или во дворе; не провалится uiu не улетит), участвует в моделировании язы­ кового события как инвариантного, обобщающего два или бо­ лее возможных события, наличие нескольких свернутых про­ позиций, их сопоставление и выбор, а следовательно, и нали­ чие субъекта, осуществляющего эти действия. Однако следует отметить, что для рассмотренных нами художественных тек­ стов такой способ моделирования языкового события менее характерен, чем, например, для официально-деловых текстов, где он является одним из основных. Художественный текст, с точки зрения функционирования сочинительной связи слов, больше тяготеет к иному варианту моделирования языкового E. Костанди 95 события и языковой действительности. В рассмотренных нами текстах преимущественно используются соединительные сою­ зы {и), реже — бессоюзие и другие союзы, в большинстве слу­ чаев связь устанавливается между простыми глагольными ска­ зуемыми, что способствует линейному развертыванию текста, формированию динамики, сюжетности. Приведем в качестве примера все случаи сочинительной связи слов в целом тексте: ( 7 ) н е л ожился и ходил : п о смотрел , п онял и пока зач : з аплакала , х о­ тела обнять, но сползла и села; встал и пошел; идя и вытирая; сказа7 и стач\ держась и глядя; стояли и выбирачи\ просто и обыкновенно; полез и чуть не упат, указывал и распределял; рас­ сматривав и одергивач; собрачись и смотрели; поднял и перево- дич: молча и слабо; Захар и кузнец; посмотрел и сказач; подошла и приникла; подходили и прикладывачись; тихие и задумчивые; npuxodwiu и заглядывали; строгий и мягкий; виднее и ярче; ни до мест, ни до земли; вышла и заплакача; не померла, а остачась [П. Романов. Смерть Тихона]. Отмеченные выше особенности проявляются и, например, в следующем фрагменте текста: ( 8 ) Ле сник до стач и з -под лавки б утылку , в з б о лтнул на о г он ек и ра з - лил по чашкам. Солдат понес, расплескивая, запрокинулся, по­ перхнулся и вскинул брови: стачо его лицо сизым. Конторщик выпил и дернулся, словно его проткнули. Лесник покрестился и проглотич, выпучил глаза и крепко задумался — на стол [И. Шмелев. Забавное приключение]. Необходимо подчеркнуть, что о некотором преобладании в художественных текстах соединения сочинительной связью сказуемых можно говорить лишь как об общей тенденции. В конкретных текстах разных авторов эта общая особенность может существенно изменяться и каждый текст требует специального анализа. То же самое можно сказать и о частот­ ности использования разных союзов, о регулярности исполь­ зования союза и (однако нередки тексты, в которых для соеди­ нения компонентов сочинительного ряда используется в ос­ новном только союз и). Таким образом, сочинительная связь выступает как одно из средств передачи динамики, сюжетности и тем самым — мо­ делирования языковой действительности. 96 Сочинительная связь Кроме отмеченных особенностей, коммуникативно-прагма­ тическая направленность сочинительной связи проявляется и в том, что она регулярно выступает как средство актуального членения. Средством дополнительной актуализации могут быть союзы (как..., так и; не только..., но и; а), однако и раз­ вертывание какого-либо компонента, его расчленение на ряд составляющих и их перечисление свидетельствуют о значи­ мости данного компонента и становятся тем самым также средством актуализации, как, например, в следующем предло­ жении: (9) Я оставляю вас в покое: живите как хотите, ворчите друг на друга, спорьте из-за подачек воды и оставайтесь вечно под сте­ клянным колпаком [В. Га ршин]. Сочинительным рядом сказуемых в данном предложении не передается новая информация, а лишь обобщается то, что уже было в предшествующем контексте, однако при свертывании сочинительного ряда (живите по-прежнему) рема-тематичес­ кое членение было бы иным. Сам процесс членения чего-либо уже предполагает дополнительные действия автора, а при вос­ приятии текста и адресата, и, следовательно, дополнительную субъективность. При делении целого на составные компонен­ ты появляется, с одной стороны, признак квантификации, с другой, направленности, процессуальности, а это приводит к новым коннотациям, модальным изменениям, текстовым свой­ ствам, что на основе анализа некоторых признаков предиката рассматривалось А. Тимберлейком [Тимберлейк 1993]. Таким образом, сочинительная связь слов выполняет целый ряд дополнительных коммуникативно-прагматических функ­ ций, основными из которых являются текстовая функция, ре­ ализующаяся, в частности, как отсылка к более широкому контексту, соотнесенность с определенной пресуппозицией, отсылка к дополнительным пропозициям, участие в опреде­ ленном моделировании языковой действительности и в акту­ альном членении. Отмеченные свойства являются, как пока­ зывает анализ материала, наиболее общими, характерными для художественного текста в целом. Разумеется, в каждом конкретном тексте могут появляться свои особенности, более частные дополнительные функции. Прагматические свойства E. Костанди 97 синтаксической связи, очевидно, обусловлены тем, что эта связь всегда направлена на организацию предложения и тек­ ста, т.е. единиц коммуникативных, кроме того, синтаксичес­ кая связь, способ соединения — это одновременно и один из способов метаязыковой рефлексии, осуществляемой опреде­ ленным субъектом в определенных коммуникативных услови­ ях. ЛИТЕРАТУРА Виноградов В. В. 1986 — Русский язык. Грамматическое учение о слове. Москва. Иванчикова Е. А. 1979 — Синтаксис художественной прозы До­ стоевского. Москва. Костанди Е. 1997 — Синтаксическая связь как средство реализации коммуникативно-прагматической установки. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. I. Тарту. 94- 104. Костанди Е. 1999 — Коммуникативно-прагматический аспект сочи­ нительной связи. Humanitär äs fakultätes VHI zinätniskie lasJjumi. Daugavpils. 67-75. Тимберлейк А. Предикат как текст (модальность как квантифика- ция). Категория сказуемого в славянских языках: модальность и актуализация. Slavistische Beiträge. 305. München. 1993. 209-215. 13 Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту. 1999. ЭКЛЕКТИЗМ СТИЛЕВЫХ СРЕДСТВ КАК ОТРАЖЕНИЕ ЭВОЛЮЦИИ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ И ЯЗЫКОВОЙ СИТУАЦИИ (на примере истории русского стиля "плетение словес") И. С. КОШКИН В теории прагматики большое значение придается так называ­ емой интенции (намерению) автора текста, устного или пись­ менного С этим связано и изучение механизмов эффективно­ сти речевого воздействия. Кроме того, в рамках прагматичес­ кой теории исследуется внетекстовый фон, что позволяет наи­ более адекватно понять текст как лингвистический объект. Функционирование единиц языка в тексте, особенности ис­ пользования языковых и стилевых средств часто оказываются не раскрытыми до конца, если не учитывать, говоря словами Ю. М. Лотмана, "общение между аудиторией и культурной традицией" [Лотман 1981:6]. Хотя прагматика, изучающая речевую коммуникацию и ее факторы, естественным образом обращена к синхронии, нема­ ловажное значение имеет исследование прагматических фак­ торов и в диахронии. И в истории стилевым моделям, отраже­ нием которых является диахронический текст, присуща дина­ мика. При этом импульсы динамического развития стиля на­ ходятся вне текста. Например, стилевая модель "плетение сло­ вес", бывшая значительным явлением в истории славянских литературных языков, часто предстает в описаниях как явле­ ние статичное. Между тем русское "плетение словес" по ха­ рактеру функционирования релевантных с точки зрения стиле­ вой модели единиц текста распадается, по меньшей мере, на И. С. Кошкин 99 два этапа. Первый приходится на начало старорусского пери­ ода (конец XIV - начало XV вв.) и отражен в текстах самого яркого представителя этого стиля на русской почве — Епифа- ния Премудрого (в дальнейшем Епиф. Пр.). Второй этап отра­ жен в текстах авторов XVI в. При этом тексты XVI в. Характе­ ризуются определенными инновациями в области языка и сти­ ля. В целом эти инновации обусловливаются тремя фактора­ ми, которые, в свою очередь, отражают новый лингвокультур- ный контекст, новые целевые установки авторов текстов. Эти факторы следующие: 1 ) эволюция языковой ситуации; 2) эволюция языкового сознания; 3) эволюция словесно- художественных принципов организации текста. Коротко говоря по поводу первого фактора, языковая ситу­ ация в русском литературном языке XVI в. характеризовалась максимальным обособлением так называемой церковно-книж- ной разновидности литературно-письменного языка, ее ярко выраженной противопоставленностью разговорно-деловой разновидности и узусу. К этому времени в полной мере отно­ сится знаменитая фраза Генриха Лудольфа в его "Русской грамматике'*: "Разговаривать надо по-русски, а писать по-сла­ вянски" [Виноградов 1982: 11]. Причем эта противопоставлен­ ность декларировалась различными деятелями культуры. За чистоту "книжных речей", "книжных пословиц" выступали, например, Андрей Курбский и Зиновий Отенский [Виноградов 1978: 32]. Это привело к переориентации в употреблении лексико-словообразовательных средств, значимых для данного стиля. В отличие от Епиф. Пр., допускавшего в структуре словесных рядов, т.е. единиц текста, релевантных в рамках стилевой модели, употребление сниженной, устно- разговорной лексики: ужасть, усъхнуты, посул(а), повсяческы, кобение, баяти, обрыдати, а также нейтральных, не маркированных как принадлежащих книжной норме, слов: тужити, чюдити, постеля, льгота— его последователи в XVI в. не просто избегали подобного словоупотребления, но ориентировались на те языковые средства, которые носили Графика древнерусских текстов упрощена; титла раскрыть:. 100 Эклектизм стилевых средств редкий или даже окказиональный характер [Кошкин 1994: 308-311]. Редкий, так как были как бы реанимированы, извлечены на свет из корпуса старославянских текстов, напр.: зълодЬиство, радован не: многие такие слова толкуются в древнерусских словарях и азбуковниках как "неудобь познаваемые". Некоторые лексемы, напр.: чета, боголюбьзьнъ, стрьмнины, врачевьство, — были введены в книжный обиход южнославянскими деятелями "плетения словес", представителями Тырновской книжной школы. В этом плане показательны соответствия между словами одного семантического поля в словесных рядах текстов разных этапов "плетения словес". Напр., лексемы вопль и плищъ. Первая входит в словесный ряд ярость — гнЬвъ — вопль, извлеченный из текста Епиф. Пр.: нападаху на нь съ яростию н съ гнЪвомъ и съ воплемъ [Колесов 1989: 203]. Вторая входит в словесный ряд плачь — плищъ, извлеченный из текста автора XVI в., предположительно Аникиты Льва Филолога: стрЬлы сердца имъ прошедша наченишася, плища бо сихъ и плача исполниша [ЖИВ 1903: 28]. Если у Епиф. Пр. Древнерусская традиционная формула-синтагма ярость-гнЪвъ разбивается простым, обычным с точки зрения древнерусского узуса словом вопль, то во втором тексте традиционная синтагма раз­ бита словом плищъ, которое, кстати сказать, находим в номен­ клатурной части Азбуковника, т.е. которое подлежит толкова­ нию как непонятное, редкое и т.п. Ср.: плищъ молва или скор- бЬние о различны/х/ потреба/х/ [Ковтун 1989: 214]. Второй и третий факторы — эволюция языкового сознания и эволюция словесно-художественных принципов — не только взаимосвязаны друг с другом, но и в определенной мере обусловлены действием первого фактора. Языковая ситуация отражалась не только в быту и общественной жизни, но и в сфере интеллектуальной деятельности, на теоретико- идеологическом уровне. В самом деле, переориентация в употреблении языковых средств обусловила новый подход к слову и его форме. Словоформа осознается не только как единица синтагматики, что выражалось в тесной связи с контекстом, в "формульном", традиционном характере словоупотребления, но и как единица парадигматического / / . С . К о ш к и н 101 плана. Именно в конце старорусского периода появляются восточнославянские грамматики, утверждающие, пусть и в описательно-примитивной форме, рационалистический подход к языку и тексту [Мечковская 1984: 140]. В это же время появляется новая, грамматическая теория перевода, нашедшая свое выражение прежде всего в переводческой деятельности Максима Грека [Матхаузерова 1976: 45-50]. Исследования показали, что за лексическими разночтениями в списках одного памятника может стоять развитие типа языко­ вого мышления, а именно смена художественного типа мы­ шления научным. Закономерными в этой связи являются как эволюция стилевой модели "плетение словес" в сторону боль­ шей семантизации, т.е. переход "плетения" с внешнего, фор­ мального на глубинный, смысловой уровень, так и семанти­ ческие корреляции между лексемами при их дистантном упо­ треблении, в рамках больших фрагментов текста (см. ниже анализ примеров). Однако инновации как бы наталкиваются на стремление следовать уже сложившимся принципам словесной техники. В этом проявляется в известном смысле средневековый тради­ ционализм. Язык текстов второго этапа "плетения словес" от­ ражает как общую традицию построения древних и средневе­ ковых текстов, так и "епифаниевскую" традицию, связанную с этим стилем. Все это ведет к эклектизму стилевых черт и средств в этих текстах. Этот эклектизм вовсе не представляет из себя какое-то замкнутое в себе, ни с чем не связанное явле­ ние. Усиливающийся антиномизм между формализованнос- тью, "окаменением" форм, употреблением "ради стиля", с од­ ной стороны, и семантизацией — с другой, означает не что иное, как движение к принципам маньеризма, маньеристско- го словесного искусства. Несмотря на то, что общепризнан­ ным является тот факт, что маньеризм характеризовал евро­ пейские литературные языки XVI в., язык и стиль текстов вто­ рого этапа "плетения словес" являет собой черты типологически схожие со словесной техникой маньеризма. Известный исследователь этого явления Густав-Ренэ Хокке так определяет сущность маньеризма с точки зрения поступательного развития стилей вообще: "... so haben wir es 102 Эклектизм стилевых средств mit einer antiklassischen und antinaturalistischen Konstante der europäischen Geistesgeschichte zu tun" [Hocke 1987: 271] "мы имеем дело с антиклассической и антинатуралистической константой истории европейского духа". Он называет его стилем, который предпочитает нерегулярное гармоничному ("ein Stil, der das Irreguläre dem Harmonischen vorzieht" — Там же). Обратимся к примерам и их интерпретации в свете сказан­ ного. Контекст, взятый из Надгробного Слова Иосифу Волоц- кому, автором которого является талантливый книжник XVI в. Досифей Топорков, отражает как традицию, так и инновации: не точию пищею телесною препита ... но вся сущаа с нимъ въспита д/у/х/о/внымъ и телеснымъ брашномъ и прекорми негибнупцею ядию 'не только пищей телесной напитал ... но и всех бывших с ним воспитал духовной и телесной пищей и на­ кормил негибнущей едой' [ЖИВ ДТ: 18об]. Налицо использо­ вание триад, что связано с епифаниевской традицией: пищи — брашьно — ядь, npbnumamu — въспитати— прЬкърмити. Триада, т.е. реализация специфического семантико-стилисти- ческого задания посредством трехкомпонентных рядов, явля­ ется, как известно, индивидуально-творческой особенностью поэтики Епиф. Пр. Однако на долю инновации следует отнес­ ти наблюдаемое при функционировании лексем "переключе­ ние" традиционно закрепленного оценочного кода. Несмотя на то, что каждый из двух словесных рядов образуют языко­ вые синонимы с общим значением соответственно 'пища во­ обще' в первом ряду и 'напитать, накормить* — во втором, различия между тремя синтагмами в структуре периода прохо­ дят по линии "прямой смысл — переносный смысл'. При этом конкретизирующую функцию здесь выполняет определение: "телесная пища" — прямой смысл, "негибнущая ядь" — образный смысл. На уровне семантических оппозиций текста как бы происходит движение от материального к духовному; причем распределение "ролей" в тексте соответственно между лексемами пища и ядь, npbnumamu и прЬкърмити прямо противоположно их традиционно-речевому статусу. Согласно этому статусу, что видно по старославянским и древнерусским контекстам, памятники дают в основном прямое употребление И. С Кошкин 103 лексем ядь, прЬкърмити [Кошкин 1994: 122-129J. Если и наб­ людается переносное употребление, например для слова ядь в контексте ядию тьлЬния 'едой тления' [Срезневский 1989: 3, 2, 1641], то это употребление с негативной окраской. Напро­ тив, для лексем пища и орашьно типично переносное употре­ бление, причем эксплицируемый при этом оценочный компо­ нент традиционно положительный: душевная пища, брашьно нетьлЬнаго живота, т.е. 'пища нетленной жизни' и т.п. По­ добное внутреннее столкновение текста и традиционного сло­ воупотребления как бы актуализирует выраженный смысл. Как видим, нейтральное место в этой оппозиции занимает лек­ сема орашьно, что выражено в употреблении двух определе­ ний: духовное и телесное брашно. Подобный пример "переключения" традиционного оценоч­ ного кода, естественно, не единичен. Например, контактность употребления лексем путь — стьзя (совр. стезя) задана тра­ дицией библейского текста. Епиф. Пр. лишь видоизменяет в соответствии со своим стилистическим заданием словоупотре­ бление этого традиционного ряда или лексически варьирует его. заменяя одно из слов: указаа имъ путь истинныи и на­ ставляя ихъ на стезю праву; на благыи онъ путь и на нравоумышленное шествие [ЖСП 1862: 131]. Но даже при введении новой лексемы весь контекст в целом сохраняет тра- диционо положительную оценочную маркировку. В тексте ав­ тора XVI в. "переключению" оценочного кода в немалой сте­ пени способствует и дистантное употребление данных слов. Ср. употребление в разных периодах: с одной стороны, отри­ цательно маркированный в плане оценки контекст мы немощ­ ный остахо/м/ бли/з/ совращениа укланяющеся къ стро- по/т/ны/м/ стезя/м/ 'мы, немощные, остались близ совраще­ ния, уклоняясь к кривому пути (в переносном смысле)* [ЖИВ ДТ: 22]; с другой стороны, положительно маркированный кон­ текст и пре/д/водитель в кра/т/цЬ/м/ пути живота нашего и наставникъ всЬхъ добродетелей црьственаго пути 'и предво­ дитель в кратком пути жизни нашей, и наставник всех добро­ детелей царственного пути* [ЖИВ ДТ: 21 об]. Действительно, в старославянских текстах прилагательное стръпътьнъ 'кри- 104 Эклектизм стилевых средств вой, искривленный' имело пейоративную семантику [CCC 1994: 631]. Если возвратиться к первому контексту, то можно заме­ тить, что он связан еще с одной традицией — традицией упо­ требления риторических приемов и фигур. Хотя сами по себе риторические средства являются типичной особенностью древнерусской и византийской поэтики, в текстах "плетения словес' 1 они становятся обязательным атрибутом построения текста, их количество и функциональная роль неизмеримо возрастают. Однако для второго этапа "плетения словес" характерно отражение инновации в рамках этой риторической традиции, что и приводит к известному эклектизму стилевых черт и средств. Епиф. Пр., как известно, любил риторческие приемы, связанные с эвфонией, эксплицирующие смысл в рамках линейного отрезка текста. Очевидно, это обусловлено большим вниманием у Епиф. Пр. к операциям с формой слова, нежели со смыслом. Например, известный контекст, построенный на сочетании аллитерации и ассонанса ба-бы-ба- ба-бы-бя-ба: но точию у нихъ баснотвориы были. иже баснъми баяху о бытъи и о миротворении, и о АдамЬ, и о разделении языкъ, и прочая бяху баюгиа 'но только у них баснотворцы были, которые притчами говорили о бытии, и о создании мира, и об Адаме, и о разделении народов, и о других вещах рассказывали' [ЖСП 1862: 151]. В отличие от Епиф. Пр., авторы XVI в. используют риторические фигуры, "играющие" на парадигматическом уровне, чему способствует и дистантное функционирование слов, словесных рядов как релевантных единиц стилевой модели. Общий смысл первой и третьей синтагм — пищею телесною препита + прекорми негибнущею ядию — равен смыслу второй, срединной синтагмы въспита духовнымъ и телесным брашномъ, т.е. налицо риторическая фигура — эндиадиойн ("одно через два"), но эксплицируется она посредством трех синтагм (традиция епифаниевской триады!). Данная особенность также не исчерпывается одним приме­ ром. В тексте Досифея Топоркова усложнение семантических корреляций между вариантами слова миру — мирови, между однокоренными словами миръ —умирение одновременно со­ И. С. Кошкин 105 провождается распределением всех четырех лексем в тексте по принципу хиазма — также риторической фигуры [Кошкин 1995: 30-35]. "Окаменение" форм, обусловленное пиететом перед тради­ цией, выражается в текстах второго этапа "плетения словес" в том числе и в характерном тяготении к классической, т.е. би­ нарной, структуре традиционных формул-синтагм типа tнака­ ти — рыдати, радоватися — веселиптся, красьна дЬвица и т.п. Но от прежних формул-синтагм остается именно только формальная двухкомпонентная структура. В остальном же тексты XVI в. отражают развитие формул-синтагм, выразив­ шееся прежде всего в их разрушении. Епиф. Пр., как известно, также разрушает многие традиционые формулы-синтагмы и вообще традиционные языковые средства, так что сам факт разрушения связан с эволюцией единиц текста. В текстах Епиф. Пр. разрушение происходит преимущественно на фор­ мальном уровне — посредством превращения в триаду, по­ средством изменения части речи и т.д. [Колесов 1989: 188— 215]. При подобном лексическом варьировании наблюдается, конечно, и семантическое варьирование, так как любое разру­ шение традиционной формулы означает реанимацию внутрен­ ней формы составляющих ее слов, смысловые различия между которыми актуализируются в микросистеме текста. При этом, как показали исследования, если ряд построен у Епиф. Пр. на основе градации семантического признака, то это либо варьи­ рование на коннотативной основе, так как актуализируется се­ ма интенсивности, либо варьирование по принципу гипер-ги- понимического различия [Рогожникова 1987: 104-110]. По­ следнее есть варьирование на понятийной основе, и именно оно типично для текстов XVI в., но часто в рамках бинарной формулы. Например, контексты из Тучковской редакции Жи­ тия Михаила Клопского, встречающиеся на протяжении боль­ шого тематического фрагмента, восхваляющего жизнь свято­ го: несупружио и дЬвьствено житие възлюби, безименьно и дквьственно житие проходит [Дмитриев 1958: 142]. Употре­ бление в обеих синтагмах лексемы дЬвъственьно указывает на то, что опорным для языкового сознания автора являлось именно это слово. Его мы часто и находим в составе традици­ 14 106 Эшекттм сппаевых средств онных формул-синтагм, оно классически выражало понятие непорочности, целомудрия. Семантическую спецификацию, причем на основе понятийных, а не коннотативных сем. реа­ лизуют две другие лексемы. Если оппозиция несупружьно — дЪвьстаенъно уточняет довольно обширное по объему значе­ ние второго слова, то оппозиция бешменыю — дЬвьственъно вычленяет из семантической структуры второй лексемы сему 'чистый, непорочный" и дальше развивает ее: 'непорочный > скромный > õe местный'. И это развитие выходит за рамки одного понятия. ИСТОЧНИКИ Дмитриев 1958 Понести о житии Михаила Клопского. Москва - Ленинград. ЖИВ 1903 Житие Иосифа Волоикого. составленное неизвестным. Чтения в Обществе истории и древностей российских. Кн. 3. Отд. 2. I -47. ЖИВ ДТ — Житие Иосифа Волоцкого. РНБ, Соф.451/1. J1. 1-88об. ЖСП ! 862 — Житие Стефана Пермского. Памятники старинной русской литературы. Вы п.4. Санкт-Петербург. ЛИТЕРАТУРА Виноградов В. В. 1978 — Избранные труды. История русского ли­ тературного языка. Москва. Виноградов В. В. 1982 — Очерки по истории русского литера­ турного языка XVll-XlXее. Москва. Ковгун Л. С. 1989 — Азбуковники XVI-XVII вв. (старшая разно­ видность). Ленинград. Колесов В. В. 1989 —Древнерусский литературный язык. Ленин­ град. Кошкин И. С. 1994 — Стиль "плетение словес" и его эволюция в русской агиографии XVI в. Канд. дис. (машинопись). Санкт-Пе­ тербург. Кошкин И. С. 1995 — Формальное варьирование и стиль "плетение словес" в истории русского литературного языка. Valoda-1994 Даугавпилс. II. С. Кошкин 107 Лотман Ю. М. 1981 — Семиотика культуры и понятие текста. Структура и семиотика художественного текста. Труды по знаковым системам. 12. Тарту. Матхаузерова Св. 1976 — Древнерусские теории искусства слова. Прага. Мечковская Н. Б. 1984 — Ранние восточнославянские грамматики. Минск. Рогожникова Т. П. 1987 — Функции олизкозначных слов в тексте "Жития Стефана Пермского", написанного Епифанием Премуд­ рым. Функционирование языковых единиц в синхронии и диахро­ нии. Ленинград. Срезневский И. И. 1989 — Словарь древнерусского языка. Т. 1-3. Москва. CCC 1994 — Старославянский словарь (по рукописям X—Xl вв.). Москва. Hocke G.-R. 1987 — Die Welt als Labyrinth. Manierismus in der europäischen Literatur. Hamburg. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии Лингвистика. Новая серия. II. Тарту. 1999. ВИДОВЫЕ ЗНАЧЕНИЯ АКТУАЛЬНОГО НАСТОЯЩЕГ О Й. КРЕКИЧ 1. Современная лингвистика различает семантические и праг­ матические значения, пересекающиеся друг с другом в своем проявлении. Итак, кроме семантического значения имеется и прагматическое, выражающее отношение говорящего (или пи­ шущего) к знакам и воздействие знаков на людей. Сопостав­ ляя три уровня семиотики (синтактику, семантику и прагмати­ ку), М. Петер ставит прагматику на достойное ее место, когда утверждает, что прагматический уровень — это не просто еще один уровень в языковой структуре, это — уровень языковой деятельности, который на более высокой ступени объединяет все остальные уровни в одно целое [Péter 1991: 130]. Присое­ диняясь к этому меткому замечанию М. Петера, мы хотели бы подчеркнуть, что там, где в осмыслении ситуации семантика отказывается служить, прагматика способна еще помочь. В компетенцию прагматики входят такие вопросы, как от­ ношение говорящего к содержанию сообщения, его отноше­ ние к адресату, оценочная характеристика значения, иллоку­ тивная функция, иллокутивная сила высказывания, интенсио- нал, смысл, пресуппозиции и т.п. [Апресян 1995: 136, 158]. 2. Прежде чем приступить к рассмотрению частных видо­ вых значений глагольных форм в актуальном настоящем, мы считаем очень важным выяснить некоторые терминологичес­ кие вопросы, касающиеся употребления форм настоящего не­ совершенного, так как при исследовании видовых значений глаголов НСВ аспектологи называют основную видовую пози­ цию глаголов НСВ по-разному. Это не случайно. По нашему мнению, разные термины выражают разный смысл. Й. Крекич 109 2.1. А. В. Бондарко называет основную видовую позицию глаголов НСВ позицией "'конкретно-процессного значения" [Бондарко, Буланин 1967: 55]. М. Я. Гловинская именует ос­ новное видовое значение глаголов НСВ "актуально-длитель­ ным"" и приводит к нему примеры: И— трое мы бредем. Ле­ жит пластами пыль [Гловинская 1982: 14]. JI. Ясаи отождес­ твляет конкретно-процессное значение с актуально-длитель- ным, когда говорит, например, о глаголе уходить: "Выделен­ ный глагол употребляется в своей основной, наиболее типич­ ной позиции НСВ, выражая актуально-длительное действие, иначе актуальный процесс" [Ясаи 1996: 85]. М. Я. Гловинская в одной из своих более поздних работ различает "актуально- длительное" и "процессно-фактическое значение НСВ" (на­ званное ею и "собственно процессным значением") [Гловин­ ская 1989: 88, 89]. 2.2. Встает вопрос, каково содержание понятия "процес- сность"? Процессность трактуется А. В. Бондарко как "пред­ ставление протекания неограниченного пределом действия в фиксируемый срединный период, когда оно уже начато, но еще не закончено" [Бондарко 1987: 85]. В семантике процес- сности он выделяет два важных элемента: динамичность (ди­ намику протекания действия от более ранних моментов к бо­ лее поздним) и срединность: "в фокусе оказывается лишь фиксируемый срединный период" [Там же: 85]. Мы полнос­ тью согласны с М. Я. Гловинской, которая утверждает, что ак­ туально-длительное и процессное значения противопоставле­ ны друг другу [Гловинская 1982: 127]. Эти значения действи­ тельно различаются, их нельзя отождествлять. Но трудно со­ гласиться с ее интерпретацией этих двух аспектуальных значе­ ний. По ее мнению, при актуально-длительном значении опи­ сывается "разворачивающийся процесс" [Там же: 128]. В дру­ гом месте М. Я. Гловинская пишет следующее: «Длительное действие, не разворачивающееся во времени — это процессно- фактическое значение НСВ. Если актуально-длительное зна­ чение НСВ мы условно обозначили как действие "в протека­ нии", то процессное значение условно назовем действие в его длительности» [Гловинская 1989: 89]. Мы не можем согла­ ситься с М. Я. Гловинской, когда она утверждает, что позиция 110 Видовые значения актуального настоящего актуально-длительного значения передает "разворачивающий­ ся во времени процесс", а позиция "собственно процессного значения" фиксирует "длительное, не разворачивающееся во времени действие" [Там же: 88]. Выявляется, что "собственно процессное значение" трактуется как длительность, а "акту­ ально-длительное значение" — как процессность. Это употребление терминов представляется нам противоречивым: термины объясняются противоположными понятиями. Слово длительность имеет два значения. В словаре С. И. Ожегова слово длительность имеет, кроме значения продолжительнос­ ти, еще и значение "протяжение (протяженность) во времени". Слово "длительный" может указывать и на характер проявле­ ния действия, и на то, что состояние "длится", а не разворачи­ вается во времени (в состоянии исключен элемент динамики, который предполагает развитие, развертывание действия во времени). Итак, "состояния длятся, а не протекают" [Лухт 1982: 341]: в позиции актуально-длительного значения раз­ вивается (движется) время, а не действие, то есть растягива­ ется время состояния, а состояние остается тождественным са­ мому себе: ( 1 ) — А ты сияешь счастьем и здоровьем! [Л. Толстой. Анна Каре­ нина. 1 ] — Отдыхаешь, вачьсируя с вами. [Л. Т. 1] — И не для себя, —я вижуу что вы страдаете. [Л. Т. 1] Актуально-процессное значение предполагает динамику, ди­ намичность проявления действия — действие развивается, развертывается во времени: (2) Коломийцев. Разъясняю суду, мое дело выделено в отдельное производство, мы сейчас занимаемся этими вопросами, и было бы преждевременно... Судья. Ясно, Коломиицев. [А. Гребнев. Киноповести разных лет] — Вы что пьете, чаи или кофе? — Ни то, ни другое. Я завтракаю. [Л. Т. 1] — Я теперь умираю, я знаю, что умру, спроси у него. [Л. T. I] 2.3. На наш взгляд, в значении глаголов НСВ актуальность может сочетаться не только с признаками длительности и про- цессности, но и с признаком фактичности. В грамматике фак- 1 В дальнейшем — Л. T. I. Й. Крекич 111 том называют реальное событие, происшествие. А событие толкуется в словаре как "то, что произошло, случилось" [СРЯ 1984]. Ю. С. Маслов обращает внимание на т.н. моментальные глаголы типа приходить // прийти, приносить//принести, приезжать//приехать и т.д., которые обозначают «факт скачкообразного, "точечного" перехода к новому качеству, причем указанием на "критическую точку" собственно и ис­ черпывается семантика соответствующей формы» [Маслов 1948: 315]. Венгерский аспектолог Л. Ясаи, применяя диагнос­ тическую фразу типа Смотри. вот он..., на основании ниже­ следующих правильных примеров приходит к неправильному, на наш взгляд, заключению, что "указанные собственно не­ процессуальные глаголы при выполнении определенных кон­ текстуальных условий могут обозначать процесс, а именно его специальную результативную разновидность" [Ясаи 1996: 88]: (3) Смотри, вот он приходит ко мне уже в третий раз. [Пример из — Ясаи 1996: 88] (4) В этот момент почтальон приносит мне уже третью теле­ грамму. [Там же] М. А. Шелякин отметил, что приведенные Л. Ясаи высказыва­ ния "вполне возможны, хотя и редки из-за редкости самих си­ туаций" (письмо автору статьи от 11- ноября 1996 г.). Ю. Д. Апресян, рассматривая вышеприведенные глаголы в темпоральном значении "настоящего репортажа", приходит к заключению, что они «обозначают факт скачкообразного, "то­ чечного" перехода к новому качеству не только в формах со­ вершенного, но и в формах несовершенного вида» [Апресян 1988: 65]. Выявляется, что в процитированных выше примерах Л. Ясаи глаголы типа приходить приобретают, на наш взгляд, актуально-фактическое значение, поскольку действие мо­ ментальных глаголов НСВ в момент речи доведено до резуль­ тата, поскольку их формы НСВ (как и формы СВ ) в таких слу­ чаях выражают скачкообразный точечный факт, приурочен­ ный к моменту речи. В приведенных Л. Ясаи примерах (3), (4) — по его мнению — "из конкретного процесса вычленяет­ ся определенная фаза действия с указанием на результат" Ясаи 1996: 8< х ) В высказываниях Л. Ясаи скрывается про­ тиворечие, гак как доведение действия до результата оказыва­ 1 1 2 Видовые значения актуального настоящего ется, на наш взгляд, не актуально-процессным, а актуально- фактическим значением. Поскольку речь идет о глаголах НСВ, само собой разумеется, что перфективное значение они выражают имплицитно. Как указывает Л. Н. Шведова, в определенных контекстных условиях глаголы НСВ, относя­ щиеся к общерезультативному способу действия, передают не направленность на достижение результата, а обозначают це­ лостные. доведенные до результата действия [Шведова 1984: 35]. Следовательно, признак целостности, согласно высказы­ ванию Л. Ясаи, в глаголах НСВ типа приходить конкретизиру­ ется как реальное достижение результата: говорящий конста­ тирует. что моментальное действие, выраженное формой на­ стоящего времени, результируется в настоящем, то есть в мо­ мент речи. Глаголы НСВ типа приходить в такой ситуации выражают не приближение к говорящему, а актуальный факт, констатируемый говорящим в момент речи. Вопрос, выдвину­ тый Л. Ясаи, в конечном счете решает прагматика: говорящий хочет, чтобы адресат "представил себе действие, как развер­ тывающееся" на глазах в момент речи, поэтому Ю. Д. Апресян такое действие моментальных глаголов типа приходить назы­ вает "псевдопроцессуальным" [Апресян 1988: 68]. Подобным образом (ср. вышеприведенные примеры Л. Ясаи) ведут себя моментальные глаголы в ситуации репор­ тажа о футбольном матче, когда формы настоящего времени в плане повествования ("récit") передают события, которые вос­ принимаются говорящим "в настоящем момента речи" и кото­ рые уходят в прошлое, переходя таким образом на позицию "настоящего исторического" [Поспелов 1966: 27], короче го­ воря, здесь события актуализируются в настоящем. Приведем пример Ю. Д. Апресяна, в котором моментальный глагол при­ ходить имеет не актуально-процессное (в его терминологии "актуально-длительное"), а перфективное значение [Апресян 1988: 68], то есть значение актуально-фактическое: (5) Сюда с левого края приходит с мячом Блохин, обводит защит­ ника и сильно бьет по воротам. [Пример из — Апресян 1988:68] Что касается прагматического значения "исторического насто­ ящего", Л. Ясаи в одной из своих статей приходит к правиль­ ному заключению, отмечая, что действия, выраженные фор­ И. Крекич 113 мой НСВ, "протекают как бы на наших глазах. Именно черта процессности придает повествованию ту образность (выде­ лено нами — И. К.), которая отличает действие НСВ настоя­ щего времени от СВ прошедшего*" [Ясаи 1995: 216]. Как в ис­ торическом настоящем говорящий (или пишущий) желает, хо­ чет, чтобы слушающий (или читающий) представил действие в его динамике, то есть в его развертывании "как бы на гла­ зах"", так и в диагностических примерах Л. Ясаи в плане речи ("discours'") говорящий хочет этого же, только не "как бы на глазах'", а просто "на глазах" или "перед глазами"". 2.4. Как в темпоральном, так и в аспектуальном отношении считаем необходимым определить место перформативного на­ стоящего, одного из вариантов ситуации актуального настоя­ щего. Выясняется, что перформативное настоящее относится к актуальному настоящему. Оно отличается лишь своим видо­ вым значением от других аспектуальных вариантов актуаль­ ного настоящего: от актуально-процессного, актуально-дли­ тельного и актуально-повторительного значений. Ю. Д. Апре­ сян указывает на сходство глаголов моментального действия (глаголов типа приходить) с перформативами [Апресян 1988: 57]: они объединяются в актуально-фактическом значе­ нии форм НСВ. Актуально-процессное, актуально-длительное, актуально-фактическое и актуально-повторительное значения характеризуют действие или состояние аспектуально, то есть изнутри, с внутренней стороны: «Если аспектуальность пред­ ставляет собой "внутреннее время" действия, то есть внутрен­ нюю характеристику протекания и распределения действия во времени, то темпоральность — это "внешнее время"' с явной дейктической характеристикой» [Бондарко 1990: 5]. 2.4.1. В аспекту альном отношении необходимо провести различие между дескриптивным (процессным, длительным и повторительным) актуальным настоящим и перформатив- ным актуальным настоящим. Выявилось, что в актуально- процессном и актуально-длительном настоящем протекающее действие или длящееся состояние не определены: нельзя за­ фиксировать ни начало, ни конец действия или состояния (ср.: у Э. Кошмидера [1930: 353] "Der Sachverhalt ist im Währen"). 15 114 Видовые значения актуального настоящего Фигурирующие в перформативных высказываниях глаголы описывают не протекание действия или длительность состоя­ ния ("Währen"), а наступление действия ("Eintritt"). "Наступ­ ление" предполагает целостное, тотальное действие, имеющее начало, продолжение и конец ("opus ab initio usque ad finem''). Действие канонических эксплицитных перформативов осу­ ществляется в речевом плане коммуникации, где опорой вы­ сказывания является не момент речи, а целостная ситуация настоящего. В дескриптивном настоящем, где в объем конкретного вре­ менного значения вовлекаются и прошлое и будущее, настоя­ щее оказывается открытым: (6) Сейчас (в данный момент, сейчас именно) я пишу письмо бра­ ту. В перформативном высказывании в объем актуального вре­ менного значения не вовлекаются ни прошлое, ни будущее; настоящее оказывается закрытым — время закрытого насто­ ящего начинается и заканчивается в настоящем: (7) Евгения Дмитриевна. Я прошу вас разменять эту квартиру на трехкомнатную и однокомнатную отдельно, если это не очень сложно... [Г. Мдивани. Большая мама. 111] Эксплицитные перформативы, таким образом, выражают определенное (от слова предел) во времени перфективное дей­ ствие, продолжающееся до завершения соответствующего вы­ сказывания. В перформативных высказываниях внимание об­ ращено не на момент речи (MP), а на продолжительность (Dauer) речи (ПР). на определенное внутреннее время речево­ го акта, на целостную ситуацию закрытого настоящего. "Вре­ мя перформативного высказывания, и следовательно выполня­ емого тем самым действия, — подчеркивает Ю. Д. Апре­ сян, — это период, а не момент" [Апресян 1988: 78]. Выявляется, что форма перформативного настоящего пере­ дает не процесс, а наступление действия в аспекту ал ьной по­ зиции актуального факта: она описывает возникновение новой ситуации, то есть определенное во времени единичное, актуальное и целостное (имплицитно перфективное) действие, приуроченное к одному соотносимому отрезку или моменту Й. Крекич 115 времени [Крекич 1993: 19-20]. Е. В. Падучева подчеркивает, что у перформативного глагола НСВ возникает значение за­ вершенности действия, свойственное совершенному виду. По ее мнению, перформативные формы НСВ имеют значение СВ: "... сказав Благодарю вас!, человек, тем самым, поблагода­ рил" [Падучева 1996: 164]. 2.4.2. Известно, что в русском языке имеются и перформа­ тивные глаголы СВ, как например: попросить, посоветовать, порекомендовать, предложить, пожелать и потребовать: (8) Кузьмин. Так вот что. Я предложу (ср. порекомендую) бурго­ мистром Дитриха. [Братья Тур. Губернатор провинции] Вен- тура. Можно мне получить номер"* Тереза. Пожалуйста! Но­ меров сколько угодно! Вентура. А пока (= а сейчас) попрошу кофе. [Г. Мдивани. День рождения Терезы. Ill] Э. Кошмидер подчеркивает, что в ситуации перформативности надлежит ожидать форм совершенного вида: „theoretisch in der Koinzidenz der perfektive Aspekt zu erwarten ist" [Koschmieder 1930, 356]. Возникает вопрос, что помогает перформативным глаголам НСВ развить значение перформативности. На наш взгляд, семантические (то есть видо-временные) различия в перформативах НСВ и СВ сглаживаются, поскольку семанти­ ка перформативов НСВ "представляет называемые в основе действия как завершенные, то есть признак целостности, за­ вершенности выражен в них на лексическом уровне (преду­ преждать, приглашать, приказывать и др.)" [Шведова 1984: 101]. Но не нивелируется прагматическое значение формы НСВ и СВ: форма СВ перформативного глагола оказывает бо­ лее сильное иллокутивное воздействие на адресата; выражаясь словами Ф. Ф. Авдеева, "просто здесь мы имеем дело с прояв­ лением ингерентной (внутренней) экспрессивности форм со­ вершенного вида" [Авдеев 1977: 76]. По-другому высказыва­ ется в этом вопросе А. В. Бондарко, который утверждает, что в перформативах СВ "футуральный оттенок может ослаблять­ ся, но... он все же полностью не устраняется" [Бондарко 1990: 36]. Приведем удачный пример А. В. Бондарко, в котором пер­ формативные глаголы "прошу" и "попрошу" выражают насто­ ящее время и отличаются лишь своим прагматическим значе­ нием: 116 Видовые значения актуального настоящего (9) Сазонов сказал: — Убедительно прошу. Вероятно, другой чело­ век на его месте сказа! бы сейчас: "Милая Лида! ... Но вместо этого Сазонов повторит. — Убедительно попрошу. [Меттер. Обида. Пример из — Бондарко 1971: 222] На наш взгляд, как форма НСВ (прошу), так и форма С В {по­ прошу) фиксирует наступление, возникновение новой ситуа­ ции, то есть актуальный факт. Обе формы "описывают еди­ ничную и притом реальную ситуацию, размещенную строго в настоящем" [Апресян 1986: 220]. 2.5. Довольно редко используются глаголы НСВ в повтори­ тельном значении в актуальном настоящем. Повторяется мо­ нотемпоральное непредельное по своей природе действие, приуроченное к одному узкому отрезку времени, к одной си­ туации. Нерегулярно повторяющееся монотемпоральное дейс­ твие выполняется в одно время и в одном месте. Особенно часто в позиции актуально-повторительного значения вы­ ступают глаголы прерывисто-смягчительного способа дейст­ вия: ( 10 ) Рядом тихо постукивает мотор, и сердце мое постукивает. [Ч. Айтматов. Тополек мой в красной косынке]: Заика со стола убирает, а я курю да поглядываю, как она по избе бегает, нога­ ми круглыми вертит [В. Астафьев. Пастух и пастушка]. Необходимо подчеркнуть, что глаголы прерывисто-смягчи­ тельного способа действия, передающие монотемпоральное действие в позиции актуально-повторительного значения, обо­ значают (подобно остальным видовым позициям актуального настоящего) непосредственно воспринимаемое или наблюда­ емое действие, часто в сочетании с другими актуально-про- цессными или актуально-длительными действиями. 3.1. В заключение нам хотелось бы подчеркнуть, что иссле­ дование видо-временной системы русского глагола предпола­ гает подход к изучению видов не только с семантической, но и с прагматической точки зрения. 3.2. Выявилось, что в актуальном настоящем кроме акту- ально-процессного значения обнаруживается и актуально-дли­ тельное (в нашем понимании), актуально-фактическое и акту­ ально-повторительное частио ви до вые значения. 3.3. Актуально-процессное актуально-длительное, ак­ туально-фактическое и актуально-повторительное значе­ Й. Крекич 117 ния объединяет "внешний" (то есть темпоральный) элемент актуальности, элемент актуального проявления действия в настоящем. 3.4. Процеесноеть, длительность, фактичность и повторя­ емость характеризуют действие или состояние "изнутри", то есть с точки зрения отношения говорящего (или субъекта) к развитию действия, что все более и более убеждает нас в том, что "вид" представляет собой не только семантическую, но и прагматическую категорию. 3.5. Наконец подчеркнем: если мы не хотим ошибаться в пользу языкового кода, то мы должны обратиться к праг­ матике, которая изучает не только словесный контекст, но и всю ситуацию, в которой осуществляется речевой акт. ЛИТЕРАТУРА Авдеев Ф. Ф. 1977 — О выражении повторяющихся действий гла­ голами совершенного вида в историческом настоящем. Вопросы русской аспектологии. II. Тарту. Апресян Ю. Д. 1986 — Перформативы в грамматике и в словаре. Из­ вестия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. 3. Апресян Ю. Д. 1988 — Глаголы моментального действия и перфор­ мативы в русском языке. Русистика сегодня. Москва. Апресян Ю. Д. 1995 — Интегральное описание языка и системная лексикография. Москва. Бондарко А. В., Булан и н Л. Л. 1967 — Русский глагол. Ленинград. Бондарко А. В. 1971 — Вид и время русского глагола. Москва. Бондарко А. В. 1987 — Лимитативные ситуации. Теория функцио­ нальной грамматики. Введение; Аспектуальность; Временная локапизованность; Таксис. Ленинград. Бондарко А. В. 1990 — Темпоральность. Теория функциональной грамматики. Темпоратьность. Модальность. Ленинград. Гловинская М. Я. 1982 — Семантические типы видовых противо­ поставлений русского глагола. Москва. Гловинская М. Я. 1989 — Семантика, прагматика и стилистика видо- временных форм. Гоамматические исследования. Функцио­ нально-стилистический аспект. Москва. Крекич И. 1993 — Побудительные перформативные высказывания. Szeged. Л у хт Л. И. 198. - Предикаты состояния. Семантические типы пре- ôu. апюв V, чва. 118 Видовые значения актуального настоящего Маслов Ю. С. 1948 — Вид и лексическое значение глагола в совре­ менном русском литературном языке. Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. Падучева Е. В 1996 — Семантические исследования. Москва. Поспелов Н. С. 1966 — О двух рядах грамматических значений гла­ гольных форм времени в современном русском языке. Вопросы языкознания. 2. Шведова J1. Н. 1984 — Трудные случаи функционирования видов рус­ ского глагола. Москва. Ясаи Л. 1995 — К критике и защите семантического инварианта в зеркале обучения видам. Slavica Quinqueecclesiensia. Pécs. Ясаи Л. 1996 — Изучение вида с учетом лексической семантики гла­ гола. Вестник фгпиача Института русского языка имени А. С. Пушкина. Будапешт. 3. Koschmieder Е. 1930 — Durchkreuzungen von Aspekt- und Tempus­ system im Präsens. Zeitschrift für slavische Philologie, Leipzig. 7. Péter M. 1991 —A nyelvi érzelemkifejezés eszközei és môdjai. Budapest. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и с лавянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту. 1999. ЛЕКСИКО-ГРАММАТИЧЕСКИЙ РАЗРЯД МОДАЛЬНЫХ ГЛАГОЛОВ В МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ РУССКОГО ЯЗЫКА Ю. С. КУДРЯВЦЕВ К числу важных прагматических средств языка относятся мо­ дальные глаголы. Поскольку они выражают желание, дают оценку возможности действия или передают волевое побуж­ дение к нему, эти глаголы своей функциональной стороной обращены к личности. Некоторые из модальных глаголов {мочь, хотеть, велеть) относятся к наиболее частотным лек­ семам русского языка. Модальные глаголы как семантическая группа сравнитель­ но хорошо исследованы. Меньше внимания в русистике уде­ лялось формальным свойствам данной группы. В РГ-80 мо­ дальные глаголы упоминаются в разделе "Несоотносительные глаголы несовершенного вида*' и характеризуются как непре­ дельные [РГ-80: 592-593]; таким образом, захотеть, поже­ лать. понадеяться и т.п. из данного разряда выводятся, что создает серьезные затруднения в семасиологическом плане. Допустим, что захотеть не является видовой парой к хотеть; в таком случае, по-видимому, этот глагол относится к начина­ тельному способу действия [Там же: 596-597]. Это, однако, не устраняет чрезвычайной семантической близости захотеть и хотеть (как и расхотеть), и тезис о лексической обусловлен­ ности видовой характеристики хотеть ("действие, называе­ мое этими глаголами, не может иметь предела в том наиболее абстрактном значении, о котором говорится в § 1386" — ! ам же: 592) г ^ исает в воздухе. 120 Модальные глаголы русского языка Наблюдения показывают, что ряд глаголов с модальной се­ мантикой (см. список 1 в конце статьи) обладают в русском языке оригинальными морфологическими свойствами, не от­ меченными в РГ-80. Данные свойства связаны с функциониро­ ванием категорий времени и наклонения. В совокупности они позволяют нам в предлагаемой работе выдвинуть тезис о су­ ществовании в морфологической системе русского языка осо­ бого лексико-грамматического разряда (в дальнейшем — ЛГР), предварительное описание которого выносится на суд читателя. Необходимо заметить, что наша работа не является лексикологической или синтаксической, а целиком относится к разделу морфологии современного русского языка. ПОНЯТИЕ ЛЕКСИКО-ГРАММАТИЧЕСКОГО РАЗРЯДА Данное понятие наряду с понятиями грамматической катего­ рии и лексико-грамматическог о класса ("часть речи") относит­ ся к числу основных инструментов описания морфологичес­ кой системы флективных языков. "В пределах каждой знаме­ нательной части речи выделяются лексико-грамматические разряды слов. Это такие подклассы данной части речи, кото­ рые обладают общим семантическим признаком, влияющим на способность слов выражать те или иные морфологические значения или вступать в противопоставления в пределах мор­ фологических категорий" [РГ-80: 459]. Из этого определения видно, во-первых, что ЛГР является собственно грамматичес­ ким явлением, обладающим обоими планами: выражения и со­ держания — и указывающим на корреспонденцию этих пла­ нов (в отличие, напр., от типов склонения, которые являются чисто формальными единицами описания). Во-вторых, ЛГР предстает перед нами как классификационная единица, одно­ родная с частями речи, хотя и более низкого ранга. Это позво­ ляет добавить к числу возможных формальных признаков ЛГР "общность основных синтаксических функций" [Там же: 457]. Понятие ЛГР имеет не только важное теоретическое, но и большое практическое значение. Общие сведения о парадигме данной части речи корректируются сведениями об ограниче­ ниях, накладываемых на парадигму слов данного разряда. На­ пример. для изучающих русский язык как иностранный необ­ ходимо знать, что относительные и притяжательные прилага­ Ю. С. Кудрявцев 121 тельные не образуют не только степеней сравнения, что прямо следует из семантики, но и кратких форм, что не может быть непосредственно выведено из их лексического значения. Состав ЛГР обусловлен спецификой данного конкретного языка, хотя некоторые ЛГР проявляют тенденцию к универ­ сальности, или, лучше сказать, являются фреквенталиями. Специфично также лексическое наполнение ЛГР. Отметим здесь, что понятия ЛГР и лексико-семантической группы не совпадают: слово может иметь данный семантический при­ знак, но не обладать соответствующими формальными. Так, в русском языке армия. полк лексически собирательны: обозна­ чают совокупность однородных "предметов", но не относятся к ЛГР собирательных существительных, поскольку имеют множественное число с типовой семантикой: армии = много армий. Это главная причина, по которой понятие ЛГР отно­ сится к грамматическим (морфологическим), а не к семанти­ ческим категориям. В русистике применение понятия ЛГР является давней тра­ дицией для описания имен и местоимений. Хорошо известны разряды абстрактных, вещественных, собирательных сущес­ твительных, качественных, относительных и притяжательных прилагательных, количественных, порядковых и собиратель­ ных числительных, личных, притяжательных, вопросительно- относительных и т.д. местоимений. Из изменяемых частей ре­ чи только глагол долгое время по неясным для нас причинам оставался категорией, к которой данное понятие не применя­ лось. Попытка единообразной методики описания морфологии русского языка предпринята в РГ-80, Здесь выделяются много­ численные ЛГР глагольных лексем [Там же: 459, 582-583]. Однако интересующий нас разряд, как уже сказано, и в РГ-80 не выделен. ПРИЗНАКИ ЛГР МОДАЛЬНЫХ ГЛАГОЛОВ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ Семантическим признаком разряда выступает модальность значения его членов: соответствующий глагол обозначает не действие, а интенцию субъекта, адресата либо предмета речи. Это выдвигает на первый план в данном разряде прагматичес­ кие аспекты функционирования лексического знака. Это также 16 122 Модальные глаголы русского языка приводит к тому, что некоторые представители ЛГР относятся к числу чрезвычайно частотных лексем русского языка. Впро­ чем, сразу же полезно отметить, что для принадлежности к разряду, т.е. для обладания специфическими формальными свойствами, достаточно наличия модальной семы, которая может сочетаться в конкретной лексеме с другими семами, вплоть до одновременного обозначения глаголом действия и интенции. Как указал при обсуждении на семинаре проф. В. С. Храковский, велеть сочетает в себе элементы обозна­ чения интенции (волеизъявления): велю, т.е. хочу, чтобы ты сделал, и конкретного действия: велю, т.е. выражаю свою во­ лю здесь и сейчас. Кроме того, здесь наличествует сема кауза- тивности. Иными словами, в различных семантических классифика­ циях велеть будет входить в разные группы в соответствии со сложностью состава своего лексического значения. Но это не отменяет того факта, что при наличии в системе соответству­ ющего языка (в нашем случае — русского) ЛГР модальных глаголов велеть может войти в данный ЛГР, если оно облада­ ет его формальными свойствами. Для принадлежности к ЛГР достаточно наличия семантического признака и не требуется исчерпанности лексического значения данным признаком. Ср. тряпье и студенчество, обладающие, по-видимому, толь­ ко одной общей семой 'совокупность', но входящие на равных правах в ЛГР собирательных существительных. Верно и обратное: не все глаголы, имеющие сему модаль­ ности, входят в русском языке в ЛГР модальных глаголов. См. список 2. Важнейшим синтаксическим признаком выделяемого раз­ ряда выступает его типовая сочетаемость с инфинитивом дру­ гого глагола, хотя она и не является единственно возможной, ср. хочу сказать, но и хочу рыоки. В сочетании с зависимым инфинитивом, которое оценивается как синтаксически нераз­ дельное, модальный глагол реализует прагматическую компо­ ненту смысла, тогда как инфинитив основного глагола спосо­ бен передавать любые его оттенки, включая как частный слу­ чай и прагматику, ср. Я не мог этого хотеть. Таким образом, модальный глагол, как и некоторые другие разновидности гла­ гольной лексики, способен сливаться с другим глаголом в не­ Ю. С. Кудрявцев 123 раздельное целое, обозначающее не два действия или состоя­ ния, а одно действие или состояние в различных его прагмати­ ческих модусах. Видимо, из этой слитности происходит и его сильный морфологический признак в русском языке — отсут­ ствие формы будущего сложного времени. Принципиальное значение сочетаний модальных глаголов с инфинитивами выявляется и этимологией их названия: от лат. modus 'образ, род, способ'. Как видим, изначально подчерки­ валась грамматическая функция видоизменения ("образ") пре­ диката 1. Связь модальности с интенцией и прагматикой была осознана позднее. Исходя из этих соображений, мы проверяли глагольную лексику на наличие сложного будущего времени в сочетании с инфинитивом. Этот признак ЛГР в одних случаях имеется у глагола как в связанном, так и в свободном употреблении. Напр., нельзя не только *я буду мочь сделать, но и *я буду мочь (можно я смогу). В других случаях глагол входит в ЛГР только одним своим употреблением, а именно в сочетании с инфинитивом. Напр., нельзя *б уду хотеть учиться, но можно Хотел, хочу и буду хотеть (шутл.) Аналогично масло 'вещес­ тво* имеет только единственное число и относится к ЛГР ве­ щественных существительных, а масло 'сорт вещества' изме­ няется по числам: растительное масло —растительные мас­ ла, и, строго говоря, в разряд собирательных не входит. Разни­ ца в морфологических свойствах разных лексико-семантичес- ких вариантов слова постоянно подчеркивается Ю. Д. Апре­ сяном и И. А. Мельчуком. Переходим к морфологическим признакам, которые явля­ ются основными формальными показателями ЛГР как морфо­ логического явления, а во многих грамматических описаниях даже единственно возможными. Эти признаки в нашем разря­ де обнаруживаются в сфере категорий времени и наклонения. ' Это, по-видимому, относится не только к термину модальный. Харак­ терна также "неопределенность" значения слова modus как грамматичес­ кого термина: и 'залог', и 'наклонение'. В сущности modus здесь означа­ ет грамматическую форму, характер которой не уточняется. То же мож­ но сказать по поводу первоначального смысла славянского грамматичес­ кого термина вид. В результате перевода на латынь (аспект — конечно, калька) этот смысл был одновременно уточнен и изменен. 124 Модальные глаголы русского языка Предварительно выявлено отсутствие у данного Л1 Р форм бу­ дущего сложного времени и повелительного наклонения или их нестандартное использование. Сложен вопрос о сослагательном наклонении. Соответству­ ющие сочетания строятся по модели модальный глагол + кон­ тактное бы + дистантный инфинитив, которая может быть ин­ терпретирована трояко. А. Сослагательное наклонение мо­ дального глагола + инфинитив без бы. Б. Сочетание двух вспомогательных форм (модальный глагол + бы), относимое по контексту к основному глаголу в форме инфинитива. В. Две формы сослагательного наклонения с •"вычеркиванием" тавтологического бы. Решение Б означает отсутствие у мо­ дального глагола форм сослагательного наклонения. Однако такого рода коллизии в описаниях весьма трудно преодолимы, и мы предпочли оставить в стороне вопрос о сослагательном наклонении модальных глаголов. Опишем морфологические признаки ЛГР более подробно. БУДУЩЕЕ ВРЕМЯ Этот признак мы называем сильным, потому что на него нало­ жено меньше ограничений и потому, что глаголы, обладаю­ щие другим признаком ЛГР — отсутствием или отклонениями в употреблении императива, — обладают и первым призна­ ком. Разумеется, исключением являются глаголы perfectiva tantum, у которых будущее сложное не образуется по опре­ делению. Отнесение этих глаголов к выделенному нами разря­ ду возможно только по проявлению у них категории наклоне­ ния. Еще одна причина выделять признак времени у данных глаголов как сильный — отсутствие очевидной обусловливаю­ щей связи между значением разряда и спецификой проявления категории времени. Члены ЛГР модальных глаголов в русском языке, как пра­ вило, не образуют будущего сложного времени в сочетании с инфинитивом. Они часто также не образуют этой формы и в изолированном употреблении. Некоторое число глаголов, вхо­ дящих в ЛГР, образуют данную форму только с отрицанием или в конструкциях, не утвердительных по смыслу (напр., условных, вопросительных): Ю. С. Кудрявцев 125 Ребенок не будет давать тебе спать по ночам. Не будут дозво­ лять общаться .между собой. Если будут дозволять общаться между собой... Будут ли дозволять общаться между собой? В случае, если он будет дерзать появляться... Неупотребление формы в утвердительном смысле рассматри­ вается нами как отклонение от нормы и, следовательно, при­ знак принадлежности глагола к выделяемой ЛГР, на следую­ щих основаниях. Утвердительная конструкция является в рус­ ском языке немаркированной во всех отношениях, поскольку она а) проще по смыслу (не содержит дополнительных сем от­ рицания, условия, вопроса); б) проще по форме (отсутствуют формальные показатели не, если, ли, вопросительная интона­ ция); в) употребляется в речи чаще неутвердительных (послед­ нее, впрочем, устанавливается по интуиции). Если бы в языке отсутствовала маркированная конструкция при наличии не­ маркированной, то такое обстоятельство можно было бы трак­ товать как случайную лакуну в системе. Наблюдаемое же на­ ми положение не может являться случайным и каким-то обра­ зом связано с принадлежностью глагола к данному ЛГР. Специфика реализации категории времени, в качестве силь­ ного признака, была положена нами в методическую основу данного небольшого исследования. А именно, любое подозре­ ние в возможности употребления формы будущего сложного в утвердительном смысле служило основанием для вывода гла­ гола, несмотря на его лексическое значение, за рамки выделяе­ мого ЛГР. Методика, таким образом, заключалась в проверке (в предварительном исследовании — интуитивной) возмож­ ности соответствующего употребления будущего сложного. Некоторые придуманные нами контексты могут показаться ис­ кусственными. Напр.: Будем готовиться оттыть. Останавливай его. как он будет приниматься подпрыгивать. Он будет разрешать мне брать свои книги. Каждый миг она будет рваться излить свои страс­ ти. Долго ли. наконец, он будет решаться открыть свою тайну? Посмотрим, как ему будет удаваться теперь надувать нас. Однако мы хотели избежать упрека в раздувании объема выде­ ляемого нами разряда и поэтому предпочли во всех подобных случаях выводить соответствующий глагол за рамки списка 1. 126 Модальные глаголы русского языка Разумеется, окончательное установление объема разряда тре­ бует применения более строгих методик. Из сказанного следует, что список 2 есть список глаголов, для которых принадлежность к разряду не доказана. Многие из них бесспорно содержат сему модальности, и в ряде случаев причины различий в морфологических свойствах со­ вершенно непонятны. Ср., напр., желать — член ЛГР — и жаждать — не относится к разряду. Это еще раз демонстри­ рует отсутствие параллелизма в языке между планами выраже­ ния и содержания. В ходе работы большие затруднения созда­ вало отсутствие в нашем распоряжении полного списка глаго­ лов русского языка с модальной семой. Сбор материала прово­ дился различными, иногда кустарными путями. В качестве од­ ного из полезных источников укажем работу [Шелякин 1996]. Таким образом, публикуем список 2 не только как свидетель­ ство нашей непредвзятости, но и как предварительный очерк границ семантической группы модальных глаголов в русском языке, разумеется, не претендующий ни на исчерпывающую полноту, ни на надежность отнесения каждого данного глаго­ ла к семантической группе модальных. В конце концов, мы просто хотели показать, что из материала мы уже проверили. ПОВЕЛИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ Более очевидным, хотя и менее распространенным морфоло­ гическим признаком нашего ЛГР выступает отсутствие формы императива или ограничения на ее употребление. В редких случаях императив отсутствует вообще (у безличных надоеда­ ет / надоест, не терпится, следует, приходится / придется, стоит). Значительно чаще его употребление ограничено а) формами т.н. квазиимператива; б) формами с отрицанием; в) положительными формами с отрицательным смыслом (За­ мысли только меня ограбить!.. = 'не замышляй'). Легко ви­ деть, что все три случая характеризуются определенной семан­ тической общностью: если императив в основной функции означает побуждение к действию, то вышеназванные употре­ бления объединяются отсутствием такового (как частный слу­ чай — побуждением к отказу от действия). Особое функционирование императива является слабым признаком данного ЛГР по сравнению с функционированием Ю. С. Кудрявцев 127 БС, потому что ряд глаголов образует императив свободно. Анализ показывает, что это глаголы, требующие объектного инфинитива, напр., велеть. В то же время слабость данного признака относительна, поскольку у глаголов perfectiva tantum принадлежность к ЛГР может быть установлена только по не­ му (нет БС по определению). В заключение несколько слов о возможных причинах обра­ зования ЛГР модальных глаголов в русском языке. Ограниче­ ния на употребление императива очевидно связаны с семанти­ кой. Как указала при обсуждении доклада М. Д. Воейкова, данные глаголы обозначают не контролируемые субъектом действия или состояния. Труднее понять отсутствие БС. Воз­ можно, оно связано с перестройкой видо-временной системы модальных глаголов в сочетаниях с инфинитивом другого гла­ гола. 5 видо-временных форм модального глагола и 2 видовые формы основного глагола дают 10 возможных комбинаций, ряд из которых мог оказаться избыточным. Чем теснее мо­ дальный глагол связан с инфинитивом, тем вероятнее вытесне­ ние из системы отдельных форм, а также изменение их семан­ тики. Обращает на себя внимание перфективное значение про­ шедшего НСВ у таких глаголов, как хотеть: Я хотел (ска­ зать)... ситуативно по смыслу может совпадать с Я хочу (ска­ зать)... Поскольку модальные глаголы обозначают, как прави­ ло, состояние, расплывчатый характер семантики их времен­ ных форм вполне естествен. Однако остается неясным, почему все это вызывает решительный сдвиг именно в будущем слож­ ном времени. На данном этапе ЛГР модальных глаголов дол­ жен быть просто зафиксирован в синхронных описаниях рус­ ского языка, особенно в описаниях для иностранцев. ПРИЛОЖЕНИЯ Список 1. ГЛАГОЛЫ ЛГР МОДАЛЬНЫХ ГЛАГОЛОВ. Видовые пары определены по [Ожегов 1984]. В первом разделе приводятся глаголы с семой 'хочу', во вто­ ром — с семой 'могу', в третьем — 'надо'. Сокращения: БС — будущее сложное, Имп — императив, Инф — инфинитив. НСВ — несовершенный вид, СВ — совершенный вид. 128 Модальные глаголы русского языка 1 1. Вздумать — только СВ. Имп в собств. знач. с отриц.: Не вздумай только смеяться. Имп в несобств. знач.: Вздумай он только про­ тиворечить... Инф субъектн. 2. Вознамериваться I вознамериться: нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Вознамерься он только покинуть ее... Инф субъектн. 3. Догадываться / догадаться. Нет БС в утвердит, констр. с Инф. БС с отриц.: Если не будет догадываться сказать, то под­ толкни... Нет Имп в собств. знач. с Инф. Имп в несобств. знач.: Догадайся он признаться в собственной неопытности, все по­ шло бы иначе. Инф субъектн. 4. Думать / подумать: нет БС. Имп в собств. знач. с отриц.: Не думай возражать. Инф субъектн. 5. Желать / пожелать кому: нет БС. Имп образуется свободно: по­ желай мне сдать экзамен. Инф объектн., также при себе: поже­ лай себе стать генералом. 6. Желать / пожелать что: нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Пожелай он только научиться... Инф субъектн. 7. Замышлять / замыслить: нет БС в утвердит, констр. В других констр.: Если ты когда-нибудь еще будешь замышлять меня ограбить... Нет Имп в констр. с положит, смыслом. С отрицат.: Замысли только меня ограбить... Инф субъектн. 8. Захотеть — только СВ. Нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: захоти он признаться... Инф субъектн. 9. Изволить — только НСВ. Нет БС в утвердит, констр. БС в вопро­ сит. констр.: Будет ли государь изволить танцевать со мной на завтрашнем 6aiy? Имп образуется свободно: Извольте кушать. Предполагаем, что изволить = 'велеть себе', поэтому Инф объ- ектн. 10. Намереваться — только НСВ. Нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Намеревайся он покинуть ее, она бы это заметила. Инф субъектн. 11. Намечать / наметить: нет БС. Имп в собств. знач. с отриц.: Не намечай идти туда в понедельник. Имп в несобств. знач.: Наме­ чай он поехать в Москву, она об этом бы догадалась. Инф субъ­ ектн. 12. Нравиться / понравиться — безл. Нет БС в утвердит, констр. с Инф. В другой констр.: Кому будет нравиться получать тычки! Нет Имп в собств. знач. с Инф. Имп в несобств. знач.: Понравься он ей серьезно, она бы поступила по-другому. Инф субъектн. Ю. С. Кудрявцев 129 13. Планировать / запланировать: нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Планируй он поехать в Москву, она об этом бы догадаюсь. Инф субъектн. 14.Помышлять (помыслить не сочетается с Инф): нет БС. Имп в собств. знач. с отриц.: Отблагодарить его и не помышляй! Имп в несобств. знач.: Не помышляй он завоевать весь мир... Инф субъектн. 15. Предполагать (предположить не сочетается с Инф): нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Не предполагай он встретить Семенова в парке, не пошел бы туда гулять. Инф субъектн. 16.Приохотиться — только СВ; нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Вот и приохоться лиса по курочек ходить. Инф субъектн. 17.Приспичить — безл., только СВ. Нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Приспичь в туалет сходить — некуда. 18.Пристраститься — только СВ; нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Вот и пристрастись лиса по курочек ходить. Инф субъектн. 19. Раздумывать / раздумать: нет БС, нет Имп в собств. знач. в утверд. смысле. В неутвердит, констр.: Не раздумай только по­ ступать в университет! Инф субъектн. 20. Расхотеть — только СВ; нет Имп в собств. знач. В несобств. знач.: Расхоти он идти в военную службу — наследства от меня не получит. Инф субъектн. 21. Собираться / собраться: нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Не соберись он отдыхать на юге, не пошел бы в агентство и не познакомился с ней. Соберись только вздрем­ нуть, и сразу... Инф субъектн. 22. Соглашаться I согласиться — нет БС в утвердит, констр. В других констр.: Если она не будет соглашаться выйти за тебя замуж... Нет Имп в собств. знач. без отриц. Имп с отриц.: Не соглашайся у них работать. Имп в несобств. знач.: Согласись ты тогда со мной поехать, дело обернулось бы иначе. Инф субъектн. 23. Соизволять / соизволить: нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Соизволь даже государь наказать меня, принял бы как должное. Инф субъектн. 24.Хотеть — только НСВ. Нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Хоти не хоти... Инф субъектн. II 25. Дерзать / дерзнуть: нет БС в утвердит, констр. В другой: В случае, если он будет дерзать появляться на глаза... Нет Имп в 17 130 Мода/ьные глаголы русского языка констр. с положит, смыслом. С отри цат.: Дерзни только отказа­ ться! Инф субъектн. 26.Доводиться /довестись — безл. Нет БС. Нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Такой человек — не доведись встретить­ ся! 27. Мочь / смочь: нет БС, нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: У Фаддей Семеныча уж так: не моги дворня слова вымол­ вить. Инф субъектн. 28. Надоедать / надоесть — безл. Нет БС. Нет Имп. 29. Не преминуть — признаком принадлежности к ЛГР является не­ возможность употребления положит, формы. 30. Случаться / случиться — безл. Нет БС. Нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Раз случись ему гулять по Невскому. 31.С меть / посметь: нет БС, нет Имп в собств. знач. в констр. с по­ ложит. смыслом. С отри цат.: не смей противоречить; посмей только убежать. Имп в несобств. знач.: посмей он возразить... Инф субъектн. 32. Не терпеться — безл., только НСВ. Нет БС без отриц. Нет Имп. Инф субъектн. 33. Умудряться ! умудриться: нет БС в утвердит, констр. В другой констр.: Если они и дальше будут умудряться проигрывать каждый второй матч... Нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Умудрись он даже... Инф субъектн. 111 34. Велеть ! велеть (двувидовой глагол): нет БС. Имп образуется свободно, т.к. Инф объектн.: Вели накрывать на стол. 35.Давать / дать: нет БС в утверд. констр. В отрицат.: Ребенок не будет давать тебе спать по ночам. Имп образуется свободно, т.к. Инф объектн. 36. Дозволять / дозволить: нет БС в утверд. констр. В других констр.: Не будут дозволять общаться между собой. Если будут дозволять общаться между собой... Будут ли дозволять об­ щаться между собой? Имп образуется свободно: Дозволь и.м только это сделать, т.к. Инф объектн. 37. Не замедлить — только СВ. Признаком принадлежности к ЛГР является невозможность употребления положит, формы в мо­ дальной функции, т.е. с Инф. 38. Надлежать / 0 — безл. Нет БС. Нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: Даже подлежи ему являться в присутствие каждый день, он все равно бы... 39. Повелевать / повелеть: нет БС. Имп образуется свободно, т.к. Инф объектн: Цари и повелевай подданными. Ю. С. Кудрявцев 131 40. Приходиться ' прийтись — безл. Нет БС. Нет Имп. 41. Распоряжаться ! распорядиться: нет БС в констр. с Инф. Имп образуется свободно, т.к. Инф объектн. 42. Решать /решить: нет БС в констр. с Инф. Нет Имп в собств. знач. Имп в несобств. знач.: реши он признаться... Инф субъектн. 43. Следовать /0 — безл. Нет БС. Нет Имп. 44. Стоить — безл. Нет БС, нет Имп. Констр. стоит, стоило мне... функционально равнозначна квазиимперативу с условным знач. 45. Требоваться ! потребоваться — безл. Нет БС в констр. с Инф. Нет Имп в констр. с Инф. Список 2. ГЛАГОЛЫ, НЕ ВХОДЯЩИЕ В ЛГР МОДАЛЬНЫХ ГЛАГОЛОВ. Бояться: Ты всегда будешь бояться сказать правду. Брезгать / -овать: Он не годится для этой должности: будет брезговать черной работой. Воздерживаться: Мы будем воздерживаться говорить об этом. Вынуж­ дать: Новые правила будут вынуждать чиновников каждый день яв­ ляться в присутствие. Готовиться: Будем готовиться отплыть! Дер­ нуть — безл., только СВ. Доказать принадлежность к ЛГР невозможно. Жаждать: Наверняка он будет жаждать тебя увидеть. Заботиться + инф. — нет; СВ имп.: позаботься предупредить его. Забыть: Он будет забывать пообедать. Замышлять: Они будут замышлять покорить весь мир. Запрещать: Будет запрещать курить. Заставлять: Новые правила будут заставлять чиновников каждый день являться в присутствие. За­ теять + инф. — устар. Избегать: Мы будем избегать говорить об этом. Ладить: Опять будет ладить к нам пристроиться. Любить — Твой муж будет любить покушать. Мечтать: Каждый день ты будешь мечтать вы­ рваться отсюда. Мешать: Приду и буду мешать тебе работать. Наде­ яться: Каждый будет надеяться выжить в одиночку. Научиться: Здесь они будут научаться водить машину. Имп.: Научись читать. Научить — нет НСВ, имп.: научи их сначала читать. Инф. объектный, поэтому дока­ зать принадлежность к ЛГР не представляется возможным. Неволить: Батюшка будет неволить замуж идти. Ненавидеть: Будет ненавидеть ра­ ботать. Обещать: Я его знаю: будет обешать озолотить тебя. Обучать: Буду вас обучать читать. Обучаться: Здесь они будут обучаться водить машину. Обязывать: Новые правила будут обязывать чиновников каж­ дый день являться в присутствие. Опаздывать: Я его знаю: каждый ме­ сяц будет опаздывать платить за квартиру... Опасаться: Ты будешь опа­ саться выйти из дому. Осмеливаться: Это такой человек: будет вести себя нагло, будет осмеливаться вам перечить! Остается: Что нам будет оставаться делать? Отваживаться: И ты еще будешь отваживаться мне перечить! Отговаривать: Будет отговаривать жениться. Отказываться: Она будет отказываться сделать это. Повезти — НСВ не употребляется с инф. СВ не образует имп. в собств. знач., т.к. глагол безличный. По­ Модальные глаголы русского языка вестись — НСВ не у потреб, с инф. Отсутствие имп. связано с без­ личностью. Повременить — нет НСВ; имп. свободно: повремени делать выводы. Подобать: Стану я майором — будет мне подобать знаться с важными персонами. Позволять: Новый царь будет позволять дворянам жить в имениях. Полагается: Гимназистам будет полагаться носить форму. Помогать: Будешь помогать ему нести его крест. Поручить: На этой службе будут поручать тебе делать грязные дела. Порываться: Каждый раз, когда он будет порываться встретиться с ней... Посчас­ тливилось — нет НСВ; имп. не образуется, потому что безличный гла­ гол. Поучиться — нет НСВ, имп.: поучись сначала читать. Предлагать: Буду предлагать им вступить в переговоры. Привыкать: Будешь привы­ кать надеяться на себя. Призывать: Будет призывать сдаться. При­ казывать'. На военной службе будут приказывать стрелять. Принево­ лить: Батюшка будет приневоливать замуж идти. Приниматься: Оста­ навливай его, как он будет приниматься подпрыгивать. Принуждать: Тебя будут принуждать изменить родине. Приняться'. Когда будет при­ ниматься читать... Приспособиться'. Будем приспосабливаться писать в стол. Приходится — нет НСВ, нет имп. по причине безличности. Про­ бовать: Завтра буду пробовать пробиться к нему. Просить: Будет про­ сить отдать долг. Пытаться: Будем пытаться отклонить его от этого ре­ шения. Разрешать: Он будет разрешать мне брать свои книги. Рассчи­ тывать: Будем рассчитывать убедить его. Рваться: Каждый миг она бу­ дет рваться излить свои страсти. Решаться: Долго ли, наконец, он будет решаться открыть свою тайну? Решись признаться, что...; Рисковать: Каждый раз, когда он будет рисковать вмешиваться... Советовать: Будет советовать сдаться. Спешить: Будем спешить жить. Стараться: будем стараться справиться с трудностями. Страшиться: Ты будешь страшиться выйти из дому. Стремиться: Мы будем всеми силами стремиться помочь. Стыдиться: Ты будешь стыдиться выйти из дому. Торопиться: Будем торопиться жить. Требовать: Будет требовать запла­ тить. Убеждать: Будет убеждать сдаться. Уговаривать: Будет угова­ ривать приехать. Удаваться: Посмотрим, как ему будет удаваться те­ перь надувать нас. Уметь: Будете уметь читать и писать. Упрашивать: Будет упрашивать приехать. Успевать: И я все буду успевать делать. Устроиться: И опять каждый день будет устраиваться работать на уголке стола. Ухитряться: Посмотрим, как он будет ухитряться теперь платить за квартиру. Учить: Буду вас учить читать. Учиться: Буду учиться читать. Хотеться: Больному все время будет хотеться пить. ЛИТЕРАТУРА Ожегов С. И. 1984 — Словарь русского языка. Москва. РГ-80 — Русская грамматика. Т. 1 Москва. Шелякин М. А. 1996 — О функциональной сущности русского ин­ финитива. Словарь. Грамматика. Текст. Москва. 288-302. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту. 1999. ФУНКЦИИ И ЗНАЧЕНИЯ КОЛИЧЕСТВЕННЫХ МЕСТОИМЕНИЙ В ДРЕВНЕРУССКОМ КНИЖНОМ ЯЗЫКЕ XI-XIV ВВ. А. М. КУЗНЕЦОВ Количественные местоимения в старославянском и церковно­ славянском языке представлены следующими лексемами: указательные — СЕЛНКЪ толнкъ относительное — клнкъ вопросительное — колнкъ неопределенное — ыЬколнкъ В древнейших памятниках не фиксируется отрицательное ме­ стоимение с частицей-приставкой нн-. Эти местоимения явля­ ются производными от соответствующих указательных, отно­ сительно-анафорических и вопросительных местоимений СА, тт», н, къ(то). Что касается формантов, участвующих в сло­ вопроизводстве, то этимологи предлагают, например, форму коднкъ рассматривать как сложение *ko li ко, в котором вторая местоименная частица *ко расширяет первоначальное сложение *ко li [ЭССЯ 10 1983: 135-136], ср. польские коли­ чественные местоимения iie, tyle\ вероятно, процесс подобен развитию САДЕСА < САДЕ. Развитие согласования переводит образовавшееся сложение в тематические основы кодик-ъ, -д, -о Благодаря соотносительности в синтаксически парных конструкциях возникают остальные формы по образцу место­ имения KOAHK'Ä: КОЛНКЪ — клнк-ь, колнкъ — толнкъ. заполняя свободные клетки данного разряда. Редкие случаи использования кдн в количественном значении отмечаются еще в рукописях XII в. [СДРЯ III 1990: 206]. Специализация 134 Функции и значение количественных местоимений данных образований как количественных слов (предшеству­ ющие сложения *ko li, *je li, *to li имели более широкий круг значений, ср. с этим фактом современное русское местоимение что в причинном, качественном, количественном и временном значениях в разговорной речи: Что не пошел? Что мать? Что мне 100 рублей? Что ни день, в театр ходит) рождает представление о 'количественном суффиксе -(ОЛ)НК-/-(ЕЛ)НК-. В связи с этим даже количественное прила­ гательное ЬЕЛНН, представляющее собой отнаречное образова­ ние (ср. польское wiele) с суффиксом как в TpETHH, пере­ страивается по их образу и подобию в ЬЕЛНКЪ. Хотя перечисленные местоимения наследуют корни соот­ ветствующих непроизводных местоимений, их функции и зна­ чения, как будет показано ниже, не вполне соответствуют функциям и значениям производящих. Толкование значений этих местоимений в исторических словарях при помощи пере­ вода на современный русский язык, к сожалению, является недостаточным, чтобы представить все особенности их функ­ ционирования в древних текстах. Известно, что указательные местоимения в диалогической речи могли сохранять связь с грамматическим лицом: 1 л. д^ъ — СА, 2 л. T'AI — тъ, 3 л. онъ — ОЬГА. Правда, соблюсти подобную привязку к лицу даже в диалоге не всегда удается, поскольку не всякое предметное и тем более не­ предметное существительное четко вписывается в трехчлен­ ную систему отношений. Иногда позиция говорящего и слуша­ ющего противопоставлена как одно целое какой-либо другой позиции в плане расстояния: СА ПОЛЪ — онъ полъ, СЕ кр'ЪмА — оно к.р'ЬмА, т.е. используется бинарная оппози­ ция. В повествовании о третьих лицах в репликах диалога и в монологической речи указательные местоимения получают функцию анафорическую, из-за чего система их употребления перестраивается : все они становятся синонимичными друг другу, да еще к ним добавляется относительно-анафорическое местоимение н (они могут и противопоставляться в контексте как 'этот" и 'тот'). А. А/. Кузнецов 135 Интересно, что на базе указательных местоимений возни­ кают только два указательно-количественных местоимения — селнкъ и толнкъ, а основа онъ не используется. Почему? Эти два новых местоимения соединяют в себе идею указания и идею количества. Однако подобное соединение не означает указания на предмет через его количество, оно означает только указание на само количество. Количество есть признак пред­ мета. этот признак мог быть выражен в индоевропейских язы­ ках лексическими и грамматическими средствами. Но выра­ женный отдельным словом в высказывании, признак количес­ тва тем самым актуализируется, образует самостоятельную ре­ му: например, высказывание Три мальчика опоздали имеет смысл такой, что опоздавших было трое. Даже замещение но­ минативно-количественного слова местоименно-количествен- ным не может привести к слиянию количественного признака и названия предмета в единую номинативную группу, поэтому идея указания в составе данных местоимений никак не может быть отторжена от идеи количества и перенесена на сам пред­ мет. Значения указания никак не могут быть построены в сис­ теме личных отношений, и местоимения СБДНКЪ И ТОЛНКЪ становятся либо синонимами, либо контекстуальными антони­ мами (если одно количество противопоставлено другому, по­ добно 'этот' и 'тот'). Третье местоимение оказывается лиш­ ним. Когда же местоимения могут указывать на количество, т.е. выполнять дейктическую функцию? Вероятно, только в реальном диалоге, в дискурсе, когда речь сопровождается ука­ зательными жестами, например: Я беру (вот) столько муки и добавляю {вот) столько молока. Такая реплика может слу­ жить ответом на вопрос, и тогда указательные местоимения соотносятся с вопросительным местоимением коднкъ. В письменной речи простая (дословная) передача такой фразы невозможна, поскольку дискурс превращается в текст без со­ ответствующей обстановки, жестов и интонаций. Приходится давать словесный комментарий: (]) прндб| КЪ ЖЕН-t рДДОуА СА. ОНА ЖЕ КНД'ЬВ.ЪШН pEYE к|л\0\/. НА КОЛНЦЪ продл. МАН'Б.К.ЪШН НХКО HAH НЛ| ПАТН. НЛН НА *7« 136 функции и значение количественных местоимении ЛХЪДАННЦА проддстА н. онъ ЖЕ| Н^НЕСЪ трн сътд СрбБрАННКЪ ЬЕЛНКЪ ДАСТ А К|Н рЕКЪ1. НА ТОЛНЦ*Ь ПрОДДНО къ!^ (о продаже драгоценного камня) Син.пат. 132об. Таким образом, в древних текстах (письменной речи) мы ред­ ко можем найти примеры на употребление указательных ме­ стоимений в собственно дейктической функции: не так часто передается диалог. Но даже когда диалог передается автором, в ответах на вопросы о количестве у этих местоимений обна­ р ужи в а е т с я в о в с е н е д е й к т и ч е с к а я , а " п р им е рно - у к а з а­ тельная" (экземплятивная) функция: (2) ОНЪ ЖЕ pEVE. СЕ &НЖЮ ЬСе| КЖЕ КСТА ЬЪ ТрИКАИНЪ. ОНА ЖЕ ДОТАЦИИ Н^Ь11СТН|ТН CA. ПОКД3Д ПрАСТЪ! СВ.ОА ГЛЮфН. КОЛНКО СЕ к|сТА. ОНЪ ЖЕ pEVE СЕЛНКО. ТОГДА ЬАСН СТА&ЪШЕ УЮ|ДНШД СА (об исцелении слепого) Син.пат. 167. Рассказчик не считает себя обязанным сообщать нам кон­ кретное число, и СЕЛНКО здесь значит 'столько-то\ Так же ис­ пользуются в языке не отмеченные грамматиками местоиме­ ния тот-то и тот-то; то-то и то-то; такой-то (ср. имя­ рек); такой. мол; так-то и так-то; так, мол, и так. В обоб­ щающей работе [Шведова, Белоусова 1995: 88] приводится только тот-то, приписанное к определенным местоимениям, но нет других подобных. Их можно встретить в контекстах, представляющих собой передачу чужой речи в составе или ре­ ального события, или воображаемого (риторический пример). У казательные местоимения в диалоге могут использоваться и в указательно-анафорической функции, отсылая к предшествующей реплике, где число выражено номинативны­ ми средствами: (3) ГАД нмоу ОНЪ. ЬЪ^АЛЛН ПАТА срЕкрАннкъ.| проддАн ЖЕ МДНЪб.Ъ КХКО нгрдктА нллоу. "ГАД к|ЛЛОУ ТО ДДСН АН СЕЛНКО нд itemд (о продаже драгоценного камня) Син.пат. 132; (4) колнко лЪтъ нллдшн ьъ ллд|ндстъ1рн. ГЛД ЕН крдтъ CEWVA НА ДЕСАТЕ Л г6.|тъ ... ОТЪЬЪФД Д*ЬК.Н|ЦД КРДТОУ. ТО ^ОФЕШН АН ОДННОГО УДСД| Д'Ъ.ЛА. ПОГОУБНТН ТОЛНКА Л1ТЪ Д'Ё.ЛО. КОЛНШАДЪ|| ДФЕ Н^ЛНАЛЪ ЕСН СЛА^ЪС ДА КВТ, ГР*^^Д| ПЛЪТА НЕ оскБ.АрднЕно\/ постдьншн пр^дъ ̂ рнстосолл А (речь девицы к соблазняющему ее монаху) Син.пат. 26; 1. M. Кузнецов 137 (5) рЪ^ъ клхоу сътв.орн ЛЮЬЪЬА КОЛНКО Л'ЁТЪ ИМДТЕ (в феч. — глагол В ед. Ч.) ЬЕ^ЛХЛЪЬАСТВ.ОУККФЕ САДЕ ... МАЛО ЖЕ ПОМЛ-АУЛЬ-А PEYE ллн. НЛЛАЛЛА| *Л* Л'Ё.ТЪ H трн ... ИНОГДА пдкъ! прншАдъ къ ьгЕлхоу ьъпроси^ъ кго ... рдцн| лхн &ъ ТОЛНЦ'Ё.^Ъ Л'Ё.Т'Ё.^Ъ ЬЕ^ЛХЪЛЧНН. H ЬЪ^Др А|Ж ДННН YATO нспрдьнстЕ (в греч. — ед. ч.) Син.пат. 119об; (6) ДфЕ САМЪрНШН лм-л| ДЬНЕ ОуДА&ЛЕННКЛЛ A CERE ПОГОуКЛЮ. H ОБ.рАфЕШн|сА H рд^ьон СЪТЬОрН&Ъ. H НД СОХ/ДЪ АКО рд^к0н|ннкъ ОСО\/ЖДЕ«\Ъ. ПрЪЖЕ НЕ КО^ДЕШН ТОЛНКДЛЛъ| ^•АЛОКДАХ-Ь ЬННАНЪ. НЪ НДН СЪ ЛЛНръллъ Б.Ъ ЛЛЛНдк 'Г'ЫрА СК.ОН (речь девицы к соблазняющему ее монаху) Син.пат. 26об. Обращает на себя внимание факт использования местоимений СЕЛНКЪ и толнкъ в однотипных контекстах, причем толнкъ в примере 1 относится к сребреникам хозяина, т.е. соотносится с 1-м лицом, а СЕЛНКЪ в примере 2 относится к перстам собе­ седницы. в примере 3 — к сребреникам покупателя, т.е. соот­ носится со 2-м лицом. Так что на выбор того или иного место­ имения связь с грамматическим лицом, действительно, не вли­ яет. Редко анафорическое местоимение в монологе предшеству­ ет антецеденту, выполняя ката фор и чес кую функцию: (7) ГЛДШЕ ДНДСТАСъИ пдтрндръ^ъ. VATO ТОЛНКО АКО МАНН^ъ| НЪКЪТО Б.Ъ ЛЛДНДСТ-ЫрН. АЬЬЪ1 СЕЬНри||-ДНД. ПОуфЕНЪ ЬЪ1СТА ьъ слоуждьоу ... Син.пат. 25-25об. Анафорическая функция местоимения толнкъ в монологи­ че с к ой р е ч и м ож е т в б и р а т ь в с е б я смыс л з а к лючи т е л ь н о г о обещающего слова, когда рассказ заканчивается каким-либо выводом: (8) H СЕ СЪ^АДА СА Б. AIT А ЬЪ ЛЛАНд|сТЪ1рН. H Н^ЛЛЪ1 ТЪУНК) ДБ.НК (в греч.: один раз) КРАСТАЬ*нъ1. н дкн||к НСЪШЕ. ТАКОЬЪ1Н толнкъ1н ЬГОМА. ддров.днъ||н КЛДДА^А (об источнике, даро­ ванном Богом монастьфю, и созданной на нем бане) Син.пат. 5 боб-57; (9) нЪк^то! ОЦА рдстоллА (т.е. болезнью селезенки) С&ОНЛХА КОЛЪ. H удшнцд| ОЦАТД НСКАЬЪШЕ НЕ ОКрЪТОША ЬЪ -Д-^Ъ ЛАЬрД^Ъ CKVT АСКЪ1^Ъ. ТОЛНКО КСТА К.Ъ ЬГН^Ъ НЕСЪ|ННСКАННК H ьъ^дАр^ждннк Син.пат. 8. 18 138 Функции и значение количественных местоимений Наиболее широко в древней письменности представлены при­ ме ры и с п о л ь з о в а ни я у к а з а т е л ь ны х м е с т о им ений в у с и ли­ тельной (эмфатической) функции со значением или "очень много; очень большой", или 'очень мало; очень незна­ чительный". Собственно, уже в приведенных примерах 3-6, 8- с) можно заметить совмещение анафорической (заключи­ т е л ь н ой ) и эмфа т и ч е с к ой ф ункций . При ч ем з н а ч е ни е н е д о­ статочного количества обычно выступает в вопросительных конструкциях. Так, в примере 3 вопрос продающего драго­ ценный камень то длен лн СЕЛНКО нл ITEMA был понят покупателем в смысле 'очень мало", поэтому далее говорится: СрЕЬрОПрОДДЬa|vHH ЖЕ... ЛЛАН'кЬЪ. НХКО рЖГЛКТА СА ТЛКо| ии&Ъфль'А глд кмоу. то ЬЪ^АЛЛН -Т* срЕьрАнн|цА ibid. Ср. также в примере 16 употребление местоимения VATO В смысле очень мало" в риторическом вопросе. В восклицательных же вы с к а зы в ани я х о бычно вы с т у п а е т з н а ч е ни е и з бы т о чн о с т и , чрезмерности. Именно в этой функции количественные указательные ме­ стоимения получают возможность сочетаться с различными классами существительных и разделяются на собственно коли­ чественные со значением 'очень много (в сочетании со счет­ ными существительными, например: толнко л'Ё.тъ) И на па­ раметрические со значением 'очень большой, значительный" (в сочетании с несчетными существительными, абстрактными: СЕЛНКЛ тоугд). Второе значение приближается к качествен­ ным значениям (см. пример 8 с парой TAKO&*ÄIH — толикъш и 19 с парой тОЛИК*А — TAK*AI), однако резкой грани между первым и вторым значением нет: у собирательных существи­ тельных типа ндродъ "внешне" параметрическое значение представляет собой "внутренне" количественное значение. Фиксируемые в диалогической речи формы местоимения СЕЛНКЪ в эмфатической функции часто употребляются рядом с местоимением 1- лица, а формы толнкъ сопровождают 2- л ицо: (10) Д2;Ъ ЬЪЬЪР^^ ОУ^ЛРЪТН ЛНЦЕ| ТЬОК ДНГЛДСКОК- ТН СЕ СЕЛН|КА тоугд СЪСТНЖЕ ЛЛА (слова Глеба по поводу убийства Бориса) Усп.сб. 13в8-11; А. M. Кузнецов 139 (11) Б.АГДТА ТН НЛЛДЛХА ЖЕНО. НАЛА ЖЕ СЕЛНК0Х/ ЛЛН К|СН КЛГЪИТК). Hz.oE.p't.AA н сът&орнлд (слова господина к предавшей его на смерть рабыне) Син.пат. 168об; (12) НО Х&ДЛК) ьд H ПрОСЛАЬАЛАЮ ЛЛЛ^ТА КГО- НЖЕ ЛЛА ГрЪШНДГО H Х^ДАГО СЕАНКО A'fe.1 СЬЛЮл Ш Т'б.^Ъ УАСЪ САЛрТНЪ1^Ъ (Поуч.Вмад.Мон. ) ПСРЛ-1 83(251); (13) ГЛА^Ъ КМОХ/ рлцн| ЛЛН УНЛХА ПрНДЕ ЬЪ ТОЛНКО CbflVfcpENHK (слова монаха к пришедшему покаяться юноше) Син.пат. 52об. Однако и в диалоге можем найти случаи употребления этих местоимений безотносительно к грамматическому лицу. На­ пр , в речи слуг в "Мучении св. Ирины" местоимение СБЛНКЪ определяет поступок, входящий в сферу царя-отца и его дочери Ирины (т.е. третьих лиц): (14) H НМЪ|ШЕ ЖЕ СТОХ/К) Д&ОУ СЛОХ/ГЪН СЛАЗАФЕ- В.ЕДОША НА 0\/po|vAH0yK) СЪЛЛАРТА* H ПОСТД|ЬНЬЪШЕ КО 0\f КОНА &ЪПн|нХ^0у К Ъ секъ- 7,Ъ/\Ъ С0Х/ДЪ| ЦСрЕЬЪ ДА СЕЛНКО НЕЛ\Л^рА|дНК сьт&орн нд скок) дъ|фЕрА Усп.сб. 73а22-30; а в следующем примере местоимение толнкъ используется по отношению к 1-му лицу: (15) ГАД КЛХОХ/ ЖЕНА КГО.| CHKK ТЪУНКК ДЪУАК-К НЛЛДЬ'Ё.. H ТОЛНКО доьро| ддетА ндллд г"А (о богатстве) Син.пат. 151. Уже в евангельских текстах отмечаются случаи взаимозамены местоимений сслнкъ и толнкъ, хотя предмет имеет отноше­ ние к 1-му лицу (диалог между учениками и Иисусом о насы­ щении народа, который сопровождает их): (16)//. 6, 9 КСТА ОТрОУНфА СА|ДЕ НЖЕ НЛЛДТА *0' ^ЛЪ ЬЪ hx|yАЛЛЕНАНЪ* H ДЬЪ p'Älb't.* H7I| CH УТО СОХ/ТА СЕЛНКО^ НДрОДЪ* AM 1762-5; н*ь сн УАТО СЛТЪ К. А СЕЛНКО Зогр., Map.; УАТО емтъ СЕЛНКО у АС.; (17) Mm. 15, 33 н глдшд кллм ОХ/УЕНН|ЦН- ОТ-ЬКОХ/ДЪ В-Ъ^АЛХЕЛХЪ! НА поустъитн ^л'Ььъ! ндсъ||тнтн толнко ндродд AM 4867- 10, Зогр., Map., Ас.; ндродъ колнкъ Сав. И дело заключается в том, что эмфатическая функция только имитирует собственно дейктическую функцию (т.е. значение вот столько ): указать на предмет часто не удается, предмет несубстанциален (чтобы указать на степень чувства, прихо­ 140 Функции и значение количественных .местоимении дится бить себя в грудь; а самый простой жест — воздеть руки к неб\ ). На первое место выходит имплицитная мысль о чрез­ мерности. В результате возможными становятся и взаимозаме­ ны с вопросительным местоимением колнкъ, которое ис­ пользуется в риторическом восклицании с той же эмфатичес­ кой функцией Это видно в параллельных чтениях из примера 17. а также: ( 18) .//. 15, 29 онъ ЖЕ отъ&^флкъ PEVE оцкз сьокмоу- СЕ| КОЛИКО лЪтъ рдкотд^ъ TEIBA H ннколн ЖЕ ^ЛПО&ЪДН! ТЬОККД НЕ ПрЕСТ0\/ПН^Ъ- H ЛЛНЪ ННКОЛН ЖЕ НЕ ДДЛЪ к|сН КО^АЛАТЕ AM I I2(t3 9: ( I V ) УКЗЖЮ! СА крдтЕ колнкъ троудъ пострддд. н толн|къ ПОуТА Н^ЛЛЪрН. ДА ПрНДЕ КЪ мЧнЪ. УЛК0у| ГрЪШАНОу. ТДКЪ1 оцд нл\"ы ьъ лдьрЪ сьокн (слова Симеона Столпника к пришедшему из далекой обители монаху) Син.пат. S3. Восклицательная эмфатическая функция наиболее характерна именно для местоимения вопросительного: (20) Ш КОЛИКА рДДОСТА- (JU КО|лНКД ТЪ^Ъ СЛДК.А- КЪ1Н ли то| СБ.ЪТ'Ь ШДЪЬАКТА стъ1нх нд| ньсЬ^ъ (покаянный возглас Нифонта) ЖН 27об; ( 2 1 ) ГЛАГОЛИЛ- О К0|ЛНК0 КЛГОСТЪ1НН\ ТЬ.ОКНА| ГЙ WKO ПОКД^АЛЪ ксн TAIK-A СБ.ЪТНЛАННКЪ ЬЪ МЪСТЪИ СЕМА (О свете над монастырем Феодосия) Усп.сб. 39г29-40а1. Риторическое восклицание обычно предполагает в следующей ( и ли п р е дыд ущей ) ф р а з е фи г у р у п р о т и в оп о с т а в л е ни я уступительного характера, см. примеры 16, 18-19 и следую­ щие: (22) СЕ| ЖЕ првуюдАНО Б.Ъ1СТА И ДН|ЬАНО H ПДМАТН ДОСТОННО-1 КДКО H КОЛНКО ЛЪТЪ ЛЕЖД|Б.Ъ ТЪЛО СТГО ТО ЖЕ НЕ Б.рЕЖЕ|нО прЕьъ1СТА (о теле Бориса) Усп.сб. 16в\ -6; (23) VATO ОуЬО Б.Ъ1СТА| кмоу h*KO колнко лЪ7" ^одн дрьд^лъ H 0уНЪ1ЛЪ* А НЪ^Ъ &ЕСЕЛн|тА СНА И рДДОуКТА CHX- ЖН 8; (24) и г л д с т д . л \ и | л ъ 1Н ГНЕ ндю и дрдгъ1и коли|ко ЬЛГОСТН ИСПЪЛНЕНЪ БЪ1СТА.| НХКО НЕ ЬЪС^ОТ'Ё. ПроТН&НТи| СЬА ЛЮКЪ&Е рддн \ЬЪ1 А КОЛНКЪ|| &o1L длржд роукоу сьокнз Усп.сб. 11г2 7; . I. M. Кузнецов 141 (25) VAITO оуко УЛЬКЪ- КСТАСТЬО! прЕ^одимок- н съмЪрЕно-! КОЛИКА ЖЕ СА ДОСТОННАСТЬА-1 H ЬЛ^ОДАТН ПрНКХТЕЛА (МЫСЛИ Феодора о человеке) ЖФ 56; (26) ОТЪ <А>|дАЛ\А ПрАОЦА НАШЕГО- До|| СЕГО НАШЕГО ВАКА- К0ЛНК0| МНОЖ АСТ&О ЬЪ1СТА ЧЛОК.'ЬКЪ ПО ^ЕМЛ<Н>* H К.АСН Б.ЕС ПД|М АТН КЪ1ША И-76 6. Но уступительные-противительные отношения характеризуют также высказывания и с местоимением толнкъ во многих приведенных выше примерах и следующих: (27) кдко сЪдншн остров.'È. сема. тол!'|коу 2;нокк соуфкз. H мъшнцдмъ. Син.пат. 98; (28) нхко помоцлн нн ®| кого ЖЕ. ьъ ТОЛНЦ-ё^Ъ л^тЪ^ъ ^ълострлдднн|кмА |искажено: = после злострадания в по­ движничестве стольких лет], къ нс^одоу НАПДДЕ ha ma rïz, милости, (слова обращены к бесу-собеседнику, т.е. 2 л.) Син. пат. 127об; (29) ТАКО АН ТН ГОДЪ ЬЪ1СТА СЪ ТОЛНЦ'Ё.МН троудъ! н| ьъ ТОАНЦ-Ё. ПОСТЪ. В.ЪН'Ь MA ОСТАК.НТН ЦрКЬН К)|жЕ ^НЖДЕШН (речь усопшего старца, привидевшегося во сне строителю церкви) Син.пат. 64; (30) НА К.АСЕМА ЖЕ ТОМА H ТОЛНЦ'Ь ПОХ/ТН. ТЪКМо| ТрНШАДЪ! ндстъ стдрАЦА. Син.пат. 69; (31) И ПЕУАЛАНЪ КЪ1СТА ^ЪЛО. НХКО рЕКЪШЕ ш| ТОЛНКА ПОСТА H ЬЪ^ДрАЖАННКА. ЬЪ KOHAVHH^I КГО ^ДКОЛЕНД КЪКОуСН. (реЧЬ белоризца о вкушении мясного постившимся пресвитером) Син.пат. 42. Причина использования указательных местоимений, а не во­ просительного местоимения колнкъ в большинстве данных примеров заключается в том, что вторая часть противительной конструкции уже оформлена в виде вопроса. В других случаях конструкция, включающая местоимение, не является син­ таксически самостоятельной, а потому не может содержать вопросительное колнкъ. Конструкции, включающие союз Aipe и указательное место­ имение толнкъ. могут соединяться с последующими вопроси­ тельными конструкциями риторического характера. Таким об­ разом создаются градационные отношения : 142 Функции и значение количественных местоимении (32) АфЕ жнрЪ СЕЛЛА толнкоу слдьм! къ ддроуктА рдьомъ СВ.ОНЛЛ7». КОуКК ЬЪ Б.0уД0\| |фНЛЛ А Ь'ЪЦ'Ё.. КГ ДД рЕКЪШЕ просьЪтнтА лнцд| н^Ъ. нхко САМЦЕ. Син.пат. 45об; (33) ПОМЪ1СЛН ЖЕ м|нОШД. НХКО ДфЕ СА ТОЛНКО HrtVfcHHK npHHOCHTAl \0\f. по УЧО H Д^Ъ НЕ СЬЛУЬШК) ЛЛА^ДЪ! ЛЛОКА ЬЪ| крстъ СА (слова юного мастера по поводу изготовления заказа — золотого креста) Син.пат. 149об. Наконец, эмфатическая функция местоимения толнкъ может о с л о ж н я т ь с я ф у н к ц и е й с о о т н о с и т е л ь н о г о к а т а ф о р и - ч е с к о г о слова в сложных констру кциях с определительно- пояснительными отношениями и отношениями следствия. Значение местоимения при этом определяется как 'достаточно много или достаточно большой, значительный; в достаточно высокой степени": (34) ТОЛНКОХ/ ОУКО! Б.ЛГОДДТА ДДСТА КЛЛОХ/ "ГА- НХКО! ЖЕ ^АР*ЬТН клхоу УЮ&АСТ&АЬ-ЫНЛЛД WYHMA СН^Ъ ЖН 24; (35) ТОЛНКД ЖЕ КАШЕ Л\н |лОСТА. НХКО ЖЕ ДОЛУА СЬОН СЪТЬОрНТН УЮЖн|л\Ъ НД кръмлк). H ПрННЛЛДШЕ ЬСА ПДVE ЖЕ УрА|нАЦД (О боголюбивом муже, принимавшем всех странников) Син.пат. 169 об; (36) ТОЛНКЪ|| ЖЕ КЪ1ША. ДДДНДСН№ СЕЛЛОУ КЪ ЕРЕТНКОЛЛЪ ТЖГЪ|| ЦРКЬАН*А1А. НХКО ЛЛАН^ТН ПНСДНОХ/ БЪ1ТН РЕУЕ|НО\/ЛЛ Ж- Д^Ъ ПОКДЖЮ СЕЛЛО \F КЛНКО ЖЕ КЛЛ0\/ ДОСТОЙНО ЛЛОКГО НЛЛЕНЕ ДЪЛА пострдддтн (о борьбе Афанасия против еретиков) Син.пат. 148; (37) н толнкоу тЪснотж ПЛТА НЛЛЪ- НХКО кдннол\оу| КОМЖЖАДО ГТЬШЕЛЛОу HHVACO ЖЕ НОСАфКЗ ОдЧд Про|НТИ- Син.пат. 126об. В следующем примере наблюдаем контаминацию определи- тельно-отождествительных отношений и отношений след­ ствия: (38) Н УЮДН&Ъ СА О np'bCAA&AH'tl/WA УГОДЕСН ДНДТОЛНН. ДДрОЬД КЛЛО (так!) ТОЛНКО Ap-tl&O Б.-А ПОТр^БЖ. клхоу ЖЕ H ^ОТАШЕ. Ш (ТЕГО ЖЕ | НЕ ТЪУННК рЕУЕНОХ/НК КЛЪТАЦЮ ПОКрЪ!. МЪ ННд| Л^НОГДНХ ЖЕ ЬЪ ЛЛДНДСТЪ1рН сът&орн Ш 1ТЕГо| Д'Ё.ЛД-:- (о том, как отшельник сумел поднять огромное бревно, данное ему Анатолием в ответ на просьбу о небольшом бревне) Син.пат. 138. А. Л/. Кузнецов 143 Редко, но все же встречаются и примеры конструкций с отно­ шениями следствия (цели), включающие местоимение ко- лнкъ: (39) CHWA- НЖЕ STLPOLTO H ELECOY/WHEHHHX ПрОСл|тА* КОЛНКО CHX нмдшн по|троуднтн дд ^дстоупАНикд ОЬрЬХфЕШН (о заступничестве святых перед Богом за нас) Усп.сб. 1Нв21-25. Как было уже указано, местоимение колнкъ обычно исполь­ зуется в вопросительной и эмфатической функции. Но вопрос и восклицание могут передаваться как чужая речь, т.е. офор­ мляться в виде зависимых конструкций с косвенной речью. Т а ким о б р а з ом , м е с т о им ени е к о д н к ъ с б л иж а е т с я с о т н о с и­ тельным местоимением кднкъ (см. также пример 22): (40) ПОЛ\Ъ1СЛН (аор. 3 л. ед.) ЖЕ КОЛИК* МА^ДК КЪ^ДАТН. H АЛЛЪ B-AWKCH ьъ крд|стъ (о юном мастере, решившем добавить от себя золота в крест заказчика, см. пример 33) Син.пат. 149об-150; (41) нъ В-НД^Ъ ко|лнко НЛУ&ННЬХ ПрННЕСЕ ПОМТИСЛН^Ъ прнло|жнтн ЛЛА^ДЛ ллонк (тот же мастер оправдывается перед заказчиком) Син.пат. 150; (42) того рддн ^отьдфнллъ рд^оу^Ътн КОЛНКЪ1 САДЕ СЛДЬЪ|| съподокн сьх ДНЬАН-AIH- н| дд НЕ шнок глкз ЖФ 34; (43) ft НЖЕ НСПАрЬД ЖНТНК Н^*ь| &Ъ ПЕфЕр'Ь н клнко скърьн) H ПЕУДЛН прнкхшд T'TCHOLT'AI рддн ЛЛЪСТД ТОГО* KOYL кднноллоу С'АВ.'Ё.ДОуфЮ- д| ОХ/СТОМЪ YAR.VACKOЛЛЪ НЕ| МОфАНО нспо&Ъддтн- Усп.сб. 35г21-27; (44) НН НХ^Ъ1КЪ| НЕ ЛЛОЖЕТА Н^ДрЕфН* НН сло|В.о САПОКАДДТН КЛНКО ЖЕ| А^ДНК троудоу св.ок|лхоу прьдлло отъ г д к.ъспрннх|шд- Усп.сб. 18614-19. Обращает на себя внимание тот факт, что и местоимение клнкъ может выступать в эмфатической функции со значени­ ем очень много", 'очень значительный" В отличие от вопро­ сительного местоимения, относительное местоимение клнкъ позволяет восклицательную часть располагать впереди — пе­ ред частью с глаголами речи и мысли. На относительную ф\ нкцию местоимения колнкъ в изъяснительных конструк­ циях указывается в [СДРЯ IV 1991: 240]. 144 Функции и значение количественных местоимении Употребление же относительного местоимения клнкъ зна­ чительно шире, чем вопросительного колнкъ в относительной функции Это местоимение вводит в высказывание конструк­ ции, получающие в составе главного предложения значение предметно-количественных групп. Причем предметно-коли­ чественные группы вводятся в высказывание по разным при­ чинам и разными способами. Если в главном предложении есть указание на какое-либо число, то между предметно-количественной группой, включа­ ющей местоимение клнкъ, и главной частью устанавливают­ ся отождествительные отношения: (45) кЪ ЖЕ н%ъ УНСДЪЛЛА клнко! ЖЕ H ^ДОХ/ФН^Ъ (об ангелах, явившихся Нифонту рядом с обедающими бедняками) ЖН 11 об; (46) Н НЕ ЛЛО^Н ЛЛЛЛЪ1 ЖЛЪДН Д'Ё.ЛА.! погоукнтн дЪлъ- ЕЛНКЪ1 ЖЕ НЛЛДШН. н| ЛНШЕНЪ КЪ1ТН К.'Ё.УАН'Ы^Ъ КЛДГЪ (СЛОВП девицы к соблазняющему ее монаху) Син.пат. 154об. В выражении отождествительных отношений принимает учас­ тие частица ЖЕ В постпозитивной части. В главной части мо­ жет быть соотносительное местоимение тоднкъ: (47) НЕ КЕСЕЛН СА цкАТоуштнллн) ллнрд СЕГО* НДКО ТрДКАНЪЙ КО кстА цкЪтъ- клнко ко| НЛЛА КАРПЕШН (т.е. рвешь) ТОЛНКО ЖЕ| ОЧ/ЬАДДКТА //-76 бЗоб. В соотносительно-отождествительных конструкциях речь мо­ жет идти не только об определенном, известном количестве, но и о неопределенном воображаемом количестве (в контексте на­ ставления). Невозможно провести резкую границу между предметно-количественной группой и обстоятельственно-коли­ чественной, поскольку переход от одного значения к другому идет в следующем направлении: количество предметов — количество действий — количество признака. Таким образом, м е с т о им ени е к л н к ъ може т п о л у ч а т ь з н а ч е ни я к о л и ч е с т в а и степени признака 'сколько; сколь, насколько : (48) ЙЛКОТОХ/ H ЖАЖД M )(Л Д^ЛА ЛЮКН* клнко ко ПДКО|СТА тЪлоу ткорншн* дшн|| КТСГД^ТА ^НЖДЕШН И-76 49-49об; (49) Пнн ЛЛЕДЪ по ллллох/- клн|ко ко к съкрдудкшн- то| КЛГОДЪТА тн к И-76 65об; . I. M. Кузнецов 145 (50) Кзлнко ЖЕ ксн съгрЪшнлъ! ТО СТЕНДННКЛЛ А полхннд|н- КЪ1КДКТА ко (Стоудоу! отъпоуштЕннк II 76 65; (51) Клнко ЖЕ къ ^дконЪ пръ||дн НДЕШН- ТОЛНКО ЖЕ НЕДО|СТДТЪУАНЪ СА съьрАШЕн|А]|КЛЛА КЪЖА 11-76 62об-63; (52) Пнн Б.ННО по ллдлоу- клнко| ко скоудо ПНКТА с А* толнко! клго ткорн пнюцжнллъ II 76 236об; (5.1) КЗЛНКО СНЛОК) ПР'ЁВ.'ЫШНН! КСН КАСК^Ъ ТОЛАЛЛА Н| ДЪЛЪ! докръ1нллн CKAIIT^TH ТН ПОДКИДАН СА! HAVE К11-76 26- 26об; (54) ГЙко клнко KEAHKTIIHJWA СА|ПОДОКНЛА СА КСН ОТЪ КА*| КАДГИНМ-А- Т ОЛ АЛЛ А н| КОЛАШАНХ ДЛЪЖАНЪ КСН ЬЪ^ДДТН II 76 24об. Этот переход от предметно-количественного значения к дру­ гим интерпретируется в морфологии при помощи терминов .местоимение — наречие — союз, что отражается и в словарях. Наречная функция местоимения клнко влечет употребление в качестве соотносительного слова наречия ТОЛАМЛ. В случае, когда речь идет о волеизъявлении в отношении количества предметов, т.е. модальность предложения оказыва­ ется нереальной, предметно-количественная группа с место­ и м е н и е м к л н к ъ м о ж е т в в о д и т ь и д е ю к о л и ч е с т в а в о г р а н и ­ чительном, партитивном смысле 'ровно столько; не больше и не меньше": (55) ГЛД КОрДКЛАНнкоЛЛЪ" К ЛН"А КЪ ПОУрАПЪТЕ КОДЪ1 ЕЛНКО К "AI к тръкъ (об опреснении морской воды по молитве отшельника, путешествующего на корабле) Син.пат. 120; (56) НЪ НДН Н HOCH КЛНКО ТН| НА ПОТРЪКОУ КЪНА^К) Н соу|фннлл"А съ ННЛЛА (чудо с медом, сотворенное Феодосием. когда у него гостил князь) Усп.сб. 54а29-31; (57) ПрНДЕ ЖЕ KEYEp-A ^Л^КЛ ТрЪКОуА. ОКрЪТЕ| ЖЕ НА ТрДПЕ^Ъ. ДК-AI МЪ1ШАЛЛИ. НЛН ПАСА1 КХДЕ|НЪ. H ОСТДТЪКЪ Ш СрЪДЪ. (в греч.: остаток какой-то сухих) кънЪ ТОГДА СТЕГНД! H ПЛАКД. нъ НЕДОСТДТЪУАМО. нн КЛНКОЛЛА Küll стдкнтн (т.е. оставить, забыть грешные помыслы) гр'Ё.^ъ. н коуснкъ НЕ КЛНКО \ОТАШЕ| ЛЕЖЕ novHTH (о старце, который стал грешить в мыслях, отчего Бог ему подавал хлеб нечистый) Син.пат. 177об. 19 146 Функции и значение количественных местоимений Конструкция может оформляться соотносительной парой ме­ стоимений толнкъ — клнкъ: (58) ТОЛНКО ТЪУАЮ ДАН тЪлоу! КЛНКО ЖЕ ТРЪКОУКТА- Д| НЕ клнко ЖЕ ПО^ОУЕТА II 76 64об; (59) ТОЦЛНКО ДЛН VpE&Oy КЖЕ НД докълъ- Д НЕ КЛНКО ^ОФЕТА II 76 23боб 237. При этом предметно-количественное значение группы может через переходные случаи преобразовываться в обстоятель- ственно-количественное: (60) д^ъ ^Арю того ЖЕ ижрд^д \ьд| НДДЪ ГЛД&ОЮ ННфН^Ъ стонд|фд- дд тЪлла стрд^ъмд uuдд|рджнллъ тьорю- клнко ЖЕ| ллогоу по снлЪ ннфсмоу дд|тн Ж1114об; (61) РЕ' ДБЛЬД ллдкдрнУ. ЛХЛЪУН. СВОИХ ДЪЛДН. КЛНКО| могъ! дрАЖН А^Ъ1КЪ Син.пат. 181 об. В значении местоимения клнкъ появляется идея предела, которую в словарях пытаются передать в переводе союзами насколько. до тех лор пока и т.п. Соотносительная пара ме­ стоимений ТОЛНКЪ — клнкъ фиксируется и в этом употре­ блении: (62) Толнко троужАн СА клнко| ЛЛОШТН НДУДНЕШН ьъ|с^лдстнтн ПЛЪТАСКЪ||НХ по^отн 11-76 67. Особый случай отождествительных отношений составляют примеры, в которых речь идет о реальных событиях, и кванти­ т а т и вн а я г р у пп а п о л у ч а е т з н а ч е ни е с о в о к у пно с т и , ц е­ лостности, всеохватности 'все. кто; всё, что', т.е. зна­ чение определенности количества. Соотносительное местоиме­ ние & АСА в главной части может быть, а может и не быть: (63) ДД к|лнк0 СЛЪ1ШД)(0у СЛОВЕСА кго! ОТЪ СЛАЗЪ НЕ можлд^оу НИ СЛо||ВЕСЕ рЕфН ОТЪ СТрД^Д ЖЕ H ПЕ|УДЛН ГОрАКЪ! H Л\ъногъ1^ъ| СЛА^Ъ (о предсмертной молитве Бориса) Усп.сб. 12630- 12вЗ; (64) НЛПНСД^Ъ клнко внд^ХЪ н слъ1шд)(ъ Ш ьгкго Ж111об; (65) н pcvE КЛ\^| ЖЕНД. МОЛЮ тн СА ЕЛНКО ЖЕ нмдмдмд (так!) ЬЪ^А|Л\Н H ДДЖА Син.пат. 155об; (66) н НЕ ТЪК^МО олнко! PEVE (т.е. все, что ты сказана) творю. НЪ Н Ш ДАНАШАН*АДГО ДАНЕ НЕ ВЪНН|Д0У ВЪ ДОЛЛЪ ЛЛОН. НЪ В 7» . I. Al. Кузнецов 147 <м\днлстъ1рл Фсоуд*ъ| ндоу (слова юноши ожившей в могиле девице, схватившей его в момент воровства) Син.пат. 55; (67) н вен клнко ЬА|ШЕ ЛЛНОЖАСТЬО ЛЮДНН- нн| КДННЪ ЖЕ КЕСЛА^Ъ НЕ ЬЪ1СТА'| UU рДДОСТН ЖЕ H ЛЛНОГДДГО &Е|СЕЛННХ (О перенесении мощей Бориса и Глеба) Усп.с б. 25гЗ-5. И здесь возможен переход от предметно-количественного зна­ чения группы к обстоятельственно-количественному, а именно временному 'всякий раз, как; сколько бы раз ни". События при этом могут быть как реальными, так и предполагаемыми: (68) нхрослд&ъ НЕ ТАрПА| СЕГО ^ЪЛДДГО 0\/ЬННСТЬД ДЬн|жЕ CHX НД Брдтооуьннцд ОНОЦГО ОКДНАНАНДДГ О СТОПЛЪКД'1 н крднн МЪНОГЪ! СЪ ННЛЛА| С'АСТДЬНЬ'Ь* H В.АСЕГДД П0С0|КНКМА ЬЖНКЛЛА H ПОСП^ШЕНИНКАЛА СТОЮ ПОБ'Ё.Днкъ- клнко крднн състдьн Усп.сб. 15в2-6; (69) ьрдтъ ЖНВ.Ъ1 ЬЪ ЛЛДНДСТЪ1рН. поуфдкмъ ьЪ К.Ъ СЪЛЪ... b-t ЖЕ| H'È.K^TO ГОВ.'Ё.ННЪ Б*Ъ.ЛАЦА К. "А 8.АСН НЪКОН. H ПрННЛЛД|ШЕ кго B^POWI клнко ЖЕ прндлшЕ Ь*& ЬАСА. Син.пат. 154; (70) КЪ ЖЕ H НЕ СЪЬНрАЛНЬТ». ЬЪ ЬАСЕЛЛА Ьо| ДОЛЛОЧ/ КГО. МНОГО НЕ БЛ ЬНД'ЁТН ТЪУНКК К*ННГЪ1. н| Пр'Ё.СТ ОЛ*А н одръ. H ТрДПЕ^Оу. КЛНКО ЖЕ В. АСА КОЛХС\/| УЛКОу ЬЪ^ОДНТН. H ьъпрдшдтн КДЖЕ нд ПОЛА^ОХ/. н| проунтдтн Син.пат. 119; (71) к|лнко ко ДЦ!Е кдмо НДЕШН-1 дТ,Ъ ШЕДЪШН н оьр*ктъшн| тьд САКИЗ^ДНА ЬНЮФН прн|в.Едоу ьъ снн грддъ (угрозы матери Феодосию, пытавшемуся убежать из дома) Усп.сб. 30а26-30; (72) H КЛНКО ЖЕ ЬНДАШЕ H ЬЪ СУКРЙТ'к. &Ъ СЬОКН дшн ТОУЖДШЕ. К.НДА рн^оу mtf|cH&0\/ H ЛНЦЕ ДрА^ЛО НЛЛ0\/ФД (о чувствах папы александрийского Аполлинария при виде знакомого разо­ рившегося и опустившегося юноши) Син.пат. 139об. Как видно из этих примеров, временное значение местоимения клнко (скорее наречия, чем союза) не является редкостью. При этом данное местоименное наречие имеет синоним КЛНШАДЪ! (ср. КОЛНШАДЪ!): НГЛНШАД-А! ЬЪСТ#ЖНШН:| ПО№Ъ1СЛН КОЛНКО ТН Прд|&<А>ДАН*А1НЛ\Ъ ПрН^ОДНТА| пдкостнн- н прндЕТА| тн ддр-А кго И-76 71. Странно, что количественно-временное значение союза и местоимения очень невнятно отражается в исторических словарях [СДРЯ III 1990: 209; СРЯ-5 1978: 46; Срезневский I 1958: 823-824]. 148 Функции и значение количественных местоимении С моей точки зрения, в словарных статьях перемешаны приме­ ры с разными значениями. Особняком стоит местоимение н'Ё.колнкъ, которое исполь­ зуется в неопределенно-партитивном значении в соче­ тании с предметными существительными "часть, небольшое количество; некоторый": (73) н скоро! ШЕДЪ ьъ^ь^стн нЪкоднкоу! ьрдтнн- НЖЕ H съ тъфдннЦкллл прнтЕкъшЕ- Усп.сб. 42630 42в1. Чаще же оно используется с существительными, обознача­ ющими меру времени, со значением немного : (74) Н К,Ъ ТО ЬЪПДДЪШН. СЪТК.о|рН Н'ЬКОДНКО ДЪТЪ ЬЛЛДАЦЖ. Син.пат. 164об; (75) н прншЕдъ! прЕБ.*ыьдшЕ оу цркьЕ сто|ю ллукоу дннн M'ËKOAHIKO- Усп.сб. 22в12--15; (76) Н СЕ ПО ДДНД^Ъ! (Н'ККОЛН)Ц'Ё^Ъ съпAILJJK) кмоу ЬЪ ПОДО\(ДНЕ| Б.Ъ ^рдлхнн'Ё. СК.ОКН- Усп.сб. 47г24-27 (ср. Л. 15.13 н| НЕ ПО ЛЛНО^'Ь^Ъ ДНА^Ъ съьд|рдв.ъ ЬСЕ ЛЛАННН снъ н ОТНДЕ| НД стрдноу ддДЕУЕЛЛ/ 111г). Редко отмечается оно при глаголах движения, обозначая коли­ чество — длину и время пути — 'немного : (77) НДЕ ЖЕ дкЛьд ДАЬЪ нЪкоднко СЪ К.д|рЧдрЪ1. H н^нЕллогъшоу кллоу Krtvoy (второе слово зачеркнуто) о усЬк^н л|шд н (об авве Льве, отдавшем себя в заложники, спасая и н о к о в ) С и н . п а т . H I . Таким образом, оно имеет не просто значение неопределен­ ности. но значение малого количества, части от целого. Поэто­ му оно сближается с прилагательными и наречиями и не имеет специфических синтаксических функций, отмечаемых у дру­ гих количественных местоимений. Итак, функции и значения количественных местоимений следующие (см таблицу на следующей странице): A. M. Кузнецов 149 Местоименные СБЛИКЪ толикъ коликъ кликъ нЪколнкъ функции (значения): вопросительная + дейктическая + + экземп лятивная + анафорическая + + заключительная + катафорическая + соотносительная + относительная + + (И'ЗЪЯСН.) неопр.-партитив­ ное немного' + эмфатическая: мало' (вопрос) + много' (воскл.) + + + + Синтаксическ. связи: против.-уступи­ + + + тельные градац.-сопоста­ + вительные определ.-поясни­ + тельные определ.-следст­ + + венные соотносит.: отождеств. + + колич. и степ. + + признака партит -о фа нич. + + предела + + всеохватности + ИСТОЧНИКИ AM— Апракос Мстислава Великого. Москва. 1983. II 76 — Изборник 1076 г. Москва. 1965. ЖН, ЖФ — Вьи олексинский сборник. Москва. 1977. 150 Функции и значение количественных местоимений Map., Зогр., Асс., Сав. — Мариинское четвероевангелие с примеча­ ниями и приложениями. С.-Петербург. 1883. Син.пат. — Синайский патерик. Москва. 1967. Усп.сб. — Успенский сборник XII—XIII вв. Москва. 1971. ПСРЛ — Полное собрание русских летописей. Том первый. Лаврен- тьевская летопись и Суздальская летопись по Академическому списку. Москва. 1962. ЛИТЕРАТУРА СДРЯ 1990 — Словарь древнерусского языка (X1-XIVвв.). Москва. СРЯ 1978 — Словарь русского языка X1-XV11 вв. Москва. Срезневский И. И. 1958 —Материалы для словаря древнерусского языка. Москва. Шведова Н. Ю., Белоусова А. С. 1995 — Система местоимений как исход смыслового строения языка и его смысловых категорий. Москва. ЭССЯ 1974 — Этимологический словарь славянских языков. Пра- славянский лексический фонд. Москва. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту. 1999. О ПРАГМАТИКЕ СЛЕНГОВОЙ ЛЕКСИКИ И. П. кюльмоя Лексика молодежного сленга представляет собой наиболее ди­ намичный, изменяющийся пласт в языке. До недавнего време­ ни сленг, как и диалекты, существовал только в устной форме; в последние годы ситуация изменилась, в Интернете появи­ лись сказки, рассказы, написанные на сленге. Правда, это все же не приводит к возникновению нормы, как в литературном языке, в этом сленг схож с диалектом, который также не нор­ мирован. Диалект является источником пополнения литера­ турного языка, и хотим мы этого или нет, но и сленг тоже пи­ тает литературный язык: как известно, слова шпаргалка, на­ строи, очковтирательство происходят из сленга. Границы сленга диффузны, в него вкрапливаются и слова из уголовного жаргона, из просторечия. Наблюдения над записями сленга русских школьников Эс­ тонии, сделанными студентами-русистами (в том числе заоч­ никами, работающими в школе) и учащимися субботней гим­ назии при отделении русской и славянской филологии Тартус­ кого университета, позволяют сделать некоторые выводы о прагматических функциях сленговой лексики. Материал соби­ рался отчасти методом непосредственного наблюдения, отчас­ ти методом анкетного опроса. В последнем случае информан­ там предлагай!о сь "перевести" слова или выражения с русского литературного языка на сленг. Информантами были школьники г. Тарту, Таллинна, Кохтла-Ярве, Силламяэ, в меньшей мере сами студенты. Типичный носитель и "созида­ тель" школьного сленга — учащийся 8-10 класса, 13-16 лет, в имеющемся материале в речи именно этой возрастной группы 152 О прагматике сленговой лексики встречается больше всего сленгизмов и наблюдается самое большое число новообразований. Внеязыковые условия употребления сленга сходны с ситуа­ цией, в которой используется разговорная речь: неподготов­ ленность речевого акта, его непринужденность, непосред­ ственное участие говорящих в речевом акте [Земская 1973: 9]. К ним следует добавить такие факторы, как возраст и социаль­ ная принадлежность: употребление сленгизмов возможно тог­ да, когда говорящие относятся к одной возрастной и социаль­ ной (школьники, студенты; молодые рабочие или бизнесмены) группе, межличностные отношения участников общения, их иерархия не играют существенной роли. При этом мы имеем дело с диглоссией; сленг используется в общении со "свои­ ми'', в других случаях употребляются разновидности разговор­ ной речи, происходит ситуативно-обусловленное переключе­ ние с одного кода на другой. Каковы интенции говорящего, почему он выбирает сленг? Каковы прагматические функции сленга? Следует согласиться с определением Э. М. Береговской, опирающейся на рассуждение Е. Д. Поливанова о доминиро­ вании репрезентативной, а не коммуникативной функции сленга. Е. Д. Поливанов писал: "Когда ученик говорит "на- фик" или "напсик" вместо "зачем", он ведь мыслит в качестве коммуницируемого комплекса идей не одно только перевод­ ное значение слова (т.е. значение "зачем" или "почему"), а еще кое-что. И если попробовать передать это "кое-что", то это окажется следующего приблизительно содержания мыс­ лью ... — мыслью, содержащей характеристику обоих участ­ ников языкового обмена (диалога): "Оба мы с тобой дес­ кать, — хулиганы или вернее, играем в хулиганов" [цит. по: Береговская 1996: 40]. Таким образом, молодежный сленг вы­ полняет прежде всего корпоративную, или репрезентатив­ ную, функцию, объединяя использующих его по возрастному признаку. Студенты и школьники образуют свои обособлен­ ные группы, стремятся противопоставить себя взрослым, сленг — их коллективная маска, языковой пароль, указываю­ щий на принадлежность молодого человека к определенному кругу. / / . П . К ю л ь м о я 153 В то же время внутри этого круга носитель сленга стремит­ ся подчеркнуть свое "'я 1', привлечь к себе внимание сверстни­ ков. Необходимость самоутверждения в этом социуме побуж­ дает его самого создавать новые номинации, стимулирует язы­ ковое творчество, чтобы показать оригинальность, нетриви­ альность своего мышления через посредство форм вербально­ го выражения. В этом проявляется демонстративно-аттрак­ тивная функция сленга, которая во взаимодействии с репре­ зентативной функцией обеспечивает развитие и быструю сме­ ну номинаций. Обе функции проявляются, разумеется, не только на лексическом уровне; стремление подчеркнуть зна­ чимость своего "я" может порождать у подростков намерен­ ную грубость в речи, иногда особое произношение (некоторые слоги растягиваются, другие, напротив, почти совсем "съеда­ ются"). Сленг — сфера языка, где наиболее ярко проявляется язы­ ковое творчество, которое реализуется прежде всего в языко­ вой игре — со словами, фразами, словообразовательными мо­ делями. "За каждым выражением абстрактного понятия пря­ чется образ, метафора, а в каждой метафоре скрыта игра слов" [Хейзинга 1992: 14]. Игровое слово смешит своей новизной, привлекает внимание необычностью, это тоже проявление де- монстративно-аттрактивной функции. Языковая игра, представляющая собой особый род коми­ ческого, кроме демонстрации своего "я", используется говоря­ щим с тем, чтобы не быть скучным, усилить непринужден­ ность общения, создать комический эффект, вызвать улыбку, смех или ироническое отношение. По мнению авторов главы "Языковая игра" в серии коллективных монографий о русской разговорной речи, языковую игру, при которой намеренно со­ здается какой-либо окказионализм и при этом преследуется эстетическая функция или имеется установка на комический эффект, можно рассматривать как реализацию поэтической функции языка [Земская 1983: 172], если иметь в виду опреде­ ление Р. Якобсона "направленность на сообщение как таковое, сосредоточение внимания на сообщении ради него самого — это поэтическая функция языка. Любая попытка ограничить сферу поэтической функции только поэзией или свести поэ­ 20 154 О прагматике сленговой лексики зию только к поэтической функции представляет собой опас­ ное упрощенчество" [Якобсон 1975: 202]. Думается, что это действительно и по отношению к сленгу, подтверждением служит, по выражению Э. Береговской, "воспаленная метафо­ ричность сленга". По нашим наблюдениям, метафоры и метонимии в сленге чаще всего используются в наименованиях лица (учитель му­ зыки — рояль, соловей; человек, который не знает, чего хо­ чет — медик-космонавт), в соматической сфере (ноги — ко­ стыли, протезы, клюшки; рот — хлеборезка, варежка, мусор­ ный ящик; лицо — картинка, бампер, шайба., зубы — подуш­ ки ОРБИТ, камешки, частокол), для обозначения понятий, связанных с досугом (вечеринка — банкет; дискотека — ба­ ня, дрыгалки), для наименования школьных реалий (педсо­ вет — суд присяжных, звонок с урока —райская музыка, шо- говест, дневник — красная книга, книга жалоб, отвечающий у доски — живой труп, учитель со старостой — с собач­ кой). Встречаются они и в глаголах и глагольных сочетаниях (потерять рассудок — зашуршать шифером, с дуба рухнуть, с дубя на кактус упасть, вариант: упасть с кактуса на дуб, притяпать в маразм, потерять извилину; бездельничать — грызть гантели). Глагольные метафоры часто образуются пу­ тем изменения типа актантов при глаголе, например, неоду­ шевленного на одушевленный: убежать — слинять, смыться, испариться; в основе некоторых глагольных метафор, харак­ теризующих ментальные процессы, лежат аналогии с процес­ сом движения: понять суть дела — доехать, дойти, доплыть, допереть, догнать. Нередко для того, чтобы показать ирони­ ческое отношение к предмету речи, используют прием ирони­ ческого возвеличивания (школьная столовая — ресторан, бдр, кафе; учитель пения — Моцарт) или принижения (школьная столовая — забегаловка, тошниловка; классное помещение — сарай, хибара, конюшня). Шутливая тональность речи, к сфере которой относится сленг, широко использует прием построения необычных язы­ ковых единиц; такая языковая игра, как и в разговорной речи, проявляется в двух разновидностях — балагурстве и остросло­ вии [Земская 1983: 175]. И. П. Кюльмоя 155 Балагурство не связано с передачей содержания речи, а направлено лишь на ее форму, оно встречается реже и пред­ ставлено метатезой (красная пашечка), переносом ударения (очки, буфет, портфель, ачгёбра), отсечением начальных зву­ ков или слогов (физика — шика, алгебра — гебра, библиоте­ ка — теки), эпентезой (дрискач, дри/ыскотека вместо: дис- кач, дискотека; журатва, жирачка), протезой (мучитель, му- чительская), в результате которой появляется каламбурное образование. Встречается также замена одних звуков другими (шизика— физика), в том числе и прием "фокус-покус" (шах- ла-махла — драка), наконец, элементы приема речевой маски (напр., яканья: лябовь, или просторечия: варюжка в значении рот). С целью балагурства может преобразовываться и грам­ матическая форма слова — изменяться родовая принадлеж­ ность существительного (тройбана в отличие от распростра­ ненного троибан — тройка), неправильно образовываться па­ дежная форма (толкать мыслю). При острословии необычная форма выражения связана с более образной, экспрессивной передачей содержания [Зем­ ская 1983: 175]. Пример острословия — прежде всего, метафо­ ры (в том числе и приведенные выше): урок — митинг, тусов­ ка, отстрел, учить уроки — напрягать мозги, первая парта — лобное место. Острословие проявляется особенно ярко в условиях языко­ вых контактов, когда на русский молодежный сленг оказывает влияние иноязычная среда, добавляющая к гротеску яркие и оригинальные черты. В сленге идет активный процесс заим­ ствования слов одного языка другим, когда в каких-либо ново­ образованиях в качестве производящих используются ино­ язычные основы. Иноязычные заимствования и различные об­ разования на их основе — явление, характерное для сленга в значительно большей мере, чем для литературного языка. Правда, вряд ли правомерно утверждение о том, что они зани­ мают первое место по продуктивности [Береговская 1996: 33]. Даже в сленге русской молодежи Эстонии, где к заимство­ ваниям из английского прибавляются еще и эстонские, варва­ ризмы и образования на их основе составляют не более 8% сленгизмов. Тем не менее, несмотря на относительную немно­ 156 О прагматике сленговой лексики гочисленность, такие образования бросаются в глаза своим специфическим видом и являются особенностью сленга, быту­ ющего в условиях языковых контактов. Сленг русской молодежи Эстонии отличается от сленга мо­ лодежи в России прежде всего эстонскими заимствованиями и образованиями на их основе, по крайней мере, если судить по словарям, которыми мы располагаем. Так, в школьном сленге имеется ряд варваризмов в наименованиях школьных предме­ тов: фюзика, кемия, .музик, мусик, реалий, связанных со школьным бытом: пенал — пипаль, тетрадь — вихик, кон­ трольная работа — контрольтё. Хотя исследователи сленга справедливо отмечают в качес­ тве наиболее характерных его черт метафоричность и преоб­ ладание семантической деривации над аффиксальной [Ерма­ кова 1996: 192], все же значительная часть наименований от иноязычных основ образуется путем присоединения аффикс­ ов, и именно русских аффиксов, при помощи которых проис­ ходит освоение слова языком. Чаще всего используются дими­ нутивные суффиксы: исык ('отец' isa+г/к), лапсик ('ребенок* hps-гик), каксик ('оценка "два" kaks+ик), пликушка ('девчон­ ка* plika+^шл:). Иногда этот процесс сопровождается грамма­ тической адаптацией к системе русского языка по аналогии с русским словом plurale tuntum (келл+ик+и 'часы'). Реже встречаются универбы: каубушка (kaubamaja 'универмаг'), эстикельша (eesti keele Õpetaja 'преподаватель эстонского языка'). Глагольное образование возможно только путем суффикса­ ции: мытлить ('думать' от эст. mõtlema ''Что ты мыт- лишъ?"\ кыйкнуться (1. кончить(ся); 2. сойти с ума; 3. раз­ биться); 'все* — kõik+ну+ть+ся), магать ('спать' — maga­ ma), максовить ('платить* — maksma). Последний глагол на­ столько органично вошел в русский сленг, что даже перфекти- вируется: замаксовитъ, отмаксоватъ. Среди глаголов есть не­ сколько весьма своеобразных универбов: саитарить {said aru 'понял' в форме 2 лица ед.ч.), ср. ашьбибякнуть ('вернуться* от англ. ГЦ be back). Любопытен тот факт, что в сленге моло­ дежи северо-восточной части Эстонии, в основном русско­ язычной, число заимствований из эстонского почти такое же. И. П. Кюльмоя 157 как в Тарту, где преобладает эстонское население и русские школьники, несомненно, лучше владеют эстонским языком, чем на северо-востоке страны. Возможно, что достаточно вы­ сокая продуктивность заимствований в сленге школьников се­ веро-востока объясняется тем, что эстонский язык в этом реги­ оне по степени мотивированности его изучения, с одной стороны, и степени "экзотичности", с другой, близок к английскому, что и подтверждается примерно одинаковым количеством английских и эстонских варваризмов и их производных в сленге. Демонстративно-аттрактивная функция реализуется в условиях иноязычного окружения в весьма своеобразной морфолого-деривационной игре на основе двух или трех языков. Э. Береговская назвала третью важную прагматическую функцию сленга депрециативной. Она проявляется в едкой иронии, объектом которой чаще всего становятся родители, учителя, школьная администрация — все, кто олицетворяют власть. Об этом свидетельствует целый ряд номинаций, напр.: родители — предки, шнурки, черепа, огрызки, надзиратели, ботинки, кеды, домогатели; прозвища учителей — погоняю, курадиха (учитель эстонского языка), канистра, классуха, крыса, рыбии глаз, вобла, жаба, клюшка, свинья, старуха, удав\ учительская — зажималовка, комната мучителей, мучительская, сбор придурков, опасная зона, комната пыток; директор школы — дирик, бес, черт. Лексемы с ироническим и пейоративным оттенком используются и по отношению к соученикам, и даже к друзьям, но удельный вес их среди других номинаций невелик, в названных же семантических группах такие пейоративно-иронические наименования явно доминируют. Причиной этого является реализация сленгом депрециативной функции. По мнению Э. Береговской, она проявляется в критическом, ироническом отношении ко всему, что связано с давлением государственной машины. «Здесь ощущается резко выраженный идеологический мо­ мент— "системный" сленг с самого своего возникновения противопоставляет себя не только старшему поколению, но прежде всего прогнившей насквозь официальной системе» [Береговская ! 996: 38]. Следует отметить, что в нашем ма­ 158 О прагматике сленговой лексики териале не оказалось лексики, прямо отражающей сопротивле­ ние давлению государственной машины, депрециативность школьного сленга направлена на посредников этого давле­ ния — родителей, школу. По всей вероятности, в начале своего существования сленг, как и другие арго, выполнял криптолалическую функцию. Во всяком случае, в эпоху "Очерков бурсы" Н. Г. Помялов­ ского (50-60-е годы прошлого столетия) эта функция сленго­ вой лексики была гораздо более значимой, чем в наше время, когда сленг широко используется в художественной прозе и особенно в средствах массовой информации, когда издаются словари сленга. Тем не менее, нельзя говорить о полном исчезновении кр и птол ал и ч ее ко й функции до тех пор, пока существуют, например, метонимии, имеющие эвфемический характер с целью затушевать негативную суть денотатов (травка — наркотик для курения). Рассмотренные функции сленговой лексики связаны друг с другом и взаимодействуют между собой. Выше уже отмеча­ лось взаимодействие репрезентативной и демонстративно-ат­ трактивной функций, обеспечивающее развитие и быструю смену номинаций в сленге; тесная взаимосвязь между депре­ циативной и криптолалической функцией может быть просле­ жена на примере прозвищ учителей, где ирония сочетается с желанием утаить от непосвященных истинный объект номина­ ции. Таким образом, взаимосвязь и взаимодействие функций часто проявляются даже в рамках одного слова. ЛИТЕРАТУРА Береговская Э. М. 1996 — Молодежный сленг: формирование и функционирование. Вопросы языкознания. 3. 32-40. Ермакова О. П. 1996 — Семантические процессы в русском моло­ дежном жаргоне. Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Па­ мяти Т. Г. Винокур. Москва. 190-199. Земская Е. А. 1973 — Введение. Русская разговорная речь. Москва. 5-39. Земская Е. А., Китайгородская М. В., Розанова И. И. 1983 — Язы­ ковая игра. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. Москва. 172-214. И. П. Кюльмоя 159 Хейзинга Й. 1992 — Homo ludens. В тени завтрашнего дня. Москва. Якобсон Р. О. 1975 —Лингвистика и поэтика. Структурализм "за" и "против". Москва. 193-230. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. П. Тарту, 1999. РЕЧЕВОЙ ЭТИКЕТ И ЕГО ИЗМЕНЕНИЯ В ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ (на материале болгарского, польского и русского языков) И. ЛИКОМАНОВА 1. В данной статье анализируются только те явления речевого этикета (в дальнейшем — РЭ), которые самым прямым обра­ зом отражают и называют взаимоотношения между собесед­ никами. Это те формы РЭ, которые являются системными, конвенциональными в отличие от факультативных, контексту­ ально зависимых, текстовых, окказиональных. Интерес к рас­ сматриваемым формам РЭ спровоцирован тем, что в отличие от остальных форм РЭ (приветствие, прощание, приглашение, пожелание и т.д.) именно формы, обозначающие человеческие взаимоотношения, подверглись в последнее десятилетие в сла­ вянских языках некоторым изменениям. Это касается различ­ ных славянских языков в большей или меньшей степени в за­ висимости от протекающих в стране процессов и от употре­ бления языковых форм в период до общественных перемен. Изучение славянского РЭ связано, с одной стороны, с реги­ страцией типично национальных, культурных особенностей, с другой стороны — с очерчиванием границ неграмматических знаний о языке, необходимых при обучении иностранному языку, поскольку каждый человек, изучающий иностранный язык, рассчитывает на корректное общение на этом языке. А каждый диалог, каждый разговор начинается с обращения. Обращения находятся в основе всех остальных форм РЭ. Системы форм обращения к присутствующему собеседни­ ку можно описать при помощи конкретных параметров, что даст представление об общих элементах в системе обращения / / . Л и к о м а н о в а 161 и о межъязыковых различиях. Каковы категории форм обра­ щения в трех славянских языках, каковы принципы организа­ ции системы обращения и ее функционирования в каждом из них, какова иерархия тех признаков, которые определяют ис­ пользование той или иной этикетной формулы? Особенно ин­ тересно проследить изменения, которые произошли в этих ка­ тегориях за последние десять и более лет. Несомненно, эти из­ менения основываются на исторически более отдаленных про­ цессах, и их исследование кажется нам очень любопытным, но здесь мы ограничимся микродиахронной перспективой. 1.1. Материалом для настоящих наблюдений послужили за­ писи устной речи, главным образом, непринужденного обще­ ния, но также, неизбежно, и публичного, официального. Неко­ торые из них записаны от руки, значительная часть — это на­ блюдения коллег-лингвистов. Для болгарского языка, кроме этого, представлены результаты социолингвистической анке­ ты, проведенной К. Цанковым из Великотырновского универ­ ситета, ответы на которую довольно четко представляют бол­ гарский РЭ и изменения, произошедшие в нем. 1.2. Следует подчеркнуть, что представлен главным обра­ зом городской РЭ. В настоящий момент в Болгарии по данным "Статистического справочника" в городах живет больше 68 % [Ликоманова 1993: 201], в Польше — около 62 % населения [RS 1994], данные о России свидетельствуют, что в конце 60-х годов в городе проживало 55 % населения страны, сейчас этот процент, по всей вероятности, выше [Крысин 1997: 31]. Эти факты убеждают в необходимости наблюдения в первую очередь городского РЭ, тем более, что изменения происходят прежде всего именно в нем. 1.3. Одна из последних оговорок в этом тексте: нам кажется важным дескриптивный подход — как адресант го­ ворит, как это адресатом воспринимается, а не то, как люди должны говорить. Прескрипция не входит в цели данного из­ ложения. Описание и анализ отдельных форм РЭ проводится по трем (по [Формановская 1982]) основным параметрам, из которых два нам кажутся более важными: [+/- официальность] и роле­ вые отношения говорящих [+/- равнопоставленность]. Третий 21 162 Речевой этикет и его изменения в последнее десятилетие признак — степень знакомства — выглядит подразумеваю­ щимся и проистекающим из двух остальных (это, кстати, гра­ дуированная характеристика участников коммуникации), он особенно значим при наблюдении диалога в ситуации [ - рав- нопоставленность]. Соответственно организованы и схемы к тексту. 2. Параметр [+/ - официальность] общения в качестве ос­ новного влияет на выбор формы РЭ и на выбор речевого ко­ да— литературный язык vs. разговорная речь. Наличие экс­ плицитного маркера переключения кода — тоже одна из моти­ ваций для подробного анализа РЭ. При этом первый член оппозиции [+ официальность] дает разные обращения в разных языках, тогда как второй — част­ ное общение — различается лишь межъязыковыми словарны­ ми соответствиями. В этом фрагменте интересно распределе­ ние форм типа [- официальность] по социальным параметрам; в чисто языковом плане не видно сложностей и принципиаль­ ных различий между анализируемыми языками. 2.1. В аспекте параметра [- официальность] следует отме­ тить, что в польском языке активно функционирует форма зва­ тельного падежа имени существительного: Marku, со robisz? Katarzyno. nie pisz tak!, тогда как в болгарском языке употре­ бление звательных форм неустойчиво. Это видно и по резуль­ татам анкеты. Причиной, по всей вероятности, является как инвазия неславянских собственных имен (типа Мариета, Жакчина, Денис), так и практика употребления неизменными слишком длинных имен славянского типа (Светозара, Брани- мир, Димитър). 2.1.1. Формы обращения на ты — "тыканье" — характер­ ны для общения в болгарской деревне, где существуют спе­ циальные лексические средства выражения уважения: бай, в прошлом — чорбаджи, майсторе и, по профессиональному признаку, —учителю, кмете, (дядо) попе. Все эти архаичные обращения без исключения сохраняют свои звательные фор­ мы. 2.2. В польской языковой ситуации важно отметить широ­ кое применение обращения на ты среди молодежи, в том чи­ сле незнакомой между собой, т.е. среди студентов на террито­ И. Ликоманова 163 рии университета, в общежитии, на спортплощадке, в моло­ дежных лагерях, спортсекциях, везде, где подразумевается присутствие только студентов. Иностранца, не привыкшего к такой "фамильярности", в первый момент это может смутить, даже шокировать. В то же время переход от официальной формы обращения к неофициальной для поляков сопровож­ дается некоторым ритуалом и наблюдается не так часто, как можно было бы ожидать, исходя из описанного выше. 3. Официальное обращение в устной речи можно охаракте­ ризовать инвариантом ВЫ. Это Вы, однако, имеет разные про­ явления в разных языках и поэтому будет рассмотрено в отдельности для каждого из них. 3.1. В польской речи параметр [+ официальность] делил обращения на две различные по частотности употребления группы форм, в зависимости от социальных сфер, которые они обслуживают: pan pisze и towarzyszu / towarzyszko piszcie! He случайно эти формы представлены в контексте глагольных форм, т.к. они различны при различных обращениях. Для при- вативного члена оппозиции обращения, а именно pan pisze / panst wo piszq (реже panstwo piszecie, как, кстати, в чешском языке), глагольная форма находится в 3 л. ед. ч. и омонимии с существительным pan 'господин' не возникает (кроме как на занятиях по польскому языку для начинающих), поскольку само существительное редко выступает самосто­ ятельно в речи и сопровождается обычно различными моди­ фикаторами: ten pan 'этот господин', wysoki pan 'высокий господин' и т.д. С формулой pan можно обратиться к каждому поляку, и недоразумения не возникнет. Эта форма несколько парадоксально звучит, но употребляется, например, между людьми, знакомыми более 15 лет, постоянно встречающимися на именинах или праздниках у друзей, между уборщицами на предприятии, между швейцарами в гостинице и т.д. Она мо­ жет сочетаться как с именами, так и с фамилиями, это свиде­ тельствует о ее универсальности и способствует таковой. У второго члена польского инварианта WY, выраженного обращениями типа towarzyszu, obywatelu, была ограниченная и замкнутая сфера функционирования: в (бывшей) милиции, в армии и в ПОРП. Он сочетался с глаголом во 2 л. мн. ч. 164 Речевой этикет и его изменения в последнее десятилетие Таким образом, польский РЭ оформлял трехчленную систе­ му. в которой доминирующую роль исполняло обращение pan. Оно употребляется довольно широко и в неожиданных для болгарина речевых ситуациях, например: panic kierowco, букв, "господин шофер', panie wozny 'господин портье"; в каждом учреждении к человеку с подразумевающимся высшим обра­ зованием обращение будет punie magistrze /puni magister или panie inžynierze и т.п. Поляки, как писала К. Писаркова, любят величать друг друга, поэтому к подполковнику обращаются panie pôlkowniku, к заместителю директора —punie dyrektorze, к проректору — punie rektorze и т.д. Повсеместное употребле­ ние обращения pun + Зл. ед. ч. глагола не имеет аналогов в славянских языках. 3.2. У русского языка свои особенности — кроме форм то­ варищ, Вы существует типично русское обращение по имени- отчеству. Первое обращение, подобно польскому towarzysz, характеризуется внутрипартийностью. Но кроме этого, осо­ бенно в сочетании с фамилией, оно имело четкий оттенок официальности [Формановская 1982: 111] — товарищ Пет­ ров, товарищ Николаева. Некоторыми авторами отмечалось, что оно наиболее универсально по отношению и к незнако­ мым, и к знакомым, хотя в последнем случае рекомендовалась форма имени-отчества [Земская 1987: 220-226] именно из-за официальности обращения товарищ. Эта официальность под­ держивалась, вероятно, и отсутствием формы для жен. р.: то­ варищ профессор может быть обращением и к профессору Иванову и к профессору Ивановой. 3.3. В болгарском языке аналогичное обращение, т.е. друга- рю / другарко (звательная форма) + глагол во 2 л. мн. ч. было официально введено в 1948 г. Им заменили функционировав­ шие до этого господин, госпожа (не в звательной форме), гос- пожици 'барышня'. В официальном общении, для обращения к незнакомым, к старшим по службе, возрасту и званию это обращение некоторое время существовало как единственная возможная форма: другарю Стефанов, другарко Тодорова, также с названиями профессий: другарю инженер и с названи­ ями должностей: другарю директор, другарю министър, дру­ гарю началник. Не привилась форма *О руг ирю доктор по от­ И. Ликоманова 165 ношению к врачу, а скорее доктор Илиев, очень дистанциро- ванно и по-партийному звучали обращения *другарю профе- сор в отличие от нейтрально-уважительного професор Иван- чев. В большинстве ситуаций говорящие пользовались обра­ щениями без этикетных формул, это видно и из анкеты [Цан- ков 1994]. В то же время в болгарском языке в отличие от русского, а тем более от польского, формы другарю Стефанов, другарко Тодорова были наиболее употребительными в школах и в межколлегиальном общении. Как показывают результаты ан­ кеты 1984 г., более половины учеников пользовались этими формами: другарю Иванов — 54 %, другарю учител — 40,5%. Любопытно, что для параллельных форм обращения к учи­ тельницам соотношение цифр другое: 71,5% для другарко Иванова, другарко учителко — только 2%, и целых 21,5% учеников обращались к учительнице прямо другарко. Такое обращение выглядело, по-видимому, слишком коротким — у устной речи свои ритмические особенности, — и к нему до­ бавлялось часто вступительное моля (приблизительно соответ­ ствующее русскому пожалуйста или прошу). Получилось со­ четание моля, другарко, настолько устойчивое и фреквентное, что оно анекдотически субстантивировалось и в функции под­ лежащего получало определенный артикль; при этом предло­ жение звучало следующим образом: моля другарката каза..., моля другарката ни разреши... 4. Изменения, наблюдаемые в 80-е и 90-е годы. 4.1. Особые изменения в польском РЭ не произошли. Даже в период тоталитаризма поляки сохранили довоенные, восхо­ дящие к аристократическим временам шляхты обращения pan, pani. panstwo. Более того, они сохранили и продолжили тради­ цию обращаться в семье к старшему поколению по этой же формуле: czego babcia siç napije? со mama kupila? czy tala wie, že... О высокой частотности обращения pan в сочетаниях с названиями профессий — более или менее престижных — бы­ ло упомянуто выше. 4.2. В болгарском языке другарю / другарко после ноября 1989 г. автоматически заменено обращениями господин, гос­ ножа, госпож ица. При самостоятельном употреблении "но­ 166 Речевой этикет и его изменения в последнее десятилетие вые" старые обращения выступают в звательной форме: госпо­ дине, госпожо, госпожице. В сочетании с именем, фамилией или профессией обращение к мужчинам сохраняет свою ос­ новную форму, тогда как обращения к женщинам употребля­ ются преимущественно в звательной форме, ср. господин Сте­ фанов, господин архитект vs. госпожо Стефанова, госпожо (архитект). Это можно проследить по результатам анкеты. Она показывает и различия в частотности разных женских и мужских форм обращения. Единственный остаток прошлого в обращении другарко — это звательная форма [Николаев 1995]. Из других результатов анкеты узнаем, что в 1984 г. обращение к незнакомцу в 70% было бы безлично, типа изви- нете..., оихте ли може ли..., а сегодня та же социальная группа респондентов в 53% употребила бы формы РЭ госпо­ дине, госпожо, госпожице. Вновь наблюдается невозмож­ ность сочетаний *г осподин доктор или *г осподин депутат , *господин професор вместо доктор Стефанов, професор Иванов или господин Стефанов, госпожо Тодорова. Правда, это в большей степени характеризует обращение к женщинам, студент скорее скажет госпожа Иванова, чем ассистент Ива­ нова или доцент Иванова. Поэтому выше я поставила назва­ ние профессии женщины в скобках. Иными словами, у "но­ вого" старого обращения господин, госпожа, госпожица полифункциональное употребление. 4.3. Широкая гамма специфических обращений в русском языке привела к некоторым смещениям сфер употребления формул РЭ товарищ, гражданин в пользу более нейтральной "имя-отчество" в плане [+/ - равнопоставленности], кроме то­ го, появились и новые, заимствованные, как дамы и господа (так же как и в болгарском языке, но в отличие от польского panie / panowie). 5. В заключение отметим проблемы, которые связаны с РЭ, но остались за рамками этого изложения. Часть представленной схемы содержит место переключе­ ния и проведения разговора между неравнопоставленными партнерами, т.е. ВЫ-ты (в польском Pan-ty). Для диалога вре­ мя, место и ритуал переключения особенно интересны с точки зрения социальных взаимоотношений и профессионального И. Ликоманова 167 престижа. В значительной степени это относится к поведен­ ческим, речевым стереотипам и поэтому представляет особый интерес при обучении иностранному языку. Общение между родственниками хотя и не изменилось в плане выражения, представляет исследовательский интерес в сопоставительном плане, поскольку дополняет картину обра­ щений в РЭ данного языка и, находясь в общей с ним системе, подвергается ее влиянию. Также ценны в сопоставительном плане и речевые ситуа­ ции без эксплицитного обращения, к которым исследователи разных языков в качестве иллюстрации приводят вопрос о времени: рус. Извините, не скажете, который час? болг. Из­ винение, колко eu е часът? польск. Przepraszam, ktôra godzina? Безличность, однако, в последнее время ввиду изменения РЭ в значительной мере снизилась. Эта проблематика с учетом ее значимости для межчелове­ ческих, межкультурных, межнациональных отношений заслу­ живает изучения и в будущем. ПРИЛОЖЕНИЯ 1. РЕЗУЛЬТАТЫ АНКЕТЫ СРЕДИ СТУДЕНТОВ И УЧЕНИКОВ 1984 г. другарю Иванов 54% другарко Иванова 71,5% другарю учител 40,5% другарко учител ко 2% другарю 5,5% другарко 21,5% 1994 г. господин Иванов 56% госпожо/а 47,5%/19% господин 32%/1,5% госпожа учителка 1% учител/ю господине 10% госпожо 32,5% ] 68 Речевой этикет и его изменения в последнее десятилетие II. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ФОРМ РЭ В ОТДЕЛЬНЫХ ЯЗЫКАХ РУССКИЙ ЯЗЫК +/- официальность Вы -/+ равнопоставленность ТЫ I профессия, должность \ / х товарищ Иван Петрович, гражданин СГ ВьГ^> ПОЛЬСКИЙ ЯЗЫК +/- официальность "WY" -/+равнопоставленность ТУ j czlowieku профессия, должность \ / ^ towarzyszu, wy <^Рап, Pani zechce obywatelu БОЛГАРСКИЙ ЯЗЫК +/- официальность ВИЕ -/+ равнопоставленность ТИ I профессия, должность \ доктор/, (^господин, госпожа^ доцент И. Ликоманова 169 ЛИТЕРАТУРА Земская Е. А. 1987 — Русская разговорная речь: лингвистический аначиз и проблемы обучения. Москва. Крысин Л. Н. 1997 — Русский язык. Ополе. Ликоманова И. 1993 — Езиковата ситуация в България днес. Socjolingwistyka. Т. 12/13. Krakow. 199-209. Николаев Б. 1995 — Обръщенията в контекста на учтивите форми. Проблеми на социолингвистиката. София. 149-151. RS 1994 — Rocznik statystyczny GUS. Warszawa. Формановская H. И. 1982 — Вы сказали: "Здравствуйте!" Речевой этикет в нашем общении. Москва. Цанков К. 1994 — Социолингвистика и речев етикет. Велико Търново. 22 Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту. 1999. О ПРАГМАТИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ ИССЛЕДОВАНИЯ НЕВЕРБАЛЬНЫХ (КИНЕТИЧЕСКИХ) КОМПОНЕНТОВ КОММУНИКАЦИИ ПРИ СОПОСТАВИТЕЛЬНОМ АНАЛИЗЕ БЛИЗКОРОДСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ А. ЛИПОВСКА То же — да не то. Г. Гачев "Я схватывал памятью, когда взрослые называли какую-ни­ будь вещь, и по этому слову оборачивались к ней; я видел это и запоминал: прозвучавшим словом называлась именно эта вещь. Что взрослые хотели ее назвать, это было видно по их жестам, по этому естественному языку всех народов, слагаю­ щемуся из выражения лица, подмигивания, разных телодви­ жений и звуков, выражающих состояния души, которая про­ сит, получает, отбрасывает, избегает. Я постепенно стал со­ ображать, знаками чего являются слова, стоящие в разных предложениях на своем месте и мною часто слышимые, при­ нудил свои уста справляться с этими знаками и стал ими вы­ ражать свои желания" [Августин. Исповедь. 1.8]. Этими слова­ ми выдающегося философа своего времени Аврелия Августи­ на начинаются "Философские исследования" Людвига Вит­ генштейна [Витгенштейн 1985: 79], где автор, комментируя цитату, пишет о сущности человеческого языка и о том, как слова обозначают предметы. Хотелось бы выделить другой момент в приведенных рас­ суждениях: в описываемом процессе, кроме слов, естествен- 1 [Гачев 1995: 209J А. Липовска 171 ным обра зом уч а с т в уют выражение лица и т е лодвижения , и они являются его неотделимым элементом. Еще античные ав­ торы интересовались кинетическими средствами в процессе общения. Однако следует указать, что этот неослабевающий интерес был связан до недавнего времени в основном с вопро­ сами риторики, происхождения языка и проблемами сурдопе­ дагогики. Лишь в наше время специализированным исследо­ ванием мимики, жестов и поз стали заниматься психологи, психиатры, биологи, этнографы (см. обзор теорий в — Валь- синер, Миккин 1974). Важным этапом в изучении этих средств являются работы в области психо-, социо- и паралингвистики, а также в рамках семиотики, теории коммуникации, этнокуль- турологии. Обратим внимание и еще на один момент в "Ис­ поведи" св. Августина, где говорится о том, что мимика и жес­ ты являются естественным языком всех народов. По всей ве­ роятности, имеется в виду естественная, т.е. присущая челове­ ку, врожденная способность совершать определенные тело­ движения в процессе речевого общения. Следует подчеркнуть, однако, что эта естественная способность имеет разные прояв­ ления в рамках разных культур и социумов. В эпоху бурного развития непосредственных международ­ ных контактов во всем многообразии их форм не вызывает ни­ какого сомнения необходимость исследования мимики, жес­ тов и поз в процессе общения между представителями разных народов с целью обеспечения взаимопонимания. Эта необходимость вызвала появление немалого количес­ тва работ, посвященных описанию отдельных кинетических систем или их элементов, см. работы [Акишина 1991; Алексо- ва 1995; Балтова, Предоева 1997; Верещагин, Костома­ ров 1981 ; Алликметс 1994; Волос 1972; Горелов 1980; Григо­ рьев, Григорьева, Крейдлин 1995; Колшанский 1974] и др., а также сравнению некоторых из них, см. работы [Акишина, Кано 1992; Андриянов 1977; Верещагин, Костомаров 1976; Капанадзе и Красильникова 1983; Николаева, Успен­ ский 1966; Райнов 1993; Смирнова 1977; Фаст 1993; Ходи- на 1981; Холл 1993; Якобсон 1970] и др. Нам не известны сопоставительные исследования мимики и жестов в сфере общения на близкородственных языках. Бли­ 172 Невербальные компоненты коммуникации зость языков и культур, сходные условия жизни и деятельнос­ ти ведут к допущению о том, что кинетические системы также обнаруживают высокую степень сходства. Мы не отрицаем правомерность такого мнения, но хотелось бы, во-первых, проверить факты, а во-вторых, продемонстрировать наличие, наряду со сходством, расхождений разного характера, кото­ рые, как правило, очень трудно уловить. Это позволяет прене­ брегать ими, и, в свою очередь, приводит к нарушениям в ком­ муникации. Объектом нашего анализа являются кинемы в русской ре­ чи и их корреляты в болгарской речи. Перед нами стояла зада­ ча сопоставить их, вывести существующие сходства и разли­ чия. Цель предпринятого исследования — лексикографическое представление русской кинетической системы в сопоставле­ нии с болгарской. Она подчинена общей в современной лин­ гвистике тенденции к "ословариванию" языкового описания [Караулов 1981: 38]. Хотя у Ю. Н. Караул ов а речь идет о языковом описании, а не о невербальных объектах, но следует подчеркнуть, что противоречия здесь нет: кинемы рассматри­ ваются не отдельно от вербального выражения, а во взаимо­ действии с ним; это сосуществующие элементы единого про­ цесса непосредственного общения. Материалом для анализа служат данные словаря Жесты и мимика в русской речи [Акишина 1991]. Аналогичного слова­ ря, представляющего болгарскую кинетическую систему, не существует, поэтому для сопоставительного анализа использу­ ются наблюдения автора, который является носителем болгар­ ского языка. В работе применяется метод сопоставительного анализа. Основой конкретной методики сопоставления является разра­ ботанная И. Червенковой [с опорой на — Сятковский 1976] методика попарного сопоставительного анализа лексических единиц [Червенкова 1982]. В рамках этого подхода сопостав­ лению подвергаются и план выражения, и план содержания "Кинема — значимый жест, мимическое и пантомимическое движение, входящее в коммуникацию в качестве невербального компонента при непосредственном общении коммуникантов'' |ЛЭС 1990: 221 ]. А. Липовска 173 анализируемых единиц. В нашем случае сопоставляется план выражения русских и болгарских кинем и их содержательная структура. Исходным пунктом анализа является русская кине­ тическая система. Единица объекта анализа — русско-болгар­ ская пара кинем. Используемая методика предполагает двуна- правленность анализа: сравнение каждой пары проводится сначала в направлении от русской кинемы к ее болгарскому корреляту, а потом от болгарской кинемы к русскому корреля­ ту. В результате сопоставления между анализируемыми еди­ ницами выявляются отношения сходства, включения, пересе­ чения и отсутствия общей части в формальном и содержатель­ ном аспектах. В рамках формального аспекта исследуется, с одной стороны, конкретное телодвижение, физическая реали­ зация жеста, а с другой — его вербальное представление в устной и письменной речи. Содержательный аспект выявляет отношения сходства и расхождения в области семантики, прагматики, системных связей кинем. Представленный подход оправдал себя при сопоставлении вербальных единиц близкородственных языков, какими явля­ ются русский и болгарский, он работает и при сопоставлении невербальных кинетических средств общения в рамках рус­ ской и болгарской языковой среды. Следует, однако, обратить внимание на тот факт, что ярко выраженный прагматический аспект большинства кинем является важной предпосылкой второго этапа сопоставления, ведущим аспектом которого бу­ дет прагматический. Этот аспект, по всей вероятности, в буду­ щем окажется определяющим и при составлении русско-бол­ гарского словаря мимики и жестов, в котором расположение материала будет зависеть не от названий частей тела, являю­ щихся активными или пассивными органами в реализации те­ лодвижения, а от цели употребления данной кинемы в ходе непосредственной речевой коммуникации, т.е. от иллокутив­ ной силы речевого акта, в котором определенное телодвиже­ ние участвует. 1 При этом нужно иметь в виду, что одни кине- "Иллокутивные акты конвенциональны; ... могут выполняться и невер­ бально, но даже в этом случае только конвенциональный невербальный акт может заслужить имя иллокутивного акта, скажем предупреждения" [Остин 1986 100]. "Условия успешности предполагают, что адресат спо- 174 Невербальные компоненты коммуникации мы дублируют своим участием цель речевого акта, другие вы­ ступают вместо вербальных средств, а третьи вносят некото­ рые коррекции в вербальный текст. Далее остановимся на отдельных моментах результатов со­ поставления, интересных с точки зрения прагматики. Попытаемся представить сначала вопросы, появляющиеся в связи с русскими и болгарскими кинетическими да и нет. Это довольно часто эксплуатируемый пример, см. работы [Акишина 1991 ; Верещагин, Костомаров 1976; Гребенев 1996; Якобсон 1970] и др. Он удобен тем, что очень "легко" авто­ рами указывается, что эти кинемы противоположны, и тем самым заканчивается объяснение. У Якобсона эта противопо­ ложность уточняется более подробным описанием движений головы, с которым можно в принципе согласиться, но следует обратить внимание на отмеченное автором отбрасывание го­ ловы назад в болгарской кинеме нет (К 1 б) 4. Это движение действительно является ее элементом, но элементом началь­ ным, не ярко выраженным и тем самым не нуждающимся в та­ кого рода выделении. Такое описание может подвести носите­ лей русского языка, изучающих болгарский язык как ино­ странный. Однако, как нам представляется, не в этом состоит сложность сопоставления указанных кинем. Без рассмотрения русских и болгарских кинетических да и нет на фоне более широкой области выражения подтверждения и отрицания, а также согласия и несогласия невозможно выяснить сущес­ твующие сходства и расхождения как в формальном плане (невербальном и вербальном представлении), так и в плане со­ держания. Вряд ли кто-нибудь решится утверждать, что в бол­ гарской сфере общения не используется в качестве отрицания кинема (К2б), которую можно описать как вращение головы из стороны в сторону. Ср. описание совпадающей по форме кинемы (К 1 р) в русской сфере общения в [Акишина 1991: 26]: собен опознать иллокутивную силу Р. а. (речевого акта — А. 77.), которая должна в нем быть вербально или невербально (просодически, мимичес­ ки) выражена" [ЛЭС 1990: 413 — Арутюнова Н. Д.]. 4 Здесь и далее таким образом будут условно обозначены рассматривае­ мые русские и болгарские кинемы (К — кинема; 1, 2, 3... — номера ки­ нем: р — русская кинема, б — болгарская кинема). А. Липовска 175 "качать / покачать, покачивать, мотать I мотнуть, помо­ тать, крутить / покрутить, трясти / потрясти головой (из стороны в сторону) — многократно быстро поворачивать го­ лову вправо и влево. При этом подбородок может быть при­ поднят, а нижняя губа выдвинута вперед". Следует, между тем, уточнить, что эта кинема (К2б) употребляется в бол­ гарском самостоятельно или в сочетании с другой кинемой с участием указательного пальца — ср. качать (указатель­ ным) пальцем (из стороны в сторону) [Там же: 59] — для выражения категорического отрицания чего-либо, ярко выра­ женного отказа сделать что-либо, может быть также выразите­ лем категорического несогласия, переходящего в запрет, обра­ щенный к собеседнику. А описанное Якобсоном движение, уточненное и дополненное тем, что болгары многократно и энергично трясут головой вперед и назад так, что подбородок очень близко подходит к груди, используется для более ней­ трального отрицания без элементов отказа и запрета (К1б). Конечно, это движение головы в сочетании с мимическими элементами (подбородок приподнят, нижняя губа тоже, а бро­ ви слегка сдвинуты к переносице) имеет очень мало общего с русской кинемой, выражающей подтверждение, согласие, го­ товность откликнуться на просьбу или приглашение (К2р), как должно было быть, если считать болгарскую и русскую систе­ му противоположными. Между тем русская кинема (К2р), ко­ торая имеет вербальное выражение кивать / кивнуть, поки­ вать головой [Там же: 27] имеет в качестве своего коррелята в болгарской сфере общения полностью совпадающую по способу реализации, а также имеющую аналогичное вербаль­ ное выражение кинему (КЗб) кимам / кимвам с глава, кото­ рая используется с такой же целью — для выражения подтвер­ ждения, согласия с мнением собеседника. Рассматриваемая русская кинема (К2р) может быть использована и для выраже­ ния согласия, связанного с готовностью откликнуться на при­ глашение, просьбу, условием, уговором и в какой-то мере да­ же обещанием. Для этой цели болгары используют другую ки­ нему (К4б), которую можно описать приблизительно так: один раз или многократно отклонять голову в сторону левого, а по­ том в сторону правого плеча. Таким образом, на вопрос- 176 Невербальные компоненты коммуникации приглашение: Отиваме ли на кино? Пойдем в кино? ' — бол­ гарин покачает головой, а русский согласится кивком головы. Следовательно, в зависимости от определенных оттенков в прагматике рассматриваемых русских и болгарских кинем можно построить следующие поля соответствия: К1р зК1б К2р ZD КЗ б Область подтверждения и отрицания и связанную с ней об­ ласть согласия и несогласия включают и ряд других кинем. Ср. русскую кинему дергать / дернуть плечом, передерги­ вать / передернуть, поводить / повести плечом (плечами), выражающую несогласие с собеседником, отказ отвечать или совершить какое-либо действие [Там же: 68—69], которая в болгарской сфере общения не используется с этой целью, та­ ким телодвижением болгары выражают обиду и в известной мере пренебрежительное отношение к собеседнику; несогла­ сие и категорический отказ делать что-либо и нежелание быть в контакте с собеседником выражаются русской кинемой складывать / сложить, скрещивать / скрестить руки на груди [Там же: 101-102], в общении болгар такую позу воспринимают только как типичную позу бездельника; к этой области относятся и кинемы, при помощи которых как рус­ ские, так и болгары выражают свое отрицание и отказ видеть или слышать что-либо — закрывать / закрыть, прикры­ вать / прикрыть (себе) глаза рукой (руками), затыкать / за­ ткнуть (себе) уши (руками) (пальцами). Сюда можно отнес­ ти, наверное, и некоторые другие существующие кинемы, ис­ пользующиеся с такой целью, но мы ограничились объемом словаря А. А. Акишиной. Далее остановимся на некоторых способах выражения оценки (положительной / отрицательной), одобрения и неодо­ брения при помощи русских и болгарских кинем. В эту об­ ласть нас привела вербальная реализация русской кинемы (К1р) качать / покачать, покачивать, мотать / мотнуть, по­ мотать, крутить / покрутить, трясти / потрясти головой (из стороны в сторону), которую мы рассматривали, отмечая способы выражения отрицания, несогласия. Другая русская А. Липовска 177 кинема (КЗр), вербально представленная очень близким к упо­ мянутому выражением качать /покачать, покачивать голо­ вой (из стороны в сторону), используется в русской сфере общения для выражения осуждения, критического отношения к чему-либо. Описание ее физической реализации (многократ­ но не очень быстро отклонять голову то к правому, то к лево­ му плечу) [Там же: 25-26] почти полностью совпадает с опи­ санием болгарской кинемы (К4б) согласия и готовности от­ кликнуться на приглашение, просьбу. Расхождение в данном случае видим в способе отклонения головы то к одному, то к другому плечу, а именно: русские, кстати, так же, как и бол­ гары (К5б), для выражения критического отношения к чему- либо качают головой одинаково с сильным наклоном то в од­ ну, то в другую сторону. Такого "акцента" не наблюдается при выражении согласия и готовности русскими (ср. К2р) и болга­ рами (ср. К4б). Таким образом, можно сделать вывод, что в данном случае совпадение наблюдается и в формальном, и в содержательном плане. КЗр К5б КЗр= К5б Здесь, как и до этого, не говорим о целостном представлении определенных пар кинем, так как не описываем результаты со­ поставительного анализа всей пары, т.е. всех выражаемых ки­ немами значений, а представляем отдельные элементы содер­ жательной структуры кинем, связанных с выражением опреде­ ленной прагматической цели. Критическая оценка с элементами высокомерия и прене­ брежения выражается русской кинемой (К4р), имеющей сле­ дующее описание: "Пристально оглядеть человека сверху вниз или снизу вверх; голова отклонена в сторону от собеседника и откинута назад" [Там же: 10-11]. Такое телодвижение (Кбб) существует и в болгарской кинетической системе, при этом используется болгарами с такой же целью, как и русскими. Можно было бы отметить, что в данном случае зафиксирова­ но тождество кинем, если бы не было некоторого расхожде­ ния в их вербальном представлении, которое, как было уже от­ мечено, тоже входит в область объектов нашего анализа. Но­ минация данного жесто-мимического движения в русском 23 178 Невербальные компоненты коммуникации языке допускает варианты осматривать / осмотреть, огляды­ вать / оглядеть с головы до ног (с ног до головы), тогда как в болгарском языке можно сказать лишь оглеждам / огледам от главата до петите 'с головы до пяток К4р K6Õ К4рs Кбб Знак тождества можно поставить между членами русско-бол­ гарской пары кинем (К5р и К7б), которые выражают неодоб­ рение чего-либо при помощи мимики, имеющей следующее описание: брови сдвинуты к переносице так, что образуют складки на лбу. В русском языке вербально эта кинема пред­ ставлена выражениями хмурить / нахмурить брови (лоб); на­ супить, сводить / свести, сдвигать / сдвинуть брови; мор­ щить, наморщить лоб; хмуриться / нахмуриться, насупить­ ся; делать / сделать грозное лицо (грозную, недовольную ми­ ну); водить бровями; брови сошлись на переносице [Там же: 8]. В данном случае в болгарском языке наблюдается тоже богатая гамма вербальных средств представления соот­ ветствующей кинемы, которые коррелируют с русскими выра­ жениями; следует, между тем, отметить, что такие выражения, как водить бровями или делать недовольную мину, услы­ шанные или прочитанные болгарами, изучающими русский язык, вызовут у них затруднения. Учащиеся не поймут, о ка­ кой кинеме идет речь, хотя ее физической реализацией и со­ держанием они в принципе владеют. 1 Эта проблема очень важная, и она заслуживает соответствующего внимания при сопоставительном исследовании русской и болгарской кине­ тических систем, русского и болгарского языков. К5р К7б К5р = К7б Для выражения одобрения, похвалы, положительной оценки кого- или чего-либо в русской сфере общения часто использу­ ется кинема (Кбр) с номинацией выставлять / выставить, показывать / показать, поднимать / поднять большой палец [Акишина 1991: 57]. Ее можно отнести к разряду безэквива­ лентных кинем. Как к безэквивалентной лексике, так и к без- 5 См. об этом: [Верещагин. Костомаров 1981]. А. Липовска 179 эквивалентной кинесике исследователи должны проявлять особое внимание, потому что незнание данной мимики, жеста, позы, используемых в общении на изучаемом иностранном языке, может привести к нежелательным помехам в коммуни­ кации. В данном случае болгары не поймут ни цели употре­ бления жеста при непосредственном общении на русском язы­ ке, ни тем более его вербального выражения в письменной или устной речи. При непосредственном общении существует опасность на основании сходства в способе реализации отнес­ ти его к кинеме пожелания, очень редко используемой, но все же существующей в болгарской сфере общения (ср.: при по­ мощи этой болгарской кинемы желают удачи, успеха). Кбр О Для выражения оценки, отношения к фактам действительнос­ ти, к высказываемому мнению, к собеседнику и т.п. русскими и болгарами используется и ряд других кинем, некоторые из которых тождественны; между другими наблюдаются отноше­ ния включения, пересечения, а есть и такие кинемы, которые относим к разряду безэквивалентных. В заключение хотелось бы особо выделить только некото­ рые из множества проблем, возникающих при сопоставитель­ ном анализе кинетических систем близкородственных языков, который должен предшествовать презентации материала в двуязычном словаре мимики и жестов. Следует обратить вни­ мание, с одной стороны, на соотношение вербального и невер­ бального компонентов в рамках каждого из сопоставляемых языков, а с другой — на соотношение этих компонентов при сопоставлении. Дело в том, что, наряду с полным совпадением (или несовпадением) в невербальном плане и наличием пол­ ной эквивалентности (или безэквивалентности) в вербальном выражении определенных кинем в общении на русском и бол­ гарском языках, существует множество расхождений проме­ жуточного характера. Необходимо подробно описывать кине­ мы, особо выделять расхождения в вербальном и невербаль­ ном плане представления. Проблемой другой природы являет­ ся способ визуального представления в словаре. Решение ви­ дится в реализации такого типа словаря не в форме книги, а на CD-ROM. 180 Невербальные компоненты коммуникации В конце хотелось бы обратить внимание на эпиграф к ста­ тье То же — да не то! — воплощающий в себе основной вы­ вод, который напрашивается в результате проведенного нами сопоставления. Казалось, что русская кинетическая система та же, что и болгарская, но оказалось, что не та. Было проанали­ зировано 196 русско-болгарских пар кинем, имеющих в качес­ тве исходных русские кинемы, включенные в словарь А. А. Акишиной. Около 35% из них обнаруживают отношение тождества, лишь 3 русские кинемы можно отнести к безэкви­ валентной по отношению к болгарской кинетической системе кинесике, а во всех остальных парах наблюдаются отношения включения и / или пересечения. ЛИТЕРАТУРА Акишина 199! — А. А. Акишина, X. Кано, Т. Е. Акишина. Жесты и .ми­ мика в русской речи. Москва. Алексова Р. 1996 — Елементи на невербалната комуникация в ежеднев­ ного обшуване на българина (по време на учебните часове в учили­ ще). Езикът и социалните контакти. София. Алликметс К. 1994 — Невербальные средства коммуникации — состав­ ной компонент профессионального портрета учителя. Национально- культурный компонент в тексте и языке. Минск. Андриянов В. В. 1977 — Сравнительная характеристика жестов русских и французов. Национально-культурная специфика речевого поведе­ ния. Москва. Балтова П.. Предоева А. 1997 — Аспекти на речевата комуникация. София. Вальсинер Я., Миккин X. 1974 — Невербальная коммуникация в диадах (по материалам экспериментальных исследований за рубежом). Уче­ ные записки Тартуского ун-та. Вып. 335. Тарту. Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. 1976 — Язык и культура. Москва. Верещагин Е. М.„ Костомаров В. Г. 1981 — О своеобразии отражения ми­ мики и жестов вербальными средствами (на материале русского язы­ ка). Вопросы языкознания. 1. Витгенштейн Л. 1985 — Философские исследования. Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Москва. Волос Р. П. 1972 — Введение в изучение невербальной коммуникации русского языка. Страноведение и преподавание русского языка иност­ ранцам. Москва. Гачев Г". 1995 — Национальные образы мира. Москва. Горелов И. Н. 1980 — Невербальные компоненты коммуникации. Москва. А. Липовска 181 Гребенев А. Л. 1996 — Своеобразие речи в межкультурной коммуника­ ции. Езикът и социалните контакти. София. Григорьева С. А., Григорьев Н. В., Крейдлин Г. Е. 1996 — Словарная статья в экспериментальном словаре русских жестов, мимики и поз. Московский лингвистический журнал. 1. Капанадзе М, Красильникова Е. В. 1983 — Жест и структура высказы­ вания в разговорной речи. Русская разговорная речь. Москва. Караулов Ю. Н. 1981 — Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка. Москва. Колшанский Г. В. 1974 — Паралингвистика. Москва. ЛЭС 1990 —Лингвистический энциклопедический словарь. Москва. Николаева Т. М., Успенский Б. А. 1966 — Языкознание и паралингвис­ тика. Лингвистические исследования по общей и славянской типоло­ гии. Москва. Остин Дж. 1986 — Слово как действие. Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Москва. Райнов В. 1993 — Символното поведение на човека. София. Смирнова 1977 — Сопоставительное описание элементов русской и ан­ глийской кинесической коммуникации. Национально-культурная спе­ цифика речевого поведения. Москва. Сятковский С. 1976 — Основные принципы сопоставительного анализа языков. Русский язык за рубежом. 4, 5. Фаст Дж., Холл Э. 1995 — Как понять иностранца без слов. Москва. Филиппов И. П. 1975 — Фразеологизмы и жесты. Русский язык в школе. 3. Ходина Н. Т. 1981 — Обозначение жестов как знаки психологических состояний в русском и английском языках. Семантические категории сопоставительного изучения русского языка. Воронеж. Червенкова И. 1982 — О сопоставительном описании русской и болгар­ ской лексики. Вопросы сопоставительного описания русского и бол­ гарского языков. Фонетика и лексика. София. Якобсон Р. 1970 —Л о и нет в мимике. Язык и человек. Москва. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. П. Тарту. 1999. СООТНЕСЕННОСТЬ ПРАГМАТИЧЕСКОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ ГАЗЕТНОГО ЗАГОЛОВКА И ТЕКСТА С. МЕЛЬЦЕР Как отмечает ряд исследователей [Васильева 1982; Богослов­ ская, Махнева 1985], "стилистика заголовка составляет очень важный раздел в общей стилистике газетно-публицистической речи". Удачный заголовок позволяет автору публикации инте­ ресно и рационально подать читателю газетный материал; на­ звание статьи указывает на тему сообщения, выполняя номи­ нативную функцию, и содержит его оценку, программируя со­ ответствующее этой оценке восприятие текста и осуществляя тем самым апеллятивную функцию. Первый тип заголовков, с преобладанием объективно-логического содержания, называ­ ется еще информативным, а второй, с доминированием субъективно-оценочного содержания, — прагматическим. От точности и четкости выполнения каждым заголовком своих функций во многом зависит успешность оформления газеты в целом. Конденсируя содержание текста, название статьи соотно­ сится с ним. Ранее мы писали о том, как информативная и прагматическая функции заголовков реализуются в газетах на эстонском и русском языках [Мельцер 1999]. В данной статье рассмотрим, как прагматическая направленность газетного за­ головка соотносится с содержанием текста. Материалом для анализа послужили статьи из эстонских газет "Eesti Päevaleht", "Postimees", "Sõnumileht"", "Äripäev" и их переводы в газетах "Эстония", "День за днем", "Деловые ведомости" за 1997- С. Мельцер 183 1999 годы. Прежде всего было проанализировано 193 газетных заголовка, которые мы разделили на пять тематичес­ ких групп (культура, политика, экономика, спорт, преступле­ ния) в соответствии с рубрикацией газет, с тем, чтобы просле­ дить, насколько точно переводятся заголовки в каждой из вы­ деленных групп. На данном этапе исследования наше внимание привлекли заголовки, максимально различающиеся при переводе с одно­ го языка на другой. Мы пытались выяснить, какой аспект взят за основу при переводе, какую роль играют при этом русский и эстонский "публицистический менталитет" и как изменение названия статьи влияет на ее перевод — ведь, как было отме­ чено ранее, заголовок тесно связан с содержанием статьи, определяет ее доминантные смыслы. "С одной стороны, за­ главие как никакая другая единица текста обращено к другим художественным системам и в наибольшей степени подверже­ но влиянию экстралингвистических факторов, с другой — за­ главие, как никакая другая единица текста, связано со всем текстом" [Сырица 1997: 132]. Особенности перевода заголов­ ков в зависимости от их принадлежности к той или иной тема­ тической группе были подробно рассмотрены ранее [Мельцер 1999]. На примере трех статей проследим, как изменения в за­ головках соотносятся с последующим текстом. Напомним, что проведенный на первом этапе исследования анализ позволил нам прийти к выводу о том, что в целом для заголовков на эстонском языке характерна большая упорядо­ ченность, сюжетность, меньшая субъективность, поскольку в них усилена информативная функция: автор констатирует факт, воздерживаясь от оценки. В заголовках же статей из рус­ ских газет доминирует прагматическая функция: автор фоку­ сирует свое отношение к описываемому факту, учитывая цен­ ностные ориентации и пристрастия адресата. Название статьи на эстонском языке чаще всего представ­ ляет собой правильную синтаксическую конструкцию, в пер­ вую очередь констатирующую факт, — в русских же газетах явно доминирует оценочная, прагматическая функция назва­ ния статьи — думается, в данном случае сказывается косвен­ ное влияние русского традиционного газетного языка, пример 184 Соотнесенность прагматической направленности российской прессы с ее броскостью, эмоциональной насыщен­ ностью заголовков. Наконец, в русских газетах преобладают не просто заголов­ ки-сообщения, а заголовки-загадки, "коммуникативные фраг­ менты" [Гаспаров 1996], окруженные образными ассоциация­ ми, что также усиливает эмоциональное воздействие заголов­ ка, поскольку линейное движение языковой ткани сопровож­ дается нелинейным потоком ассоциаций, вызываемых такими сочетаниями слов, как русская Татьяна, лето, ах, лето, лов­ кость рук и др. Наши наблюдения над характером оформления газетных заголовков на русском и эстонском языках свидетельствуют о различиях в культурной и политической ориентации, об осо­ бенностях национального менталитета носителей данных язы­ ков, т.е. о влиянии экстралингвистических факторов на пере­ вод названий статей. Эти изменения отражаются в тексте. Для примера возьмем статью, опубликованную в эстонской газете "Postimees" 27 июля 1999 года, и ее перевод на русский язык ("Эстония", 28 июля 1999 года). Статья называется Võlgades Concordia ootab rikast pruuti (Задолжавшая "Конкордия" ждет богатую невесту) // "Конкордия " заждалась богатого жени­ ха — и речь в ней идет о Международном университете "Кон­ кордия", задолжавшем налоговому департаменту и планирую­ щем присоединиться к Эстонскому центру морского образова­ ния с его 30-миллионным бюджетом. В заголовке на языке оригинала "Конкордия" ждет невесту, а в переводе — жениха, что можно объяснить отсутствием грамматически выражен­ ной категории рода в эстонском языке, и если на русском язы­ ке семантика "Конкордии" как слова женского рода обуслов­ ливает появление "жениха" в виде Центра морского образова­ ния (главное слово конструкции — мужского рода, в дальней­ шем ЭЦМО), то на эстонском языке это противопоставление по роду нейтрализуется. В названии статьи привлекает внимание и глагол ootab (ждет, ожидает) // заждалась: эстонский глагол не имеет кон- нотативного фона, в отличие от русского заждалась, разго­ ворного глагола интенсивно-результативного способа дей­ ствия, означающего "полноту и исчерпанность результата, С. Мельцер 185 тщательность в сочетании со значением интенсивности и экс­ прессивности действия", "интенсивную погруженность в дей­ ствие" [Русская грамматика 1980: 601-602]. Таким образом, потенциальная негативная оценочность, заключенная прежде всего в слове заждалась, устанавливает иронический, нега­ тивно-оценочный коннотативный фон и настраивает на соот­ ветствующее восприятие переводной статьи. Каким образом это отражается в тексте? 1. Concordia Rahvusvaheline Ülikool Eestis... soovib endiselt kosida 30-miljonilise eelan'erahaga Eesti Merehariduskeskust (Междуна­ родный университет "Конкордия" в Эстонии по-прежнему же­ лает посвататься к Эстонскому центру морского образования с его 30-миллионным бюджетом) // Международный университет "Конкордия " в Эстонии по-прежнему не прочь посвататься к Эстонскому центру морского образования с его 30-миллионным бюджетом. Замена стилистически нейтрального глагола soovib предикати­ вом не прочь создает определенное восприятие благодаря сти­ листической окрашенности слова (устаревшее, разговорное), в данном случае придающей предложению иронический отте­ нок. 2. Kesk-Ariregistri andmetel ei rahuldanud Tallinna Äriregister 20. märtsil 1998. aktsiaseltsi Concordia kandeavaldust ja ettevõte peaks kuuluma sundlikvideerimisele (По данным Центрального коммер­ ческого регистра, 20 марта 1998 года Таллиннский коммерческий регистр не удовлетворил заявление "Конкордии" о занесении в регистр, так что университет должен бы подлежать ликвидации в принудительном порядке) // По данным Центрального коммер­ ческого регистра, 20 марта 1998 года Таллиннский коммерчес­ кий регистр отказался удовлетворить заявление "Конкордии " о занесении в регистр, так что университет подлежит ликви­ дации в принудительном порядке. Перевод предложения имеет более категоричный, экспрессив­ ный характер за счет замены отрицательной формы эстонско­ го глагола ei rahuldanud/ не удовлетворил сочетанием глаго­ лов отказался удовлетворить, первый из которых имеет зна­ чение желательности, и изменения сослагательного наклоне­ ния со значением долженствования должен бы подлежать ли­ 24 186 Соотнесенность прагматической направленности квидации резолютивным подлежит ликвидации в форме инди­ катива. 3. Concordia rektori Mart Susi sõnul ... võlg maksuametile pole märkimisväärne (По словам ректора "Конкордии" Марта Суси ... долг налоговому департаменту незначителен) // Ректор "Кон- кордии " Март Суси уверяет, однако, что долг налоговому де­ партаменту ... пустяк. Если в оригинальном тексте упоминание о ректоре "Конкор- дии" — это отсылка к источнику информации, констатация факта, то при переводе предложение приобретает негативно- оценочный фон, задаваемый сочетанием глагола уверяет со значением убеждения кого-либо в чем-либо и последующего противительного союза однако со значением несоответствия предшествующему утверждению, что в целом заставляет усомниться в истинности уверений ректора. Дополнительную экспрессивную окраску предложение приобретает и за счет употребления разговорного, стилистически сниженного слова пустяк вместо стилистически нейтрального pole märkimis­ väärne / незначителен. 4. Concordia Ülikooli soov ... EMHK-ga ühte heita on püsinud kalju­ kindlana alates 1998. aasta kevadest, mil toonane haridusminister Mait Klaassen tahtis leida krunti merehariduskeskuse väljaehita­ miseks Viimsi poolsaarel (Желание университета "Конкордия" ... слиться с ЭЦМО укрепилось начиная с весны 1998 года, когда тогдашний министр образования Майт Клаассен хотел найти зе­ мельный участок для строительства центра на полуострове Вийм- си) // Непоколебимое намерение "Конкордии"... пойти "под венец " с ЭЦМО укрепилось еще весной 1998 года, когда тог­ дашний министр народного образования Майт Клаассен возна­ мерился подыскать земельный участок для центра на полуос­ трове Виймси. Использование создающих оценочно-экспрессивный коннота- тивный фон слов и словосочетаний непоколебимое намерение вместо soov / желание, пойти "под венец " вместо ühte hei­ ta/слиться (в данном случае в переводном варианте обыг­ рываете я противопоставление по роду, вынесенное в заголо­ вок статьи), вознамерился подыскать вместо tahtis lei­ da / хотел найти усиливают апеллятивную функцию выска­ С. Мельцер 187 зывания, отодвигая на второй план функцию передачи инфор­ мации, тогда как в предложении на эстонском языке прежде всего констатируются факты и оно выполняет информатив­ ную функцию. На основании вышеизложенного можно прийти к выводу о том, что как предваряющий газетную статью заголовок, так и следующий за ней текст на русском языке имеют более четко выраженную прагматическую направленность, чем в публика­ ции на языке оригинала. Это подтверждается и такими имею­ щимися в статье соответствиями на эстонском и русском язы­ ках, как да и богатые спонсоры нашлись бы вместо leiduks arvukalt sponsoreid, kes erakooli toetada tahavad / нашлось бы достаточное количество спонсоров, которые хотят поддер­ жать частный университету вопрос не может быть решен с кондачка и в спешке вместо nii kiiresti ei saa riskeerida / нельзя рисковать в такой спешке. Завершающим аккордом к пере­ водной статье звучит фраза ...чтобы поступающие в вузы смогли сделать осознанный выбор и не "накололись " на вузе, не имеющем аккредитации, отсутствующая в тексте на эстон­ ском языке и подчеркивающая общую тональность публика­ ции. Проследим, каким образом прагматическая направленность газетного заголовка соотносится с содержанием статьи, на примере публикации в газете "Eesti Päevaleht" от 16 октября 1998 г. и ее перевода в газете "Эстония" (17. 10. 1998). Назва­ ние на эстонском языке и его перевод оформлены следующим образом: 84-aastane vanamemm loobus korterist Heidmetsa kasuks (84-летняя старушка отказалась от квартиры в пользу Хейдметса) // Люди как люди. Вот только квартирный вопрос их испортил. Заголовок на русском языке представляет собой цитату из "Мастера и Маргариты" и включается в контекст произведе­ ния Булгакова, вызывая в памяти слова: "... они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было ... квартирный вопрос только испортил их..." — и создавая определенный иронически-сожалеющий настрой для восприятия последую­ щего текста. Посмотрим, как это отражается в переводе ста­ тьи. 188 Соотнесенность прагматической направленности 1. Та tunnistab varmalt oma vigu ja näib siiras ka siis, kui peab villast viskama (Он всегда признает свои ошибки и выглядит искренним, даже когда говорит неправду / отливает пули) // Сийманн все­ гда признает свои ошибки и выглядит искренним, даже когда вешает лапшу ни уши. 2. Pantimine pole kuritegu — miks Siimann sellest rääkida ei tahtnud? (Залог — не преступление, почему Сийманн не хотел об этом говорить?) // Залог — не порок, отчего же Сийманн не хотел об этом говорить? 3. Enda vastandamine seadusele ja riigivõimule, olgu see enda valitud, on iseloomulik binaarsele kultuurisüsteemile (Противопоставление себя закону и государственной власти, пусть она избрана нами самими, характерно для бинарных систем) // Противопоставле­ ние себя закону и государственной власти, даже если мы сами избрали ее ни свою голову, характерно для бинарных систем. 4. Seega on peaminister astunud oma eelkäija Tiit Vähi jälgedes (Так премьер-министр ступает на путь своего предшественника Тийта Вяхи) // Премьер вступает на сколыкий путь своего предшественника Tuuma Вяхи. 5. Eesti elanikel on olnud keskmisest veidi enam ... edasiviivat kuded ust, demokraatiakogemust (Жителям Эстонии свойственны в целом чуть больше, чем в среднем, ... побуждающая к действию зависть, опыт демократии) // Жителям Эстонии свойственна в целом чуть больше, чем в среднем, ... "белия" зависть, заставляющая напрягаться, да и опыт демократии — тоже. 6. Kui eraisik Siimann ostab midagi kallist oma sugulaselt odavalt, on see tore perekond (Если частное лицо Сийманн купил нечто цен­ ное по низкой цене / дешево у родственника. — это хорошая се­ мья) // Если частное лицо Сийманн купил нечто ценное по де­ шевке у родственника, значит мы имеем дело с хорошей се­ мьей. Поведение людей в данной ситуации с куплей-продажей квар­ тиры поставлено в центр внимания. Вынесенное в заголовок статьи словосочетание квартирный вопрос получает добавоч­ ный отрицательно-оценочный фон осмысления благодаря встречающемуся в русском тексте словосочетанию квартир­ ная сделка (2 раза), квартирные махинации (1 раз); в эстон­ ском оригинале используются словосочетания korterilugu (ис­ тория с квартирой) — 2 раза, korteri imeodav ostuhind (на С. Мельцер 189 редкость низкая стоимость квартиры) — 1 раз, — имеющие более нейтральную окраску. Если в статье на эстонском языке содержится в основном только изложение фактов истории, разворачивающейся вокруг квартиры М. Сийманна на ул. Мюйривахе, а оценка описыва­ емых в статье событий отодвигается на второй план, то пере­ вод усиливает ее воздействие на читателя прежде всего за счет экспрессивно окрашенной лексики, давая оценочную характе­ ристику описываемым событиям. Название газетной статьи тесно связано с ее содержанием, и контекстом для расшифров­ ки заголовка является весь последующий текст [Сырица 1997: 133]. Аналогичные выводы можно сделать, рассматривая текст под названием Hilinemine: ühtne vorm aidanuks tragöödiat ära hoida. Vedurijuhi viimane teekond. (Опоздали: единая форма по­ могла бы избежать трагедии. Последний путь машинис­ та) // Последний путь машиниста. Заголовок (на русском языке — лишь часть его), представ­ ляющий номинативное предложение, входит в структуру тек­ ста, обозначая событие, произошедшее на Эстонской желез­ ной дороге в октябре 1998 года. В сопоставляемых статьях развиваются две линии, наме­ ченные в заголовках: последний путь / машинист. Обе линии поддерживаются рядом синонимов из эстонского и русского языков: viimane teekond ! последний путь, tee kalmistule / до­ рога на кладбище, kaotas elu / потерял жизнь, ei näe poega enam kunagi / никогда больше не увидит сына, veduri­ juht I машинист, pühendunud töötaja / добросовестный работ­ ник, raudteetööline / железнодорожник, Anatoli Filkov / Анато­ лии Фильков. Далее акцент в эстонской статье делается на том, что если бы работники железной дороги имели единую рабочую форму, то и стрелявший в этой ситуации мог бы разобраться, кто есть кто. Автор перевода смотрит на ситуацию иначе: «Не дешевле ли обмундировать "стрелков", чтобы нормальные лю­ ди, увидев эту форму, прятались подальше. Ведь потенциаль­ ными жертвами "защитничков" может стать каждый из нас, а на всех формы не напасешься». Как мы видим, авторы ориги­ 190 Соотнесенность прагматической направленности нальной и переводной статей, описывая трагический характер события, акцентируют разные его причины, и это отражается как в заголовках статей, так и в их содержании. Можно сказать, что приведенный в качестве примеров ма­ териал позволяет подтвердить предположение о том, что га­ зетные заголовки, с одной стороны, подвержены влиянию экс­ тралингвистических факторов и, отражая позицию автора, имеют прагматическую направленность, с другой — связаны с содержанием всей статьи, и изменения в заголовках находят свое отражение в текстах. ЛИТЕРАТУРА Богословская О. И., Махнева Н. Р. 1985 — К вопросу о рекламное™ газетных заголовков. Проблемы функционирования языка и спе­ цифики речевых разновидностей. Пермь. 104-114. Васильева А. Н. 1982 — Газетно-публицистическии стиль речи. Москва. Гаспаров Б. М. 1996 —Язык, память, образ. Москва. Золотова Г. А. 1973 — Очерк функционального синтаксиса русского языка. Москва. Костанди Е. И. 1997 — Тип предложения и тип текста. Valoda — 1996. Daugavpils. 160-165. Мельцер С. Б. 1999 — Газетный заголовок как средство выражения авторской установки. Valoda— 1998. Daugavpils. 118-125. Русская грамматика. 1980 — Т.2. Москва. Сырица Г. 1997 — Семантика заглавий. Valoda — 1996. Daugavpils. 131-140. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика Новая серия. II. Тарту, 1999. РУССКИЙ ГЛАГОЛ НА ФОНЕ СУБЪЕКТНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ ТЕКСТА Н. К. ОНИПЕНКО Идея субъектной перспективы текста является одной из основ­ ных составляющих концепции коммуникативной грамматики. Концепция коммуникативной грамматики поставила в центр исследования говорящую личность, а основным объектом сде­ лала текст. Но это не означает, что грамматика из науки о язы­ ке превратилась в науку только о речи. Дело в том, что комму­ никативная грамматика не противопоставляет язык и речь, а обнаруживает языковые законы порождения речи. В коммуникативной грамматике разграничены четыре сту­ пени речевой деятельности. Первые две ступени (А и В) при­ надлежат области социально-языковой практики, ступени С и D — области конкретного: тактики и стратегии конкретного текста, сфере конкретного авторского сознания. На ступени В находятся общественно-речевые модели речевой деятельности, или коммуникативные регистры речи. Коммуникативный регистр речи представляет собой одну из возможных моделей речевой деятельности, в рамках которой говорящий предстает в одной из возможных для него ролей: в роли субъекта восприятия, субъекта знания, субъекта мнения, субъекта волеизъявления или субъекта эмоциональной реак­ ции. Подробнее см. об этом [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998:440-469]. Исследуя текст, коммуникативная грамматика уделяет большое внимание глаголу и глагольным категориям, по­ скольку именно глагольная синтаксема обнаруживает тот ком­ муникативный регистр, средствами которого оформляется Русский глагол на фоне субъектной перспективы текста данное пропозициональное содержание, обнаруживает точку зрения говорящего. Поэтому исследование глагольных синтак- сем соединяет ступени А и В. Но глагольная синтаксема свя­ зана также и с уровнем речевой тактики (ступень С), где в рамках структуры "образа автора" не только избирается конкретная социальная маска субъекта речи, но и появляются другие субъекты сознания, другие голоса, другие точки зре­ ния. Соединение всех субъектов (действия, сознания, речи) на одной "оси" получило название субъектной перспективы тек­ ста [Онипенко 1985; 1994]. Если понятие коммуникативного регистра позволяет увидеть разные точки зрения (разные дис­ танции во времени) одного субъекта, то модель субъектной перспективы соотносит точки зрения разных субъектов. Ис­ пользуя символы схемы субъектной перспективы, можно ска­ зать, что типология коммуникативных регистров членит зоны модуса (S-4 и S-3), обнаруживая в них возможности разной пространственно-временной дистанцированности субъекта модуса по отношению к изображаемой действительности; сама же субъектная перспектива соединяет те субъектные зо­ ны, которые принимают участие в организации конкретного высказывания и текста в целом. Типология коммуникативных регистров имеет непосред­ ственное отношение к категории времени, модель субъектной перспективы — к категории лица. Категория лица как подлин­ ный "фундамент сказуемости" (В. В. Виноградов) имеет непо­ средственное отношение не только к субъектной перспективе текста, но и к коммуникативному регистру. В условиях репро­ дуктивного и информативного регистров личная парадигма модели предложения зависит от типа субъекта (личный, пред­ метный, пространственный) и от возможности / невозможнос­ ти совпадения субъекта модуса и субъекта диктума, а кон­ кретная личная форма глагола и конкретная субъектная моди­ фикация модели прочитывается в зависимости от точки зрения говорящего (пишущего). Так, форма 3-го лица — основная личная форма авторского повествования в нарративном тек­ сте — прочитывается по-разному: (а) как обнаруживающая расстояние между персонажем и автором и (б) как сближаю­ H. К. Онипенко 193 щая субъектную сферу автора и персонажа — субъекта чув­ ствующего и мыслящего в фрагментах внутренней речи персо­ нажей. В поэзии же лирическое Я и соответственно форма 1- го лица объемлет весь мир. Если 3- л ицо в нарративе очерчи­ вает границы художественного мира, творимого словом (а об­ раз автора принадлежит этому же миру), то 1- лицо и инклю­ зивные формы 2-го и 3-го лица в лирике прочитываются двоя­ ко: предельно узко (личностно, индивидуально) и предельно широко (обобщенно, общечеловечно). В генеритивном регистре границы между субъектными сферами стираются: противопоставление 1- /2-го лица 3-му лицу не обнаруживает дистанции между участниками и не­ участниками речи. Обусловленность конкретного высказывания тем или иным типом модуса, а также соотношение субъектов диктума и мо­ дуса выражается прежде всего глагольными синтаксемами, функциональная предназначенность которых состоит в том, чтобы фиксировать тип модуса и указать "место" этого модуса по отношению к авторскому Я, т.е. соединять вертикальными связями не только ступени А, В и С, но и ступень D. Наиболее ярким примером этого могут служить синтаксемы модусных глаголов, интерпретация которых возможна лишь в структуре "образа автора", нередко в связи с авторской стратегией. В ка­ честве примера рассмотрим употребление глагола казаться в повести А. П. Чехова "Дуэль". Это самый частотный модус- ный глагол в данном тексте, но в сложной субъектной струк­ туре повести "Дуэль" есть зона, для которой глагол казаться невозможен, — субъектная сфера фон Корена: кажется прежде всего Лаевскому и Надежде Федоровне, кажется Самойленко и рассказчику, но не фон Корену, который оказывается только субъектом знания и абсолютно уверенным в своей правоте субъектом мнения. Именно глагольная синтаксема кажется, а также вводные типа должно быть обнаруживают точку зрения рассказчика, не сливающуюся с точками зрения героев; ср.: Дьякон был очень смешлив и смеялся от каждого пустяка до ко­ лотья в боку, до упаду. Казалось, что он любил бывать среди 25 Русский глагол на фоне субъектной перспективы текста людей только потому, что у них есть смешные стороны и что им можно давать смешные прозвища. или: ... этот Самойленко на всякого вновь приезжавшего производил неприятное впечатление бурбона и хрипуна, но проходило два- три дня после первого знакомства, и лицо его начинало казаться необыкновенно добрым, милым и даже красивым. В последнем примере употребление глагола казаться указы­ вает на принадлежность рассказчика к той же социальной сре­ де интеллигенции, к которой принадлежат и герои повести. Казаться рассказчика употребляется в информативно-описа- тельных (характеристики героев) или репродуктивно-описа- тельных фрагментах, оно сохраняет реальность и не творит иллюзии. Казаться в сфере Лаевского обращено на него са­ мого и очерчивает границы выдуманного мира героя, в таком казаться гораздо больше ментального, чем перцептивного. Перцептивная же часть семантики глагола казаться актуали­ зируется в субъектной сфере Надежды Федоровны, в ее взгля­ дах на самое себя: ... она казалась себе очень миленькой; ... она казалась себе маченькои, простенькой, легкой и воз­ душнои, как бабочка. Казаться в мыслях Лаевского о Надежде Федоровне звучит как обвинение во лжи. Так, в предложении Он подумал, что одевается она и причесывается, чтобы казаться красивой, и читает для того, чтобы казаться умной глагол казаться связан не с точкой зрения Надежды Федоровны (ес­ ли бы это было так, то она употребила бы глагол выглядеть), которая считает, что она действительно красивая и умная, а с точкой зрения Лаевского, которому " ... все, что она говорила и делала, казалось ... ложью". Он обвиняет Надежду Федоров­ ну в том, в чем его обвинит фон Корен, используя глагол при­ кинуться', см.: Такие субъекты, как он, с виду интеллигентные, немножко вос­ питанные и говорящие много о свое.м благородстве, умеют при­ кинуться необыкновенно сложными натурами. Глагол прикинуться интерпретирует определенное поведение человека с точки зрения стороннего наблюдателя, который считает, что данные действия направлены на то, чтобы создать H. К. Онипенко 195 о себе ложное впечатление у окружающих, обмануть окружа­ ющих, считает обман намеренным. В мыслях Лаевского ка­ заться сближается с глаголом прикинуться. Соединения хо­ чет казаться, умеет казаться предполагают расстояние меж­ ду зоной субъекта-носителя признака (S-1) и зоной субъекта мнения (S-3), т.е. предполагают ситуацию 3-го лица. А пред­ ложения типа Она казалась себе миленькой или В это время он очень нравился себе самому, и ему казалось, что весь мир смотрит на него с удовольствием прочитываются на фоне диалогического контекста: Надежда Федоровна и Лаевский, Самойленко и автор. Диалогическое отношение между двумя точками зрения (Самойленко и автора) может быть обнаруже­ но в рамках одного предложения: ... он посматривач по сто­ ронам и находил, что ... некрасивые, худосочные пальмы очень красивы. Исследование семантики глагола на фоне субъектной пер­ спективы текста позволяет уточнить словарную статью, см., напр., глагол висеть, для которого выделяют три или более значений. При разграничении значений этого глагола обычно учитывают, (а) к чему прикреплен объект и (б) каков объект (является ли он отделяемой или неотделяемой частью целого). Второй признак оказывается дифференциальным для отнесе­ ния предложений Картина висит на стене и Руки висят как плети в разные разделы словарной статьи. Эти примеры, дей­ ствительно, иллюстрируют разные значения, но они связаны не столько с возможностью / невозможностью членения объекта, сколько с точкой зрения говорящего: второе значение связано с перцептивной модусной рамкой, в то время как пер­ вое допускает и модус знания, и модус мнения (кроме перцеп­ тивного). Даже если в предложение типа Одежда на нем ви­ сит добавить квантор общности (Одежда на нем всегда ви­ сит), это предложение продолжает принадлежать одному су­ бъекту сознания, данному говорящему, который этим предло­ жением обобщает собственные зрительные впечатления. Для предложений, в которых выражается "отклонение" от нор­ мального положения (напр. Обои висят клочьями), исходным является совпадение точки зрения говорящего (S-4) и на­ блюдателя (S-3). 196 Русский глагол на фоне субъектной перспективы текста Совпадение / несовпадение, сближение или противопостав­ ление точек зрения автора и персонажа, соотнесение точек зрения разных персонажей выражается не морфологической категорией лица, а глагольной синтаксемой, соединившей в себе грамматическое значение лица, категориальную семанти­ ку глагола (такие признаки, как акциональность / неакцио- нальность, динамика / статика, перспективность/ ретро- спективность, констатация / интерпретация, имперфектив- ность / перфективность и др.) и функционально-регистровую предназначенность. Функционирование глагольных синтаксем соединяет грамматико-морфологические, семантико-синтакси- ческие и коммуникативно-речевые факторы. В отличие от именных синтаксем, глагольные всегда синтаксически обус­ ловлены — не только на уровне модели предложения, но и на уровне коммуникативного регистра. Но если уровень синтак­ сической структуры признан релевантным для анализа кон­ кретных глагольных форм и категорий, то уровень текста до сих пор остается вне поля зрения грамматистов. Это касается прежде всего категории залога. Синтаксическая значимость категории залога признавалась большинством лингвистов, но исследователи этой глагольной категории не обращались к анализу текстовой сущности зало­ гового противопоставления. Грамматики традиционо констатировали синонимичность активных и пассивных конструкций, но не замечали ограни­ чений их взаимозаменяемости в контекстуальных условиях. Коммуникативный подход к категории залога позволяет ква­ лифицировать залоговое противопоставление с точки зрения его текстового назначения: пассивная глагольная синтаксе- ма— синтаксема обусловленная, т.е. является неотъемлемой частью моделей определенного типа. Сами же эти модели, оформленные либо как самостоятельные предикативные еди­ ницы, либо как относительные (таксисные), в свою очередь, обусловлены как одно из средств оформления информативно­ го регистра. Пассивная модификация предиката действия под­ нимает данное положение дел над конкретным (актуальным) временем, выводя за пределы конкретной субъектной сферы. Пассивное значение оказывается базой, на которой сое­ H. К. Онипенко 197 диняются и субъектные (определенно- / неопределенно- / об­ общенно-личные) модификационные значения, и предикатные модификационные смыслы (модальные). Признавая залог маркированной в глаголе диатезой, пони­ мая залоговость как "комплекс ФСП, которые охватывают разноуровневые средства, характеризующие глагольное дейс­ твие в его отношении к субъекту и объекту как семантическим категориям, которым соответствует тот или иной элемент син­ таксической структуры предложения" [ТФГ 1991: 126], иссле­ дователь должен обратить внимание и на то, что синтаксичес­ кие конструкции, в рамках которых обнаруживается та или иная диатеза, оказываются текстово обусловленными, а, сле­ довательно, понятия перфект, статив, результатив, пассив должны рассматриваться не в рамках изолированных выска­ зываний, а в структуре реального текста в связи с типологией коммуникативных регистров и субъектной перспективой. По­ ясню это на примере акционального и статального пассива, или результатива и статива. В литературе различают предикаты стативного и результа­ тивного значения; см., напр., [Князев 1989]. Статив представ­ ляет завершающую стадию процесса, без отсылки к предше­ ствующему положению дел. Когда данное положение дел представлено как результат предшествующего процесса, т.е. с отсылкой к предшествующему положению дел, такой преди­ кат квалифицируют как результатив. Разграничение стативного и результативного (процессуаль­ ного) значений предиката связано не столько с морфологичес­ ким его оформлением, сколько с коммуникативным регистр­ ом. В репродуктивно-описательном контексте используется статив: Вхожу и вижу: окна раскрыты (окна настежь), вещи разбросаны (вещи на полу), книги свалены в угол (книги в углу). В повествовательном контексте те же формы читаются как результатив, или процессуальный (акциональный) пассив: Ре­ жиссер попросил изменить декорацию. Быстро были откры­ ты окна, разбросаны вещи, сдвинута мебель, книги свалены в угол. Отличительными признаками результативно-пассивной конструкции являются возможность синтаксемы "Тв.п." ак­ 198 Русский глагол на фоне субъектной перспективы текста тивного деятеля и процессуального был, возможность видовой соотнесенности (ср.: был разработан — разрабатывался), а также частотность темпоральных распостранителей типа за две минуты, быстро, с двух до пяти (ср.: — Теперь все ос­ тавьте меня одного с ними, — приказал Воланд, указывая на мастера и на Маргариту. Приказание Воланда было исполне­ но мгновенно. После некоторого молчания Воланд обратился к мастеру... — М. Булгаков). Акционально-перфективная син- таксема исполнено функционирует в условиях повествователь­ ного контекста: она выражает действие, которое встроено во временную последовательность событий. Страдательное при­ частие перфективно. Перфект соединяет наблюдаемое состоя­ ние и ненаблюдаемый процесс. Процесс внутренне проспек­ тивен, направлен на будущий результат, может быть охарак­ теризован с точки зрения развития, протяженности во времени и временной локализованности, включает в свой состав ис­ полнителя и допускает синхронное существование субъекта- наблюдателя (Окно было сразу же открыто, Окно было от­ крыто хозяином, Это окно открыто при мне, в моем присут­ ствии). Состояние лишено внутренней динамики и локализо­ вано во времени через момент восприятия: Окно открыто — Я вижу открытое окно; Я подошел к дому. Окно ее было от­ крыто. Стативно-перфективная синтаксема также обусловле­ на регистром, она предназначена для описательных разно­ видностей репродуктивного и информативного регистров (см., напр.: По лестнице, шедшей винтом, компаньоны поднялись в мезонин. Большая комната мезонина была разрезана фанер­ ными перегородками на длинные ломти [И. Ильф и Е. Пет­ ров]. Первое предложение делится на повествовательную — компаньоны поднялись — и описательную части — лестница, шедшая винтом; второе предложение принадлежит описательной разновидности репродуктивного регистра, в рамках которого причастие на -н- прочитывается статально. См. еще примеры из описания дома помещиков Товстогубов: Стены комнат убраны были несколькими картинами и картинками .., Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящичками и сундучонками; Множество клубков ... были у кладе ны в сундучках и между H. К. Онипенко 199 сундучками ... [Гоголь]. Статальное прочтение причастия в данных примерах не зависит ни от семантики глагола, ни от структуры предложения: оно принадлежит уровню коммуни­ кативного регистра — информативно-описательного. Результатив принадлежит прежде всего информативно-по- вество вате л ь н о м у регистру, в рамках которого процесс дол­ жен быть отвлечен от актуального времени, а активный целе- полагающий субъект отодвинут на второй план. Типичным для результатива жанром является протокол, например, след­ ственный протокол. Но результатив, а точнее, динамической пассив может стать средством авторской тактики в художес­ твенном тексте. Динамический (результативный) пассив особым образом используется в текстах художественной литературы, ср.: Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были его пожитки ... Чемодан внесли кучер Селифан ... и лакеи Пе­ трушка ... Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева ... Когда все это было внесено, кучер Сели­ фан отправился на конюшню ... , а лакей Петрушка ... успел притащить свою шинель и вместе с нею свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом [Гоголь]. Автор и чи­ татель, еще не знакомые с приезжим господином, с интересом наблюдают за тем, что происходит. Действие развивается мед­ ленно, и замедляют его формы результативного пассива, кото­ рый не только выражает процессуальность, но и указывает на определенную пространственную точку, с которой автор вос­ принимает происходящее — свой наблюдательный пункт ав­ тор поместил в покои приезжего господина, он не перемеща­ ется вместе со слугами, а незримо присутствует в комнате и рассматривает багаж приезжего. Другим случаем художественного использования динами­ ческого пассива (динамического перфектива) является имита­ ция языка протокола в определенной официальной ситуации. См., напр., рассказ Чехова "Шведская спичка", в котором ди­ намические перфективы (а) соседствуют со статическими (б): (а) Приступлено было к взлому; Несколько головок репейника было срезано и старательно заворочено в бумагу ... 200 Русский гчагол на фоне субъектной перспективы текста (б) Окно глядело мрачно и зловеще. Оно было занавешено зеленой, полиняюй занавеской. Один угол занавески был слегка заворочен. Обе группы примеров принадлежат репродуктивному регис­ тру, во всех примерах перфективные формы употреблены с глагольной связкой. Но если примеры (а) фокусируют внима­ ние читателя на исполнении действий и функционируют в ре- продуктивно-повествовательных фрагментах, то примеры (б) служат для описания объектов в их статике и принадлежат описательному подтипу репродуктивного регистра. Использо­ вание перфекта на -н-/-т- в репродуктивно-повествовательных фрагментах текста создает особый юмористический эффект, сближая язык художественного повествования с языком официального протокола. Сравнение форм было заворочено в примере (а) и был заворочен в примере (б) показывает, что смысловое различие результативов и стативов не принадлежит морфологической форме, а является регистрово обусловлен­ ным: в повествовательных подтипах информативного и (реже) репродуктивного регистра пассив прочитывается динамически (На другой день утром к следователю был приведен из Кляу- зовки молодой парень. — А. Чехов). Процессуальный пассив встречается и в сверхдинамичных повествованиях, напр., у М. Булгакова: И не успел поэт опом­ ниться, ... как очутшся у Никитских ворот. ... Иван налетел на кой-кого из прохожих, был обруган; Тогда догадались бро­ ситься на Ивана — и бросились. ... Очки, соскочившие с лица, были мгновенно растоптаны; Затем кинулись в шестой подъезд, и близкий к безумию Варенуха был вознесен в пятый этаж и брошен на пол в хорошо знакомой ему полутемной передней квартиры Степы Лиходеева. Появление этих форм в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита" также обусловлено авторской тактикой: опровер­ гая официальное расследование, которое было проведено поз­ же, рассказчик использует конструкции официального прото­ кола, которые позволяют ему констатировать факт и при этом намекать на реального инициатора всего происходившего, на то, что субъекты действий были исполнителями чужой воли. Булгаков использует динамический пассив и тогда, когда хочет противопоставить субъектные зоны участников ситуа­ H. К. Онипенко 201 ции, показать отношения между человеком и властью, силой, враждебной ему; см. примеры: — Бандиты! — прокричал Иван и вскочил с дивана, но был во­ дворен на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам; Наконец Ивана отпус­ тили. Он был препровожден обратно в свою комнату. Официальность отношений подчеркивается выбором глаголов водворить, препроводить, но противостояние субъектов ситу­ ации обнаруживается не только формами 3-го л. мн. ч., но и формами динамического пассива. Подведу итоги: 1. Глагольная синтаксема — это тот компонент в предложе­ нии, в котором пересекаются разные оси, скрепляющие син­ таксическую композицию текста. 2. Выбор модусного глагола обнаруживает субъектную структуру текста, его диалогизированность. 3. Выбор и частотность конкретных глагольных синтаксем обусловлены тактикой автора (ступень D). 4. Терминологическое разграничение стати во в и результа- тивов не принадлежит уровню морфологической формы и не относится только к семантике глагольной лексемы, а является функциональной характеристикой глагольных синтаксем — перфективно-статических и перфективно-динамических, т.е. принадлежит не морфологической системе, а уровню комму­ никативного регистра. Все изложенные здесь наблюдения сегодня принято отно­ сить к компетенции лингвистической прагматики. Но есть ли необходимость в термине "прагматика" для тех грамматичес­ ких концепций, которые основное внимание уделяют говоря­ щей личности и образу автора в тексте? Думается, что нет. "Прагматика", если пользоваться этим термином, обнаружила новый (для морфологически, формально ориентированной грамматики) аспект языковой единицы — законы ее функцио­ нирования в тексте, связь с речевой деятельностью говоряще­ го. Если семантика отражает категоризацию окружающей дей­ ствительности и тем самым не может не принадлежать грам­ матической системе, в которой "упакованы" наиболее важные части языковой картины мира, то прагматика — это правила 26 202 Русский глагол на фоне субъектной перспективы текста использования языковых единиц для реализации определен­ ной модели речевой деятельности в условиях определенной речевой ситуации или в структуре образа автора, а соответ­ ственно правила их интерпретации. Прагматика принадлежит грамматике, как и семантика. Прагматика — это не особая подсистема языка и не новая лингвистическая дисциплина, прагматика — это грамматика точки зрения, или исследование языковой единицы на фоне субъектной перспективы текста. ЛИТЕРАТУРА Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. 1998 — Коммуни­ кативная грамматика русского языка. Москва. Князев Ю. П. 1989 — Акциональность и статальность: их соотно­ шение в конструкциях с причастиями на -н, -т. Мюнхен. Онипенко Н. К. 1985 — О субъектной перспективе каузативных кон­ струкций. Вопросы языкознания. 2. Онипенко Н. К. 1994 — Идея субъектной перспективы в русской грамматике. Русистика сегодня. 3. ТФГ 1991 — Теория функциональной грамматики. Персональность. Залоговость. Санкт-Петербург. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту, 1999. О НАРУШЕНИИ СТАНДАРТА В ОБЛАСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ГРАММАТИЧЕСКИХ ФОРМ Е. Н. РЕМЧУКОВА Современные языковые процессы — всегда одна из самых за­ хватывающих тем лингвистики. Снятие запретов в разных об­ ластях жизни, характерное для XX в., распространяется и на язык, в котором наблюдается ослабление нормы на всех уров­ нях. Праздник "вербальной свободы", к счастью, порождает не только ошибки, но и инновации, в основе которых лежит важнейшее свойство всей эпохи — усиление личностного, творческого начала, которое в языке (в зависимости от жанр­ овой разновидности речи) может проявляться и как в той или иной степени осознанное преодоление нормы, например, в рамках языковой игры с целью достижения экспрессии, и как сознательное экспериментирование с языком, которое являет­ ся характерной чертой прозы и поэзии постмодернизма. В пос­ леднем случае процесс нарушения стандарта имеет тотальный, системный характер, являясь не только жанро- и стилеобразу- ющим фактором, но и одной из важнейших черт художествен­ ного метода. В грамматических исследованиях последних лет все более ощутим интерес к тому, что Я. И. Гин назвал "означиванием" грамматики [Гин 1996], А. В. Бондарко — "интенциональнос- тью" в грамматике [Бондарко 1994], а Б. Ю. Норман — дина­ мическим аспектом грамматики [Норман 1994]. В работах этих лингвистов убедительно показано, что "осознавание" смысла, его актуализация возможны и по отношению к грам­ матическим значениям. Напомним, что интенционалъностъ (как понятие теории речевых актов) включает в себя не только 204 Стандарт и грамматическая форма аспект смысловой информативности, но и аспект связи с наме­ рениями говорящего. Оставляя в стороне крайние случаи экс­ периментирования в области использования грамматических форм (см. работы J1. В. Зубовой, напр. — Зубова 1998), оста­ новимся на некоторых аспектах соотношения стереотипного и творческого начала в морфологии. Результатом преодоления стандарта чаще всего становится достижение того или иного стилистического (реже семантического) эффекта, в основе ко­ торого лежит актуализация грамматического значения, в опре­ деленных случаях связанная с его метафоризацией. Поскольку конечная цель наших исследований — выявить творческий по­ тенциал грамматических категорий глагола и имени в русском языке, то в качестве языкового материала используются лю­ бые тексты (разговорные, художественные, поэтические, га- зетно-публицистические) 1. Прежде всего заметим, что соотношение стандартного и творческого в грамматике изучено в гораздо меньшей степени, чем в лексике и словообразовании. Это закономерно — грам­ матическая система жестко структурирована; именно поэтому, например, грамматические окказионализмы вообще встреча­ ются реже, чем словообразовательные или лексические. Грам­ матическая парадигма немыслима без понятия нормы, однако в синтагматике происходит "высвобождение слова из грамма­ тических оков" — снятие ограничений и запретов возможно в рамках любых грамматических категорий. Интенциональность в употреблении грамматических форм прежде всего проявляется в "столкновении" их по частному грамматическому значению: стандарт предполагает выбор од­ ного члена грамматической оппозиции, однако возможно и па­ раллельное употребление противопоставленных грамматичес­ ких форм в пределах одного ограниченного контекста, напр., ед. и мн. ч.: Друзей много — друга нет; Очень трудно быть человеком — все время люди мешают [программа "Времечко"]; Так писем не ждут — так ждут письма [М. Цветаева]. 1 Примеры, которые даются без указания на источник, взяты из разговор­ ной речи. E. H. Рем чу ковa 205 Подобное "соположение" актуализирует оппозицию: грамма­ тические значения как бы "оживают" на наших глазах. В рам­ ках глагольных категорий такой параллелизм наиболее часто актуализирует оппозицию наст. ~ прош. вр.: Я не была — я есть; Но каждый из нас такое зрел, зрит, гово­ рю и днесь... [М. Цветаева] Аналогичным образом "моделируется" и оппозиция кр. и полн. форм прил.: Вы рассуждаете как сытый человек, вы сыты и потому равно­ душны к жизни [А. Чехов]; — Ты, Боб, не такой простой чело­ век, как кажешься. — Все люди не просты, все они только кажутся [А. Минчин]; (громко запевает невозможным голо­ сом) — Голосистая я? — Нет, ты не голосистая, ты голосис­ та. Сфера распространения подобных явлений гораздо шире, чем принято думать: это не только художественные и поэтические тексты (напр., проза, письма и поэзия М. Цветаевой), но и раз­ говорная речь, язык рекламы, заголовки, названия передач (напр., фрагмент падежной парадигмы в цитате становится названием передачи: "Судьба, судьбою, о судьбе"). Залоговая оппозиция, актуализированная таким образом, рождает свое­ образные хиазмы (синтаксические перевертыши): Тому, кто строит, тому, кто строится [реклама фирмы "Строитель"]; Учитель не тот, кто учит, а тот, у кого учатся [название статьи]. Хиазм — достаточно известный стилистический прием (напр., предположительно мечтать или мечтательно предполо­ жить, см. подробнее — Норман 1994: 50), но при традицион­ ном хиазме синтаксические позиции обмениваются своим лек- сико-синтаксическим наполнением, в данном же случае — частными грамматическими значениями. Любопытно, что в современной авангардной и "околоавангардной" прозе такие явления становятся повторяющимся приемом: Я пришел в диспансер и сказал, что болит голова, и что читаю, то не понимаю, не понимается читаемое [А. Минчин]. 206 Стандарт и грамматическая форма Такие своеобразные грамматические хиазмы возможны, ко­ нечно, и в рамках других грамматических оппозиций, напр., падежных: Тишину измеряют сердцем, тишиной измеряют сердце [3. Ми- рина]. Приведенные факты (а их можно привести гораздо больше) позволяют "увидеть" грамматическое противопоставление не в статике, а в динамике, продемонстрировать действенность оппозиции грамматических значений. Другой аспект преодоления стандарта в функциональной морфологии связан с транспонированным употреблением грамматических форм. Рассматривая вопрос о морфологичес­ кой транспозиции в диахронии, необходимо отметить тенден­ цию к фразеологизации конструкций с транспонированной формой, напр.: Хоть убей; Пошел к черту; Ну, я побежала; Мы университетов не кончали и т. п. [Ремчукова 1996: 244]. Это закономерно: регулярность и стандартизованность пере­ носных морфологических значений ведут к ослаблению образ­ ности. В некоторых случаях это может преодолеваться инте­ ресным способом — изменением знака коннотации на проти­ воположный. Так, например, мы инклюзивное традиционно передает значение участия, солидарности с адресатом, но в со­ временной речи может приобретать антонимическую конно­ тацию, выражая недовольство и раздражение говорящего по отношению к адресату. В известном фильме "Место встречи изменить нельзя" следователь, выведенный из себя упорством подозреваемого, обращается к нему с угрозой в голосе: Я так понимаю, гражданин, что правды мы писать не захоте­ ли? (Ср. Сколько можно болтать по телефону? Мы работать будем?) Наоборот, печать сниженной экспрессии (следствие лишения объекта уникальности) может утрачивать множественное ги­ перболическое: при довольно нерегулярном посещении ка­ федры членкором РАН его приход на заседание совета колле­ га встречает возгласом: Вот к нам уже и академики приезжа­ ют! (выражение почтения, удивления + легкая ирония). Если раньше транспонированная форма 3 л. мн. ч. употреблялась в E. H. Рем чук овa 207 функции ед. ч. со значением почтения и уважения, то в совре­ менной речи — только иронически или пренебрежительно: И зачем столько хлопот? Подумаешь, они придут! Эти факты свидетельствуют, как нам кажется, о большей (чем принято думать) гибкости грамматических значений: на уровне интер­ претации конкретных конситуаций грамматические единицы, так же как и лексические, могут реализовать стремление гово­ рящего преодолевать стандартизованность языковых кон­ струкций. Анализируя случаи нарушения грамматического стандарта, мы сталкиваемся с той же проблемой разграничения потенци­ ального и окказионального, актуальность которой обычно ощущается прежде всего по отношению к лексике и к слово­ образованию. Обратимся еще раз к категории залога. Продук­ тивность кр. страд, причастий прош. вр., обуславливающая возможность образования не только нормативных, но и ненор­ мативных форм, позволяет продемонстрировать системно- языковой потенциал пассива в русском языке. Неканоничес­ кие страд, прич. повсеместно и легко образуются, если это не­ обходимо говорящему: — А ты в психушке не был'? — Спрошено было на всякий случай [А. Минчин]; — Тебе заплатили (речь идет о сделанной работе)? — Я был поблагодарен; Что бы он нам ни говорил, будет по- ступлено так, как будет поступлено; Генерал Стерлигов, на обложке — портрет на фоне лагерной вышки. Политическая резкость на грани фола. Но сказано, предупреждено [журнал "Столица"]. Кр. формы страд, прич. наст. вр. менее активны, чем формы прош. вр., следовательно, и нестандартные образования встре­ чаются реже, однако именно вследствие этого они еще более выразительны: Целую Ваши руки, которые должны быть только целуемы, а они двигают шкафы и поднимают тяжести [М. Цветаева]; По­ эт раним и даже убиваем [В. Вишневский]; Скучаем, любим, целуем [телеграмма В. Маяковского JI. Брик]. Последний пример показывает, что даже в скупом жанре теле­ граммы В. Маяковский умел оставаться новатором. Здесь ис­ пользуется достаточно распространенный прием "нанизыва­ 208 Стандарт и грамматическая форма ния" однородных грамматических (или словообразователь­ ных) значений, при котором чередуются стандартное и не­ стандартное. Ср. у М. Цветаевой на словообразовательном уровне освоение глагольного ряда: всматриваются, вдумыва­ ются,, вкрикиваются, впадываются ["Так вслушивают­ ся..."]. Очевидно, что в этих случаях перед нами проявление потенциала языка, который не реализован в норме. Нарушение стандарта в таких случаях представляется закономерным про­ цессом: оно происходит не вопреки, а благодаря системе — как бы с ее "благословения". Наблюдения над категорией залога позволяют говорить о том, что в грамматике говорящего она обладает высокой вари­ ативностью в реализации оппозиций активность ~ пассив­ ность, возвратность ~ невозвратность, переходность ~ непере­ ходность. Невозвр. глаголы становятся возвр.: Любители группы "Квин"! Звоните, и вам ответится! [радио­ станция "Эхо Москвы'"]; Чтоб в дверь не стучалось, в окно не кричалось [М. Цветаева]; Ими (деньгами) не следует одол­ жаться [из интервью с И. Бродским]; и наоборот, возвр. глаголы — невозвр.: ...и пользовать себя сырым яйцом [И. Бродский]. Такой "обмен" грамматическими значениями особенно нагля­ ден, когда он происходит в пределах одного контекста: Ты дрожишься, ты боишь [О. Зондберг — пример Л. В. Зубо­ вой]. Необходимо отметить принципиальное отличие данного примера от предыдущих, так как здесь перед нами типичные окказиональные грамматические формы (обратим внимание на принципиальную невозможность образования ни возвр. глагола, ни страд, формы от неперех. дрожать и невозмож­ ность употребления без -ся общевозвр. глагола бояться). В последнем случае следует говорить уже не просто о наруше­ нии стандарта, а об экспериментировании, в основе которо­ го лежит более смелое обращение с нормой, а в некоторых крайних случаях — и ее разрушение. Употребление неперех. глаголов как перех. имеет активный характер, причем часто в его основе лежит "подмена" синтаксических связей глаголов- синонимов: E. H. Ремчукова 209 Мы с Зайцевым переболели всякое (по аналогии с пережили) [из интервью с Ириной Родниной] — ср.: Все надо пережить, от­ стучать сердцем, отболеть [из дневников актера В. Дворжец­ кого] (пережить все — отболеть все)'. Столкновение в пределах одного контекста стандартного не­ перех. и нестандартного однокоренного перех. глагола создает иллюзию "рассматривания" ситуации с разных сторон: Ничего о себе не знаю — в Канаду я не еду и меня не едут [из письма В. Маяковского Л. Брик]; Она, ночной житель, утилизи­ ровала меня; мы разбалтывались; она разбалтывала меня [А. Белый]; Он мог прожить и больше, но "уложился " ровно в срок — один год. Они его уложили. [А. Минчин]. В определенных контекстах перех. глагол может восприни­ маться как неперех. в результате того, что сильная синтакси­ ческая позиция прямого дополнения остается факультативно свободной: (В доме первый раз гость из другого города, хозяйка интересу­ ется) — Что ты обычно ешь на завтрак? —Я ем. Анализ нестандартных синтаксических связей глагола позво­ ляет обнаружить и ту степень свободы, которой обладает в со­ временном языке категория падежа. Сложный, комплексный характер категории падежа, который проявляется на парадиг­ матическом, синтагматическом и семантическом уровнях, обу­ славливает и многообразие способов преодоления стандарта. Область падежных значений представляет особый интерес по­ тому, что традиционно она считается в наибольшей степени облигаторной. Однако новые тенденции в употреблении па­ дежных форм, отмеченные авторами монографии [Русский... 1996: 244-246], связанные с ослаблением падежных функций в современном русском языке, определяют возможность и бо­ лее свободного, творческого их использования. Эта возмож­ ность есть прежде всего возможность выбора говорящим не­ стандартной флексии; семантически близкого к нормативно- Анализируя примеры типа бормотать заголовки, она танцует вечность и жажду жизни, Б. Ю. Норман трактует их как случаи "'уподобления поведения семантически близких слов" (бормотать — читать. танцевать — выражать) [Норман 1994: 99]. Очевидно, так можно ин­ терпретировать и наши примеры. 27 210 Стандарт и грамматическая форма му, но другого предлога; замены беспредложного управления на предложное; есть и другие случаи "подмены" синтаксичес­ ких связей в рамках падежной системы. Случаи преодоления стандарта на уровне падежной пара­ дигмы достаточно широко известны и употребительны в рам­ ках языковой игры: флективные формы нескл. сущ. (поедем на метре; без кофю жить нельзя на свете, нет)', неправиль­ ные формы род. пад. мн. ч. — наиболее сложного в парадиг­ матическом отношении падежа с набором вариативных флек­ сий — являются результатом не только ошибок-оговорок (хо­ чу вафлей... нет, вафель), но и интенционального употребле­ ния: Там было очень много армянов-грузинов (употребление флексии - ов вместо нулевой демонстрирует пренебрежительное отношение говорящего к "лицам кавказской национальности"); Ты спрашива­ ешь у меня о подробностях моей жизни. Подробностев нет [из письма В. Маяковского J1. Брик]. Таким образом, у неправильной, но употребительной грамма­ тической формы постепенно складывается свой ассоциатив­ ный потенциал, свои устойчивые стилистические коннота­ ции — в отдельных случаях они приобретают характер рече­ вых идиом. Так, напр., употребляется в разговорной речи вы­ ражение делов-то: Просто познакомится с девушкой, построит ей глазки, погово­ рит приятные слова и под благовидным предлогом посмотрит колечко. Всего и делов-то [А. Маринина]. Дефектность парадигмы "игнорируется" говорящим, естес­ твенно, не только в именном склонении (Да нет у меня ника­ ких мечт!), но и в глагольном формообразовании: напр., не­ нормативная форма прич. на -uiu используется как стилисти­ ческое средство: Что это с вами случивши? Никак вы заболевши? Что это вы в лице переменивши? [из миниатюры А. Райкина]; творчески преодолевается дефектность временной парадигмы: Москва несдобровала (неканоническая форма прош. вр.) от Кре­ мля [В. Лён — пример Л. В. Зубовой]; легко образуются окказиональные дееприч.: E. H. Ремчукова 211 — Ир, пошла вон со стола, — сказан Юстинов, еще спя [А. Минчин]. Особый интерес представляют такие случаи, когда употребле­ ние нестандартной формы выходит за рамки языковой игры и оказывается связанным с семантикой целого текста, символи­ зируя его основную мысль. Так, например, в статье под назва­ нием ".Конвейер человеков" [газета "Вечерний клуб"] речь идет о клонировании, о тех опасностях, которые оно таит в се­ бе для всего человечества. В статье "Соыча мечт" — о подве­ дении печальных итогов XX века и неизбежности отказа от некоторых иллюзий" [Там же]. Интересное совпадение: обе статьи напечатаны в одном номере на одной странице газеты за 14 марта 1998 года. Такой "грамматический символизм", естественно, может быть связан с употреблением не только падежной, но и любой другой нестандартной формы: Я интеллигент, наследник культуры, которой дышит весь мир и которую строители нового .мира считают обреченной на гибель. Я вишу между двумя этими мирами [Ю. Олеша. Из дневников]. Тонкий стилист, Ю. Олеша, конечно, не случайно употребляет неправильную грамматическую форму. На синтагматическом уровне можно наблюдать нарушение привычных синтаксических связей, которое проявляется как "в некотором смысле компромисс между языковым опытом общества и коммуникативными нуждами конкретного говоря­ щего в конкретной речевой ситуации" [Норман 1994: 98]. За­ мена привычной сочетаемости на факультативную может про­ исходить в пределах одного контекста: Он чуть не сказач, что им не о чем говорить, что она всегда об­ манываю его — если не с Шарлем, то всей своей жизнью [Ф. Саган. Пер. с франц.], ср. обманывать кого с кем — и чем, т.е. каким образом). Гакая замена может быть связана с "уподоблением поведения" даже абсолютно несоотносимых на первый взгляд лексем: В данном случае мы наблюдаем явление гиперэкспрессии — комбиниро­ вание разноуровневых нестандартных средств, словообразовательных и морфологических, в пределах одного контекста с целью усиления экс­ прессии. см. [Крылова. Ремчукова 1997]. 212 Стандарт и грамматическая форма О чем стреляли в Ташкенте? [заголовок в газете "Комсомоль­ ская правда"] (ср.: из-за чего стреляли? — и о чем говорили?); — Они там танцевачи раздетыми. — И во что же они были раздеты! (лексемы антонимичны). Даже незначительный сдвиг в сторону (от привычного к менее привычному, от предсказуемого к непредсказуемому) на уров­ не падежной сочетаемости приводит к возникновению допол­ нительных, тончайших смысловых оттенков: ...улыбаюсь Вам, молюсь Вам, люблю Вас всех [из письма А. Бе­ лого 3. Гиппиус] (ср. молиться о чем, на кого — и молиться Бо­ гу)', Ты вырвала меня из застенков, вернула меня мирозданию, жизни [из письма С. Параджанова J1. Брик] (ср. вернуть больного к жизни — и вернуть ребенка матери). В метафоризации падежных значений могут участвовать и предлоги. В строке И. Бродского ... тот летчик, возврати­ вшись из небес предлог из с конкретно-пространственным значением (ср. из командировки) заменяет "ожидаемый" пред­ лог с, имеющий пространственное, но обобщенное значение (с небес) 4. Проанализированные примеры убеждают в том, что при трансформации устойчивых синтаксических связей значе­ ния падежных форм и их синтагматика оказываются взаимо­ обусловленными. Творческий потенциал категории падежа реализуется и в тех случаях, когда в определенной синтаксической позиции снимаются лексические ограничения на употребление сущес­ твительных определенной семантики. Плодотворным оказыва­ ется в этом отношении творительный падеж с объектными и обстоятельственными значениями: ср. писать карандашом — писать сердцем (Напиши ей серд­ цем — она ответит); петь басом — петь фонограммой (Он там поет фонограммой); работать инженером — работать бальзамом (Наталья Гончарова работала бальзамом на всякую растерявшуюся душу. — М. Арбатова); измерять градусником — измерять тишиной (Тишиной измеряют сердце ... — 3. Mирина). 4 О "поэзии предлогов" см. [Гин 1996: 218-220]. E. H. Ремчукова 213 Обстоятельственные значения "метафорического" творитель­ ного падежа тянут к адвербиализации падежной формы су­ ществительного, что в полной мере проявляется при запол­ нении синтаксической позиции у глагола любить. Приведем лишь два примера из поэзии М. Цветаевой: Ты, меня любивший фальшью истины — и правдой лжи; Всей бессонницей я тебя люблю ... Последний сюжет, к которому мы обратимся, касается катего­ рии рода, в сфере которого стандарт преодолевается при тропе олицетворения; но не сохранением привычного соответствия пола и рода, а его нарушением: Москва — деревянный ларь [О. Мандельштам], гость-хвоя (о елке) [Б. Ахмадулина], луна-мальчишка [А. Скворцов], солнце- мать [М. Цветаева]. Такие случаи достаточно редки, однако характерны — ведь нарушается сам механизм возникновения тропа, построенного именно на соотнесенности рода существительного и пола че­ ловека. В стихотворении современного авангардного поэта А. Левина "Перестановка мебели" находим такое оригиналь­ ное проявление приема персонификации: Стул — бродячее дерево, которому приделали ноги, двоюродный брат пиджака, который висит на нем, как родной... Кресло — двоюродное сестро стула, но не родственник пиджаку. Отступление от стандарта связано здесь с желанием автора на­ рушить традицию выбора только между муж. и жен. родом при тропе олицетворения, а также актуализировать формаль­ ную возможность согласования существительного сестра в позиции предиката с существительным кресло в позиции су­ бъекта. Вне персонификации категория рода неодушевленных существительных — одно из "излюбленных мест" проявления языковой игры в современной поэтической и разговорной ре­ чи. Изменение родовой принадлежности слова может быть связано с цитацией (День тиха лежит и внемлет Гогу ... А. Левин); с усилением "мужского начала" у существитель­ ных муж. рода на -а (Он такой очаровательный мужчин), с выражением ироничного отношения к предмету (на нем такой большой кепк, несуразное шляпо, странный штучк). Наме­ 214 Стандарт и грамматическая форма ренное изменение родовой принадлежности слова бывает так­ же связано с тем явлением, которое выше мы назвали "грам­ матическим символизмом". Один из эпизодов документаль­ ного фильма "5 далекий крайв котором рассказывается о со­ бытиях прошлого нашей страны, называется "Метро готов". Мужской род слова метро усиливает значимость события, ак­ туализирует его важность (ср. важный объект сдан). Таким образом, пути и способы преодоления стандарта в грамматике достаточно разнообразны. Структурированность грамматического яруса языка не является препятствием ни для интенционального употребления различных неканонических форм, ни для семантических сдвигов в их значениях, ни для трансформаций их синтагматических связей. В то же время те "отклонения", которые мы рассмотрели выше, носят систем­ ный характер — их задает, предопределяет и сдерживает сам язык, а потому нарушения стандарта в грамматике не при­ водят (за исключением крайних случаев экспериментирова­ ния) к его разрушению. ЛИТЕРАТУРА Бондарко А. В. 1994 — К проблеме интенциональности в грамма­ тике. Вопросы языкознания. 2. Гин Я. И. 1996 — Поэтика грамматических категории. Санкт-Пе- тербург. Зубова Л. В. 1998 — Современная поэзия на поле брани между пара­ дигматикой и синтагматикой. XXVII мужвузовская научно-мето- дическая конференция преподавателей и аспирантов. Вып. 12. Ч. 1. Стилистика русского языка. 16-22 марта 1998 г. Санкт-Пе­ тербург. Крылова О. А., Ремчукова Е. Н. 1997 — Экспрессия: ее источники и текстовые функции. Стилистика и прагматика: Тезисы докладов научной конференции (25-27 ноября 1997 года). Пермь. Норман Б. Ю. 1994 — Грамматика говорящего. Санкт-Петербург. Ремчукова Е. Н. 1996 — Морфологическая транспозиция: от "терри­ тории" к тексту. Текст: проблемы и перспективы. Аспекты изу­ чения в целях преподавания русского языка как иностранного. Москва. Русский... 1996 — Русский язык конца XX столетия. Москва. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту, 1999. К ПРАГМАТИЧЕСКОМУ ИЗУЧЕНИЮ ГРАММАТИКИ РУССКИХ ДИАЛЕКТОВ О. Г. РОВНОВА Диалектный язык, язык сельского населения, — это особое коммуникативное образование, эффективно обслуживающее сф е р у о бщени я в к р е с т ь я н с к ой к у л ь т у р е . " Ди а л е к т п р и с п о­ соблен (разрядка моя — О. Р.) к функционированию в ком­ муникативной среде традиционного русского деревенского общения, чем определяются его сущность и важнейшие свой­ ства как языкового идиома" [Гольдин 1997: 3]. Постановка во­ проса о том, как именно диалектный язык адаптирован к потребностям коммуникации в крестьянской культуре, застав­ ляет обратиться к исследованию языка в прагматическом ас­ пекте, к описанию прагматического значения языковой едини­ цы — т.е. такого компонента ее семантики, который отражает точку зрения говорящего, его позицию в момент коммуника­ ции, в определенных речевых условиях (М. А. Шелякин). В первой части статьи рассматривается прагматическое употребление в диалектной речи грамматической категории лица, обусловленное местом личности в традиционной кре­ стьянской культуре; во второй части анализируется прагмати­ ческое употребление настоящего исторического, связанное с архаичной моделью восприятия времени в крестьянском со­ знании. I В работе [Ровнова 1998] была показана специфика функцио­ нирования глагольных форм лица и числа, а также личных и притяжательных местоимений в речи пожилых людей — но­ сителей традиционного слоя говора. Было отмечено, что рече­ 216 К прагматическому изучению грамматики русских диалектов вое поведение представителей старшего поколения деревни свидетельствует о сохранении ими общинного сознания — тесной связи я отдельной личности с коллективным мы дере­ венской общины, или "мира". Специфика функционирования грамматической категории лица, обусловленная этим архаич­ ным пластом сознания, заключается в преобладании инклю­ зивной семантики мы / вы ] над конкретно-личной семантикой я / Вы (вежливое). Здесь приводится новый диалектный мате­ риал, подтверждающий мысль о невыделенности личности из социума в традиционной крестьянской культуре. Известно, что в традиционном речевом обиходе русских крестьян отсутствует обращение на Вы при общении их между собой. При общении же с представителями городской культуры, диалектологами, для которых обращение на Вы естественно в разговоре со старшими по возрасту и малозна­ комыми людьми, носители крестьянской культуры обращен­ ное к ним вежливое Вы могут принимать за инклюзивное, тем более что на такое понимание семантики местоимения иногда подталкивает содержание самого вопроса. Поскольку к тому же в сознании говорящего актуализирована связь с его соци­ умом, то в своем ответе он употребляет местоимение мы и форму множественного числа глагола. См. примеры, записан­ ные в августе 1998 г. в Волгоградской области, в среде дон­ ских казаков, для которых до сих пор значимо разделение ми­ ра на "казаков" (= мы, "свое") и "мужиков", или "русских" (= они, "чужое"): Д. И Вы тоже казачка? И. И мы казачка2 (Кум ылженский район, станица Букановская); Д. А работать Вы начачи рано? И. С ранних лет мы начали ра­ ботать (Кумылженский район, станица Глазуновская); Д. И Вы такие носили (юбки)? И. Носили (Михайловский район, хутор Субботин); Д. А Вы видали волков? И. А то не видали! (Там же). 1 Инклюзивная семантика местоимения вы предполагает включение гово­ рящим данного конкретного адресата в группу лиц, не участвующих в акте общения: У вас часто в Тарту такая погода, Ира? 2 Д. — реплика диалектолога, И. — реплика информанта. О. Г. Ровн ова 2 1 7 Рассматриваемое употребление форм лица и числа не является в условиях коммуникативной системы диалекта коммуника­ тивной неудачей со стороны адресата. Обратные случаи, когда говорящий на диалекте (возможно, в результате гиперкоррек­ ции) принимает инклюзивное вы за конкретно-личное вежли­ вое Вы, отмечаются гораздо реже. Вот пример диалога, в кото­ ром информант терпит коммуникативную неудачу: Д. А у вас не были приняты помочи? Это в работе помогать. И. Не / мне нихто ничоо не помогай / потому что у меня дочка есь I вот школьники помогають кой-кому так... Д. А я имею в виду старое время. И. Не, не было Iу нас не было (Псковская область, Усвятский район, деревня Лысая Гора). Конечно, говорящий на диалекте употребляет в своей речи формы, эксплицитно выражающие значение 1- л. ед. ч. — личные (значение лица выражается морфологически) или прош. вр. ед. ч. (соответствующее значение выражается син­ таксически), однако важно, что в тексте он употребляет их ря­ дом, чередует с глагольными формами, выражающими я гово­ рящего имплицитно или не выражающими его. Проанализи­ руем с этой точки зрения фрагмент текста, записанного в на­ званной выше псковской деревне: Плохо было милая моя П ... m ада' ж туфёль не было / ботинки с начесом носили / [глагол НСВ с узуальным значением, представ­ ление о субъекте нерелевантно] а идёшь за десять километров на ярмалку А в руках несешь / штоб не сносить / правда! II [на- глядно-примерное значение НСВ, транспонированное употребле­ ние наст, вр., форма 2 л. ед. ч. имплицитно выражает я говоряще­ го] купила в Есиповськи мне матка / ema / ботинки II аны сто­ или рублей двянаццать / и носила II [форма прош.вр. ед.ч. ж.р. в неполном предложении указывает на я говорящего] и замуж вы­ шла — [то же] лапти спляшем / [переход от конкретно-личного я к инклюзивному мы] иду / валенки нясу / а сама в лаптях иду II подходивши к дяревне (г)де замужем m ад а иду в вален­ ках I/ [наоборот — переход к я] дабра была жись, дабра дабра дабра II [ироничная оценка жизни, ср. с началом] и всиь так / ня тогда 4 на ярмарку в Есипово — название деревни б все 2 1 8 К п р а г м а т и ч е с к о м у и з у ч е н и ю г р а м м а т и к и р у с с к и х д и а л е к т о в именно я II [опять переход к мы: рассказав о конкретном факте из своей жизни, говорящий прямо высказывается о его типичности]. Позволим себе не согласиться с профессором X. Томмолой, высказавшим на конференции во время дискуссии сомнение в том, что рассмотренное употребление категории лица в диа­ лектной речи является прагматическим. По нашему мнению, поскольку оно отражает — в момент коммуникации с предста­ вителями иной, городской, культуры — точку зрения говоря­ щего, то место, которое занимает его личность в замкнутом деревенском социуме, — постольку это дает основания назы­ вать такое употребление категории лица в речи представите­ лей традиционной крестьянской культуры прагматическим. II В работах профессора В. Е. Гольдина, знаменующих собой но­ вое, перспективное направление диалектологической науки — коммуникативную диалектологию, сформулирован основной принцип коммуникации в традиционной деревенской речевой культуре: "принцип совмещения в речи ситуации-темы с си­ туацией текущего общения" [Гольдин, Сироти ни на 1993; Гольдин 1997; 1998]. Суть его заключается в следующем: ведя речь о событиях прошлого, имевших место там и тогда, го­ ворящий рассказывает о них так, словно они происходят здесь и сейчас, "в прямом смысле слова представляя ее (ситуа­ цию— О. Р.) собеседнику" [Гольдин 1997: 23]. В говорах существует целая система способов, средств, приемов реа­ лизации в речи этого, в сущности прагматического, принципа, который мы, пользуясь более привычным для нас метаязыком грамматических описаний, будем называть принципом син­ хронизации момента речи и момента действия. Речевое воплощение его, доказываемое в работах В. Е. Го­ льдина интереснейшими примерами, подтверждается и наши­ ми собственными наблюдениями над диалектной речью. Дей­ ствительно, говорящий на диалекте максимально точно пере­ дает манеру чужой речи; широко использует междометия для выражения непосредственной эмоциональной реакции на дей­ ствительность и повторы лексем для передачи количествен­ ных признаков; сопровождает речь звукоподражанием, при О. Г. Ровн ова 219 этом отождествляя себя со звучащим предметом; стремится показывать упоминаемые им предметы и др. Важное место в его рассказе занимают невербальные средства — мимика, жес­ ты, позы, помогающие воспроизвести, изобразить ситуацию. Эти и другие средства синхронизации момента речи и момен­ та действия превращают рассказ о прошлом в "театр одного актера". См. фрагмент текста, записанного в деревне Шевелев- ская Тарногского района Вологодской области (август 1989г.): Это было весной / коровушок пасла / сразу когда изо двора вы­ пустишь / пе-е-е-рвых II ну да, на Троицю II погонили .мы с одной жонкой / она была нездоровая / жонка-то эта / вот из этово дому [показывает из окна дом] // гони.м II а такой день красивой, просто!.. И солнышко / жарко сделалось II дояркой я была дак мало время уходилосе-то спат-то / сторожом ешо да II дого- ничи / так склон топерь I эй я лягу ужо на коцёцек / легла сплю II причетела птица / эта / как говориця / жолн0 // прышшет- прышшет II да што ты будь ты проклятая! / я только уснула ты меня розбудила! II соскоцила нигде коров нету / ужо побежу / шшо эко / куды коровы-mu у меня девались? / зухаласе8 "Мари-и- и-ия!" / она "шчо-о-о?" / ой девка не могу я / ... ну давай я прибежала / огни наклача / коровы все выше меня там ходят ... Названный коммуникативный принцип оказывает существен­ ное воздействие на грамматическую систему говоров. Так, на­ пример, в говорах отсутствует конструкция косвенной речи, причем, как отмечает В. Е. Гольдин, народная речь не за­ имствует из литературного языка прием преобразования пря­ мой речи в косвенную — прием, который, подчеркивая несов­ падение момента речи и момента действия, противоречит принципу их синхронизации, почему он и не может быть усво­ ен говорами. Заслуживает внимания предположение исследо­ вателя о том, что существование в западных среднерусских и западных севернорусских говорах грамматических форм пер­ фекта (типа У него жена уехавши; Я здесь родивши), выра­ жающих актуальный для настоящего результат прошлого дей­ ствия, обусловлено названным коммуникативным принципом. 7 на кочечку закричала 220 К прагматическому изучению грамматики русских диалектов Вместе с тем, действие принципа синхронизации момента речи и момента действия не является и никогда не являлось в диалектной речи абсолютным. В. Е. Гольдин подчеркивает, что "этот принцип существует в диалектной речи как тенден­ ция, но тенденция древняя и сильная, непосредственно обу­ словленная коммуникативной спецификой традиционного де­ ревенского общения на диалекте"' [Гольдин 1997: 30]. Происхождение этого коммуникативного принципа В. Е. Гольдин связывает с «той информационной структурой коллектива, при которой непосредственное устное практи­ ческое речевое взаимодействие составляло единственный тип речевой коммуникации, а главным его содержанием были "ин­ тересы данного момента — конечно, в широком смысле этого слова" (А. Б. Шапиро)» [Гольдин 1997: 29]. Думается, что принцип изображения в речи прошлого события как настоя­ щего восходит также к еще одной архаичной черте крестьян­ ского сознания — к циклическому восприятию времени (о ди­ хотомии циклического и линейного времени и ее отражении в языке см. — Яковлева 1994: 82-195 9). Понимание времени как циклического, как вращения по кругу, сложившееся под влиянием природных циклов и харак­ терное, как известно, для архаических культур, приводит к то­ му, что в сознании человека "прошлое не уходит вовсе, но по­ вторяется: те или иные формы существования периодически п о в т о р яю т с я ( в р а з ны х п о с в о ем у м а сшт а б у ц и к л а х ) ; п р о­ шло е ц и к ли ч е с ки ожи в а е т в н а с т о ящем ( р а з р я д к а моя — О. Р." [Успенский 1996: 42]. С отражением в речи ци­ клической модели восприятия времени и связано, с нашей точ­ ки зрения, широкое употребление в диалектной речи настоя­ щего исторического — одного из важнейших грамматических средств синхронизации момента речи и момента действия. В связи с этим уместно вспомнить совершенно справедливое 9 Е. С. Яковлева пишет, что "повторяемость событий, общность че­ ловеческих судеб ассоциируется с циклическим временем, а неповто­ римость, уникальность — с линейным" (Яковлева 1994: 191). Таким образом, невыделейность личности из социума, о которой говорится в первой части статьи, связана не только с общинным сознанием, но также с архаичной циклической моделью времени. О. Г. Ровнова 221 предположение В. В. Виноградова о том, что "употребление настоящего времени в значении прошедшего в русском лите­ ратурном языке, по-видимому, распространилось под влияни­ ем живой народной речи" [Виноградов 1986: 466]. А. В. Бондарко [1971: 142-143; 1998: 76], а затем М. Я. Гло- винская [1996: 451] обращают внимание на два психологи­ ческих варианта образной актуализации прошлого: сам гово­ рящий мысленно переносится в прошлое или он переносит прошлое в настоящее. М. Я. Гловинская переводит эту про­ блему из области психологии в область "строгого" толкования грамматической семантики: опираясь на сочетаемость модаль­ ной рамки настоящего исторического с обстоятельствами, обозначающими прошлое, она выбирает вариант модальной рамки, включающий компонент 'говорящий мыслит себя в прошлом, и действие как бы происходит на его глазах'. От­ вечая на следующий вопрос: на кого должно быть ориентиро­ вано толкование модальной рамки — на говорящего или на адресата, — она использует прием подстановки настоящего исторического вместо форм прошедшего времени в жанре, исключающем адресата. Невозможность такой подстановки во внутренней речи доказывает, что модальная рамка настоящего исторического включает представление об адресате. По сути дела, данное М. Я. Гловинской толкование настоящего исто­ рического [1996: 456] подтверждает его возникновение имен­ но в устной речи; кроме того, оно имеет отношение и к рас­ сматриваемой архаичной модели времени, поскольку при отражении в речи именно циклической модели времени прош­ лое может мыслиться как постоянно воспроизводящееся и, следовательно, совпадающее с настоящим. Положение о том, что употребление настоящего историчес­ кого в произведениях художественной литературы и в литера­ турной разговорной речи имеет прагматический характер, не нуждается в доказательствах. Подчеркивая различие между "литературным" и "разговорным" настоящим историческим, А. В. Бондарко отмечает, что образность его обусловливается в разговорной речи актуальностью различия между тогда и теперь в сознании говорящего [Бондарко 1998: 76-77]. Это различие выражено в самом контексте употреблением формы 222 К прагматическому изучению грамматики русских диалектов настоящего времени с обстоятельством, указывающим на прошлое (Звоню ей вчера...). В циклической модели времени различие между тогда и теперь стерто, "конфликт" между грамматической формой и контекстом отсутствует, что, однако, не лишает настоящее историческое в диалектах образ­ ности. Специфика его прагматического употребления в диа­ лектной речи видится в том, что в изображении прошлого события как настоящего эта нагрузка распределяется в равной мере между всеми языковыми и неязыковыми средствами, участвующими в речевом воплощении принципа синхрониза­ ции момента речи и момента действия. ЛИТЕРАТУРА Бондарко А. В. 1971 — Вид и время русского глагола (значение и упо­ требление). Москва. Бондарко А. В. 1998 — Проблемы инвариантности / вариативности и маркированности / немаркированности в сфере аспектологии. Ти­ пология вида: проблемы, поиски, решения. Москва. Виноградов В. В. 1986 — Русский язык (Грамматическое учение о сло­ ве). Москва. Гловинская М. Я. 1996 — Две загадки Praesens Historicum. Русистика. Славистика. Индоевропеистика. Сборник к 60-летию А. А. Зализня­ ка. Москва. Гольдин В. Е., Сиротинина О. Б. 1993 — Внутринациональные речевые культуры и их взаимодействие. Вопросы стилистики. Вып. 25. Са­ ратов. Гольдин В. Е. 1997 — Теоретические проблемы коммуникативной диа­ лектологии. Саратов. Гольдин В. Е. 1998 — К внутренней типологии русской речи. Русский язык в его функционировании: Тезисы докладов международной кон­ ференции. Третьи Шмелевские чтения, 22-24 февраля 1998 г. Мос­ ква. Ровнова О. Г. 1998 — Грамматическое лицо в диалектной речи: говоря­ щий и социум. Язык: изменчивость и постоянство. К 70-летию Л. Л. Касаткина. Москва. Успенский Б. А. 1996 — История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема). Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. Москва. Яковлева Е. С. 1994 — Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). Москва. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту, 1999. МЕХАНИЗМЫ И РЕЧЕВЫЕ СРЕДСТВА СОЗДАНИЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ТОНА ВЫСКАЗЫВАНИЙ ВОЛАНДА (Роман М. Булгакова "Мастер и Маргарита") Т. СТОЙКОВА Исследователь художественного произведения неизбежно сталкивается с проблемой "образа автора" как "концентриро­ ванным воплощением сути произведения" [Виноградов 1971 : 118]. "Образ автора" обеспечивает целостность эстетического объекта, объединяя систему речевых структур повествовате­ лей и персонажей, проявляясь во взаимодействии субъектных планов повествования, в форме "сложных ... соотношений между авторской интенцией ... и ликами персонажей" [Вино­ градов 1980: 203]. Каково же место персонажа в реализации художественной интенции автора, какова его роль в развитии и становлении образа мира — отображения ценностно ориентированного ин­ дивидуального сознания? Языковая личность персонажа, обобщенная в системной совокупности всех текстов данного персонажа, — элемент эстетического целого, участвующий в формировании "образа автора", отражающий фрагмент авторской картины мира, опо­ средованной образом персонажа. Идею о соотношении языковой личности, художественного образа и образа автора Ю. Н. Караулов выделяет как одну из главных идей В. В. Виноградова [Караулов 1987]. Эстетически значимой категорией, характеризующей су­ бъективный план языковой личности персонажа, является эмо­ циональный тон высказывания. Эмоциональный тон — это и 224 Речевые средства создания эмоционального тона "выраженная субъективная модальность" [Лукьянова 1986: 185], т.е. результат субъективно-оценочного восприятия дей­ ствительности, и выраженная экспрессивность, проявляющая­ ся в способности языка и речи выражать разнообразие эмоцио­ нально-оценочного отношения к действительности. Таким образом, эмоциональный тон, или эмоционально- оценочная окраска (синонимичные понятия), высказывания понимается как "совокупный продукт, производящий выдели­ тельный эффект за счет экспликации эмоционально-оценоч­ ного отношения субъекта речи к обозначенному" [Телия 1991:49]. Экспликация эмоционально-оценочного отношения осуществляется на основе разнообразных средств языковой и речевой выразительности. При создании эмоционального тона реализуется экспрессивный потенциал лексических и синтак­ сических единиц речи, а также паралингвистических средств языка. Эмоциональный тон ''погружен" в прагматику, так как тес­ но связан с процессами порождения речевого акта. Характер тона предопределяется экстралингвистическими условиями: презумпциями собеседников, целями и намерениями обще­ ния — и соответствует речевой ситуации. Качественное раз­ личие эмоционального тона высказываний — фактор много­ образия проявлений языковой личности. Высказываниям Воланда, как правило, свойственна экс­ прессивная окраска. При всем богатстве и контрастном разно­ образии спектра эмоционально-экспрессивных красок речи Воланда, можно говорить о трех доминантах эмоционального тона: 1. Грубо-фамильярный тон (при адресации высказывания коту Бегемоту); 2. Возвышенно-торжественный тон (при адресации Масте­ ру и Маргарите); 3. Насмешливо-ироничный / вариант: иронически-насмеш­ ливый (при адресации Лиходееву, Берлиозу, Бездомному, Со- кову, Майгелю, а также Маргарите и библейскому персонажу Левию Матвею). В данной статье речь пойдет о способах создания ирони­ чески-насмешливого тона высказываний Воланда. Т. Стойкова 225 Механизм порождения эмоционального тона затрагивает прагматические основы диалога — общий Принцип Коопе­ рации и вытекающие из него правила общения. Суть Принци­ па Кооперации — достижение взаимопонимания. Базой, без которой невозможно общение и взаимопонимание, выступает картина мира — целостный образ действительности, основа мировидения, на которой формируется и узус поведения. Об­ щность картины мира обеспечивает успех кооперации. Очевидно, что мировидение реальных персонажей романа, отражающее общепринятые нормы, убеждения, обиход кон­ кретного исторического социума, конкретной среды, несоиз­ меримо с нечеловеческим всезнанием, всеведением мифологи­ ческого персонажа, персонифицирующего силы Зла. Изна­ чально предопределенная коммуникативная неудача порожда­ ет стилистический эффект — эмоционально-экспрессивное приращение смысла. Диалог Воланда с буфетчиком Варьете Соковым, в котором Воланд последовательно и сознательно нарушает постулаты общения и, наконец, Принцип Кооперации, иллюстрирует по­ рождение иронически-насмешливого эмоционального тона на основе контекстуальных импликатур. Приведем реплику-реакцию Воланда на рассказ Сокова о превращении червонцев в кассе буфета в резаную бумагу и на сетования о том, что он коварно обманут: Ай-яй-яй! да неужели ж они /москвичи/ думали, что это насто­ ящие бумажки? Я не допускаю мысли, чтобы они это сделали сознательно. ... Неужели мошенники? ... неужели среди москви­ чей есть мошенники? [219]1 Ирония завуалирована, составляет скрытый для собеседника эмоциональный план. Экспрессия речевых средств (междоме­ тие аи-яй-яй с восклицательной интонацией, повтор частицы неужели в вопросительных конструкциях) выражает удивле­ ние и недоумение. Контекст же эксплицирует иное экспрес­ сивное приращение — иронический тон высказывания, кото­ рый связан с нарушением одного из правил общения — посту­ лата качества, или истинности: "Говори правду, не говори то- Текст романа цитируется по изданию: Булгаков М. Мастер и Маргарита. Рига. 1986. В скобках указываются страницы. 29 226 Речевые средства создания эмоционального тона го, что считаешь ложным" [Падучева 1985: 42-43]. Воланд будто бы уточняет презумпции ситуации, выражая сомнение в их истинности. В действительности истинные презумпции из­ вестны Воланду (да, среди москвичей есть мошенники; да, они подумали, что бумажки настоящие) и извлекаются из повес­ твования о сеансе черной магии в Варьете. В следующих репликах Воланд нарушает одновременно с постулатом истинности постулат релевантности, или коли­ чества ("Говори то, что имеет отношение к делу"): — ... вы человек бедный ... ведь вы — человек бедный? — У вас сколько имеется сбережений? [219] Кроме эффекта ироничности, нарушение постулата релевант­ ности придает реплике силу эмоционального воздействия на собеседника, так как делает высказывание неуместным, неде­ ликатным. И совершенно ошеломляюще Воланд попирает сам Принцип Кооперации: — Вы когда умрете? [220] Нарушения коммуникативных постулатов и Принципа Ко­ операции становятся источником имплицитных приращений смысла высказываний, порождают экспрессивную имплика- туру — иронически-насмешливый тон контекстов речи Во­ ланда. При создании иронического тона особенно значимыми ока­ зываются формулы речевого этикета, в том числе обращения в экспрессивной функции. Этикетными формулами речи насыщены высказывания-ре­ плики Воланда Берлиозу, Лиходееву, буфетчику Сокову, баро­ ну Майгелю. Экспрессивный потенциал этикетных формул связан с не­ которыми особенностями их семантики. В лексико-грамма- тической структуре эти единицы отражают компоненты ре­ чевой ситуации, т.е. несут информацию о статусе или / и лич­ ностных особенностях субъекта речи, об атмосфере общения. Кроме того, в семантике ни одной из этикетных формул не заложена отрицательная оценка, что связано с их прямой функцией — регулировать общение в соответствии с эти­ ческими нормами, в том числе вежливости, создавая нужную тональность [Формановская 1982]. Таким образом, специфика единиц речевого этикета позволяет использовать их в тексте с экспрессивно-стилистическим заданием. Т. Стойкова 227 Речи Воланда свойственны синтаксически полные форму­ лы книжного характера, сами по себе свидетельствующие об интеллигентности, вежливой обходительности лица, их упо­ требившего: Позвольте вас поблагодарить от всей души! [19]; Прошу и меня извинить [22]; чем я вам могу быть полезен? [216]; не угодно ли отведать ... [218]; не прикажете ли партию в кости? [218]; Ми­ лости проси.м! рад нашему знакомству [220]. Книжные формулы, как правило, наделены "объективно повы­ шенной" языковой тональностью [Формановская 1982: 82], но субъективно используемые, при контрастном применении в контексте становятся источником насмешливо-иронического тона высказываний Воланда: — А, милейший барон Майгель, я счастлив рекомендовать вам почтеннейшего барона Майгеля ... Милый барон был так очаро­ вателен ... Я был счастлив пригласить его к себе [288-289]. Книжные формулы радушного гостеприимства с присущей им объективно-уважительной тональностью сопрягаются с други­ ми единицами речевого этикета — обращениями, выражен­ ными определительными конструкциями с элятивом (милей­ ший, почтеннейший), обладающим "яркой экспрессивной ... окраской" [Виноградов 1986: 212]. Экспрессивное употребление тех и других речевых единиц создает субъективный насмешливо-ироничный тон высказы­ вания, сочетаясь, как покажем ниже, с другими проявлениями лексической экспрессии. Истинный характер эмоционального тона сначала неявно проступает, приглушаясь объективной тональностью уваже­ ния, но постепенно проясняется дальнейшим контекстом речи Воланда, тем более что характер тона обусловлен экстралин- гвистически: закрепленная в этикетных формулах ситуация не соответствует реальной речевой ситуации Воланд-Майгель. Да, кстати, барон, разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любо­ знательности ... злые языки уже уронили слово — наушник и шпион. ... Мы решили прийти к вам на помощь, воспользовавшись тем обстоятельством, что вы напросились ко мне в гости имен­ но с целью подсмотреть и подслушать все, что можно [289]. 228 Речевые средства создания эмоционального тона Контекст эксплицирует подлинное эмоционально-оценочное отношение Воланда, пренебрежительно-презрительное, выра­ женное пейоративной эмоциональной окраской лексемы на­ ушник (коннотация "'презрит.'* закреплена в значении слова: — Ушаков 1938 2: 454). Эмоциональная оценка глагольного экс­ пресс ива напросились периферийна, имплицитна [Лукьянова 1986: 139]: коннотация актуализируется, согласуясь с эмоцио­ нальной оценкой слова наушник и общим эмоциональным то­ ном контекста. Так элементы лексической экспрессии поддер­ живают насмешливо-ироническую окраску высказывания. В других контекстах гиперболизация уважительности в элятиве становится базой развития ироничного тона при со­ отнесении высказывания с авторским повествованием: Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович! [85]. Формуле приветствия предшествуют развернутые презумпции ситуа­ ции: Степа ... увидел, что отражается в трюмо в виде человека с торчащими в разные стороны волосами, с опухшей, поросшей черной щетиной физиономией, с заплывшими глазами, в грязной сорочке ... [85] В контексте презумпций этикетное высказывание Воланда приобретает эмоционально-экспрессивное приращение. Интересны контексты, в которых реализуется экспрессив­ ный потенциал слов-концептов. Мировоззренческая лексика, содержание которой составляют нравственно-философские категории, становится семантической основой развития иро­ нически-насмешливого тона высказываний Воланда. Обра­ тимся к контексту, развивающему идею милосердия: Остается, пожалуй, одно — обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спачьни!... Я о милосердии говорю. Иногда со­ вершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках [297-298]. Насмешливо-иронический тон предопределяется контрастом высокой темы, заданной книжным концептом милосердие, с библейской традицией употребления ("способность из состра­ дания оказывать помощь тому, кто в ней нуждается" — Ушаков 1938 2: 214) и со сниженно-бытовой темой (заткнуть тряпками щели). Контекст высвечивает индивидуальное об­ разное употребление слова милосердие. Благодаря неожидан­ T. CmoîiKoea 229 ным лексическим связям (милосердие коварно пролезает) фор­ мируется экспрессивно-семантическая осложненность образа, прямые значения слов коварно, пролезает "становятся образ­ ной формой выражения нового содержания" [Поцепня 1997: 149]. Присутствие в семантике наречия коварно признака со­ отнесенности со сферой сознательного действия обуславлива­ ет персонификацию образа милосердие, содержание которого составляет некая сущность, проникающая куда-либо посред­ ством хитрого и злого умысла. Новый образ не имеет общих признаков с традиционно понимаемой внутренней формой данного слова и становится основой отрицательной эмоцио­ нальной оценки слова в контексте. Так в эмоционально-образ- ной форме слова объективизируется элемент ценностной си­ стемы персонажа. Семантический сдвиг в образе, экспрессив­ ное преобразование значения и определяют иронически-на- смешливую окраску контекста. Соответственно экспрессивно-семантические преобразова­ ния происходят в контексте употребления слова добро. Из ди­ алога-противостояния Воланда с Левием Матвеем: — Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делаю твое добро. если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? [376] Дейктическое слово твое с разговорной семантикой в соче­ тании со словом с философским содержанием индуцирует от­ рицательную эмоциональную оценку [Вульф 1979: 286]. Эта коннотация впитывается значением лексемы добро и в свою очередь определяет эмоциональный тон высказывания как на­ смешливо-иронический. Контрастное употребление корня -добр- со стертой семан­ тикой в составе книжной этикетной формулы (Не будешь ли ты так добр...) в субъективном применении поддерживает насмешливо-ироничный тон высказывания, отражающий от­ ношение Воланда к посланцу Светлых Сил и к ценностным ка­ тегориям Света. Обобщая, подчеркнем некоторые выводы. Эмоциональный тон высказываний персонажа создается на основе соотноше­ ния экстралингвистических и лингвистических факторов. В создание эмоционального тона вовлекаются экспрессив­ ные средства языка и речи, при этом прослеживается ком­ 230 Речевые средства создания эмоционального тона плексное взаимодействие и соотношение экспрессивных упот­ реблений речевых единиц. Отбор экспрессивных средств целенаправлен, подчинен за­ даче выражения эмоционально-оценочного отношения и рече­ вых намерений языковой личности. В системе эстетического целого эмоциональный тон связан с реализацией художественной интенции автора. Так, эстети­ ческое значение насмешливо-иронического тона высказыва­ ний Воланда проявляется в формировании сатирического пла­ на романа, образов реальных персонажей, в выражении автор­ ской позиции по отношению к миру московских обывателей. Кроме того, насмешливо-иронический тон Воланда соотносим с интерпретацией философских основ романа: значимо отра­ жает соотношение добра и зла в концепции дуализма. ЛИТЕРАТУРА Виноградов В. В. 1971 —О теории художественной речи. Москва. Виноградов В. В. 1980 — О языке художественной прозы. Москва. Виноградов В. В. 1986 — Русский язык. Москва. Вульф Е. М. 1979 — Варьирование в оценочных структурах. Семан­ тическое и формальное варьирование. Москва. 273-295. Караулов Ю. Н. 1987 — Русский язык и языковая личность. Москва. Лукьянова Н. А. 1986 — Экспрессивная лексика разговорного упо­ требления. Новосибирск. Падучева Е. В. 1985 — Высказывание и его соотнесенность с дей­ ствительностью. Москва. Поцепня Д. М. 1997 — Образ мира в слове писателя. Санкт-Петер­ бург. Телия В. Н. 1991 — Экспрессивность как проявление субъективного фактора в языке и ее прагматическая ориентация. Человеческий фактор в языке. Языковые механизмы экспрессивности. Москва. Ушаков Д. Н. 1938 — Толковый словарь русского языка. Москва. Формановская Н. И. 1982 — Русский речевой этикет: лингвистичес­ кие и методические аспекты. Москва. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту, /999. ВЫСКАЗЫВАНИЯ С МОДАЛЬНЫМ СМЫСЛОМ "ОТСУТСТВИЕ НЕОБХОДИМОСТИ": К ПРОБЛЕМЕ ОПИСАНИЯ С. ТУРОВСКАЯ Многочисленные попытки свести в одну классификацию все многообразие типов модальных значений давно уже напоми­ нают поиски квадратуры круга: чрезвычайно увлекательно и полезно, но вряд ли возможно. Приведение к "общему" семан­ тическому знаменателю даже близких по значению модаль­ ностей (эта "близость" следует хотя бы из "классических опре­ делений") неизбежно заставляет исследователя выходить за пределы семантики и учитывать массу факторов прагматичес­ кого значения, например, точку зрения говорящего. Как ни па­ радоксально, но благородная задача создания полных и непро­ тиворечивых рубрик семантической классификации оборачи­ вается творческой неудачей. Как только речь заходит о праг­ матике, "стройные" семантические представления о модаль­ ностях теряют свою стройность и приобретают контрадиктор­ ный оттенок. Очевидно, при описании такого нетривиального объекта исследования, как языковые модальности, вообще ма­ лоперспективно отделять семантические компоненты значе­ ния от прагматических, прежде всего, разумеется, учитывая оценочную природу модальностей. Положение еще более осложняется, когда описанию подлежат высказывания с так называемыми модальными наслоениями, т.е. с "наслоением" и "пересечением" модальных значений [Касевич 1988: 71-72; Бон дар ко 1990: 60]. Особенно интересными в этом плане предстают высказыва­ ния с модальными наслоениями различного ранга, различной природы. Например, с отрицанием и какой-либо модальнос­ тью внешне- или внутрисинтаксического плана. А если мо­ 232 Модальный смысл "отсутствие необходимости " дальность уже имеет полигенетический характер, то картина совсем туманна. Таким "неблагодарным" объектом являются отрицательные высказывания с внутрисинтаксической модаль­ ностью необходимости. На основе концепта необходимости в русском языке формируются по крайней мере четыре модаль­ ности достаточно автономного образования, отличающиеся не только различным набором дифференциальных признаков, но и различными векторными характеристиками [Туровская 1990]. То, что бытует в лингвистической литературе под на­ званием "модальность необходимости", представляется неко­ торым обобщением. Модальности, сформированные на основе концепта необходимости (вынужденность, надобность, дол­ женствование—норма, долженствование—идеал), по-разному "взаимодействуют" с отрицанием; далее приводятся наблюде­ ния такого рода. Но вернемся к проблеме методологической: как описывать подобные конструкции? Первая возможность — вычленение семантического потен­ циала какой-либо модальности (не только необходимости) на обширном эмпирическом материале, включающем как утвер­ дительные высказывания, так и отрицательные. Надо сказать, что такая точка зрения является достаточно распространенной. Наиболее фундаментальное ее выражение представлено в кол­ лективной монографии "Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность" [Беляева, Цейтлин 1990; Кор- ди 1990]. В сущности при таком подходе различия в семантике отрицательных модальных высказываний и утвердительных высказываний сводятся к тому семантическому компоненту, который привносят лексико-грамматические средства выраже­ ния отрицания. Вторая возможность, соответственно, связана с разграниче­ нием семантики отрицательных и утвердительных высказыва­ ний. При этом их семантическая природа или возводится к элементарной, типа семантических примитивов А. Вежбицкой (в основе модальных значений возможности, невозможности, необходимости, запрещения находятся непроизводные 'хочу' и *не хочу' — Wierzbicka 1972: 150-164); или сводится к вза­ имодействию с отрицанием — таким образом, например, появ­ ляются значения приказа, просьбы, запрещения (взаимо­ С. Туровская 233 действие модальностей возможности и желания с отрицанием) [Гуревич 1976]. Наиболее перспективной представляется точка зрения В. С. Храковского. На примере детального семантического описания прохибитивных предложений доказывается, что мо­ дальные смыслы типа "волеизъявление" не могут входить в сферу действия оператора отрицания [Храковский 1990: 210- 211]. Рассмотрим подробнее утвердительные и отрицательные высказывания с модальными предикатами / предикативами не­ обходимости. Соотносительны ли они по семантике? Отлича­ ются ли утвердительные высказывания с модальным смыслом 'необходимость' (ее постулирование) и отрицательные выска­ зывания ('отсутствие необходимости") только таким семанти­ ческим компонентом, который привносится не, или чем-то большим? Другими словами, правомерно ли при описании по­ добных отрицательных высказываний использовать ту же се­ мантическую основу, но только со знаком " (о семантичес­ кой зоне модальности необходимости см. в работе — Туров­ ская 1990)? Скажем, можно ли при описании значения 'отсут­ ствие надобности' использовать следующие семантические дифференциальные признаки: "отсутствие интенциональнос- ти\ 'отсутствие пользы, выгоды для субъекта действия" и т.д. Имеет ли смысл оперировать общей (и добавим, слишком абс­ трактной) оппозицией наличие необходимости / отсутствие необходимости? На каком-то очень высоком уровне абстрак­ ции, хотя бы на таком, когда необходимость выделяется как философская или формально-логическая категория, такая оп­ позиция, безусловно, справедлива. Но справедлива ли она для всех высказываний с модальным смыслом необходимости, ко­ торые в очень большой степени зависят от контекста? В плане семантического "поведения" приходится констатировать, что все модальные высказывания с модальными предиката­ ми / предикативами необходимости и отрицательной частицей не распределяются по двум группам. Первая группа — выска­ зывания, где отрицательная частица находится после модаль­ ного предиката / предикатива перед инфинитивом, — вообще не может претендовать на статус высказываний с модальным смыслом 'отсутствие необходимости': это так называемые вы- зо 234 Модальный смысл "отсутствие необходимости оказывания с неполным отрицанием. Она вписывается в груп­ пу высказываний с модальным смыслом 'надобность —акту­ ализация альтернативного действия (ср. Надо было не друзьям жаловаться, а сразу в суд идти). Отрицательный план подоб­ ного типа высказываний "переходит'" в усилительно-утверди­ тельный. И такие высказывания полностью соответствуют всем семантическим признакам, отличающим высказывания практической необходимости. Другая, несоизмеримо большая группа — высказывания с модальными предикатами / предикативами необходимости, где отрицательная частица не находится перед предика­ том / предикативом. Совершенно очевидно, что даже чисто формальное включение отрицательной частицы возможно да­ леко не во все высказывания. Так, например, "непроницаемы­ ми" для отрицания оказываются высказывания вынужденнос­ ти: ( 1 ) * ( н е ) . . . чтобы не перетолковали нашего разговора и чего- нибудь не вышло, я должен буду доложить господину директору содержание нашего разговора ... в главных чертах [А. Чехов]; ( 2 ) * (н е ) Он чувствовач, как она идет сзади и боялся ускорить шаг. чтобы не потерять счастье, и боялся шаг замедлить, чтобы сча­ стье не перегначо его. Но. дойдя до перекрестка, Кречмар принуж­ ден был остановиться: проезжали гуськом автомоби.1и [В. Набо­ ков]; (3) * (не) Меня тревожит эта машина, и я вынужден буду о ней со­ общить [Е. Замятин]. Не употребительны с не высказывания с перформативным дол­ жен: (4) * (не) Я должен передать вам очень грустное известие ... Невозможность включения отрицания характерна и для неко­ торых других контекстов, напр., высказывания идеала, типа: (5) * (не) Женщина должна быть женщиной. Существуют ограничения и для контекстов, в которых посту­ лируется вывод-следствие практического силлогизма надоб­ ности: ( 6 ) * (н е ) Боюсь, что зачахнет от печачи и умрет преждевременно Ариадна. Надо ее развеселить и приучить ее к беззаботному смеху и веселью [Ф. Сологуб]. С. Туровская 235 Причины такой асимметрии, как представляется, кроются в содержании логического оператора отрицания. В формальной логике под отрицанием понимается логическая операция, с по­ мощью которой из данного высказывания получается новое высказывание. При этом если исходное высказывание истин­ но, его отрицание не является истинным, а если оно ложно, его отрицание не является ложным. Логическая формула по­ добных высказываний "неверно, что...'\ Возникает вопрос, как пересекаются параметры "истина / ложь'* в высказываниях с модальным значением необходимости, не сводимых к алети- ческим операторам? Даже очень фрагментарные и поверхностные наблюдения говорят о том, что различия между высказываниями с отрица­ нием необходимости и утверждением необходимости не сво­ дятся к "симметричному" набору семантических признаков с вынесенным за скобку отрицательным знаком. Главное отличие высказываний с отрицанием практической необходимости — фактуальность. Действие (или его фрагмен­ ты) имели или имеют место в реально наблюдаемом мире. От­ рицание необходимости протекающего действия довольно часто представляет собой обращение к субъекту действия с имплицитной или эксплицитной просьбой его прекратить: (7) Гаев. ... Покидая этот дом навсегда, могу ли я умолчать, могу ли удержаться, чтобы не высказать на прощанье те чувства, кото­ рые наполняют теперь все мое существо... Варя .Дядечка, ненужно! Гаев (уныло) ... Молчу... [А. Чехов]; (8) Елена Андреевна. Клянусь вам... Астров (мешая ей говорить). Зачем клясться? Не надо кляс­ ться. Не надо лишних слов [А. Чехов]. Даже в высказываниях о намерениях-планах высказывания с отрицанием в какой-то степени вторичны, речь идет не о фор­ мировании планов-намерений в момент речи, а о корректиро­ вании планов, уже имевших место в ментальном мире: (9) "Лолита" имеет невероятный успех, но это все должно было бы случиться тридцать лет тому назад. Думаю, что мне не нужно бу­ дет больше преподавать — да жапко будет бросать мои идилли­ ческий Корпел [В. Набоков]. 236 Модальный смысл "отсутствие необходимости Высказывания с модальным смыслом 'отсутствие необходи­ мости' иррелевантны к признаку 'интенциональность*. В них вообще нет речи ни о присутствии интенциональности, ни о значимом ее отсутствии ("минус"-интенцнональность). В пер­ вую очередь это касается высказываний факту ал ьного плана. С отрицательными высказываниями, сохраняющими при­ знак 'обращенность в будущее', дело обстоит несколько слож­ нее. Практически это всегда высказывания, принадлежащие ментальному миру. Хотя в них не содержится интенциональ­ ности, тем не менее, в контексте есть указание, что они пост- интенциональны, т.е. первоначальное решение принято, в мо­ мент речи оно корректируется. Отрицательная частица вместе с модальным предикатом / предикативом и связкой будет соз­ дает новый эффект, который можно назвать вытеснением. Иными словами, пафос подобных высказываний направлен на вытекание из сознания действий, запрограммированных ра­ нее, но почему-либо к моменту речи ставших ненужными, см. пример (9). Большую группу высказываний с отрицанием необходи­ мости составляют высказывания с подразумеваемым отрица­ нием. Это, как правило, конструкции с восклицательной или вопросительной интонацией. (10) Чего же тут время терять? ( 1 1 ) З а ч е м в с п о м и н а т ь ! ( 1 2 ) И с п о р и т ь т у т н е ч е г о ! Сюда же примыкает группа высказываний, также с подразуме­ ваемым отрицанием необходимости, но оформленная предика­ тами необходимости (без отрицательных средств). Такие вы­ сказывания часто сопровождаются интонацией восклицания и напоминают риторический вопрос: (13) Надо это было тебе? ( 1 4 ) В к о м а н д и р о в к у е х а т ь ? О ч е н ь н а д о ! Акценты подобных высказываний — постулирование оценки "бессмысленно" и ее производных ("глупо", "вредно", "непра­ вильно" и т.п.). Цель высказываний — побудить субъекта пре­ кратить начатое действие. Более конкретное значение (и с более высокой степенью категоричности) имеют отрицательные высказывания с преди­ катами должен, обязан. Высказывания обладают своей соб­ С. Туровская 237 ственной модальностью запрета. Такие высказывания в де­ онтической логике обладают отдельным статусом, и им соот­ ветствует модальный оператор '"запрещено": (15) Учитель не должен повышать голос. Даже такой беглый анализ высказываний со значением отри­ цания необходимости показывает, что такие высказывания имеют другую семантическую основу, для выявления которой требуется подробный и кропотливый анализ, с более подроб­ ным изучением контекстов. Речь идет не о симметрии, а о час­ тичном смещении по отношению к наблюдаемому и вообра­ жаемому миру. Отличие высказываний с модальным смыслом ""отсутствие необходимости" от прохибитивных заключается в наличии опосредованного звена: времени на обдумывание прекратить ненужное, по мнению говорящего, действие. Им­ перативное действие подразумевает как можно меньший "про­ бел" между волеизъявлением по поводу действия и самим дей­ ствием. ЛИТЕРАТУРА Беляева Е. И., Цейтлин С. H. 1990 — Соотношение значений воз­ можности и необходимости в семантической сфере потенциаль­ ности. Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. Ленинград. Бондарко А. В. 1990 — Модальность. Вступительные замечания. Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модачь- ность. Ленинград. Гуревич В. В. 1976 — Об элементарных и производных трансфор­ мациях. Проблемы языкознания и теории английского языка. Москва.. Касевич В. Б. 1988 —С емантика. Синтаксис. Морфология. Москва. Корди Е. Е. 1990 — Оптативность. Теория функциональной грамма­ тики: Темпоральность. Модальность. Ленинград. Туровская С. Н. 1990 — О семантической зоне модальности необхо­ димости в русском языке. Ученые записки Тартуского ун-та. Вып. 896. Тарту. Храковский В. С. 1990 — Повелительность. Теория функционачьной грамматики: Темпоральность. Модачьность. Ленинград. Wierzbicka А. 1972 — Semantic primitives. Linguistische Forschungen. В. 22. Frankfurt-am-Main. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. Il lapmy, 1999. О ПРАГМАТИЧЕСКИХ ФУНКЦИЯХ ПРИЧИННЫХ СОЮЗОВ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ Э.-О. ХААГ На современном этапе развития лингвистики заметно оживил­ ся интерес как к концепту причины (работы Ю. С. Степанова, Н. Д. Арутюновой и др.), так и к категории обусловленности (исследования В. Б. Евтюхина, В. С. Храковского и др.), одна­ ко языковое отражение категории каузальности в целом, и средства ее выражения в языке, в частности, до сих пор не по­ лучили достаточно полного и системного описания. В синтаксических работах, посвященных описанию при­ чинных предложений [Бабалова 1974; Теремова 1985], опреде­ ляется в основном лишь значение причинных отношений, и не уделяется достаточного внимания функциональным особен­ ностям различных средств выражения этих отношений. Положение о том, что причинные союзы являются синони­ мичными, долгое время в научной литературе считалось обще­ принятым и единственным их функциональным определением [Калнберзинь 1958]. В последние десятилетия проблематике служебных слов и, в частности, союзов посвящено немало работ, однако среди них нет специальных, объектом исследо­ вания которых были бы причинные союзы современного рус­ ского языка. В ряде статей, так или иначе затрагивающих ин­ тересующую нас тематику [Жданович 1972], были выявлены интересные моменты в природе союзных средств, например, их связь с пресуппозициями, с прямо не выраженной, но за­ ключенной в предложении информацией [Латышева 1982; Байдуж 1983; Байдуж 1987] и др., однако следует констатиро­ вать, что причинные союзы русского языка функционально Э.-О. Хааг 239 описаны фрагментарно, что не позволяет говорить о функцио­ нальных особенностях каждого из них. Настоящая статья посвящена описанию причинных союзов русского языка с точки зрения их прагматических функций в различных типах текстов (официально-делового, научного, пу­ блицистического стилей и записей разговорной речи). В современном русском языке функционируют следующие причинные союзы: ибо, ведь, потому что (потому как), от­ того что, ради того что, так как, поскольку, раз, благо, вследствие того что, в силу того что, благодаря тому что, ввиду того что, по причине того что {по той причине что), на основании того что (на том основании что), исходя из то­ го что, судя по тому что. Выделяются также несобственно причинные союзы: под видом того что, за счет того что, под предлогом того что, по случаю того что, по поводу того что, тем более что. Анализ материала показал, что функцио­ нальные различия союзов могут быть как семантическими, то есть прикрепленными к выражению определенных типов объ­ яснительных отношений, так и прагматическими, то есть при­ крепленными к выражению определенного субъективного от­ ношения к ним говорящего. С этой точки зрения выделяются две функциональные группы причинных союзов в русском языке, одну из которых назовем условно констатирующе-при- чинной, вторую — группой прагматизированных союзов. Та­ кие конструктивные свойства причинных союзов, как их спо­ собность /неспособность к расчленению, к присоединению актуализаторов, позиционная специализация свидетельствуют в пользу выделениия указанных функциональных групп. 1. Используя констатирующе-причинные союзы в составе сложноподчиненного предложения, автор текста высказывает суждение, которое в его понимании состоит из двух компо­ нентов: факта объективной реальности в качестве причины и следствия, опирающегося на этот факт. Основываясь на оче­ видном, может быть, даже наглядно воспринимаемом, говоря­ щий (автор) делает выводы, устанавливает причинно-след­ ственные отношения, констатируя их как нечто данное в са­ мой объективной действительности, выражает умозаключе­ ние. Напр.: 240 Причинные союзы в русском языке Деятельность преступника в этих случаях носит большей час­ тью внешне законный характер, потому что имущество, ко­ торое он намерен похитить, уже находится в его правомерном ведении либо потому, что лицо наделено по закону полномочиями по распоряжению имуществом [Уголовное право. Часть особен­ ная 1969: 113]. В констатирующе-причинной группе можно выделить союзы, фактически выражающие причинные отношения: потому что, оттого что, из-за того что и союзы, выражающие отношения логического обоснования: так как, поскольку, на основании того что, вследствие того что, в результате того что, исходя из того что, благодаря тому что, ради того что, в силу того что, ввиду того что, в связи с тем что, по причине того что, в которых причина представлена как по­ сылка, то есть как принятое логическое основание для вывода. Связь между частями сложноподчиненного предложения, включающего указанные союзы, может квалифицироваться как импликативная, а причинная конструкция в целом может рассматриваться как имплицитное выражение сокращенного силлогизма, энтимемы, которая может быть развернута в пол­ ный силлогизм. Проанализируем пример: Однако в природе абсолютно твердых тел нет, так как все ре­ альные тела под действием ein изменяют свою форму и разме­ ры, то есть деформируются [Трофимова 1985: 1 19]. Силлогизм реконструируется в следующем виде: Большая посылка: Абсолютно твердые тела не меняют свою форму и размеры. Меньшая посылка: Реачьные тела в природе под действием cui изменяют свою форму и размеры. Вывод: В природе нет абсолютно твердых тел. Констатирующе-причинные союзы, демонстрируют способ­ ность присоединять актуализаторы. При помощи актуализато- ра говорящий характеризует свое отношение к причине: ее единственность / неединственность, важность / неважность, первостепенность / непервостепенность и т.п. (См. описание актуализаторов коррекции причинного статуса в работах — Ляпон 1986: 170-177: Русская грамматика 1980: 579-580). Напр.: Э.-О. Хааг 241 Внешнеполитический курс, я думаю, скорректировачся в извест­ ной .мере именно из-за того, что шла жестокая избирательная кампания [Литературная газета 16.04.1997: 15]. В конструкциях с констатирующе-причинными союзами логи­ ческого обоснования причина выражается как принятое осно­ вание, посылка для следствия. Естественной в данном случае является препозиция придаточного, вводимого союзом. ... поскольку применение известных мер профилактики и ис­ правления неправильности зубов для предупреждения, нейтрали­ зации или ликвидации зубных болезней является в высшей степе­ ни желательным, Третья сессия Всемирной асссамблеи здраво­ охранения предлагает ... [Сб. резолюций и решений ВАЗ 1974: 130]. 2. К прагматизированным причинным союзам относятся сою­ зы ибо, ведь, раз, благо, тем более что. Они способствуют формированию полифонии содержания высказывания или скрытого "теневого высказывания*' (термин Т. М. Николае­ вой). Используя прагматизированные причинные союзы, гово­ рящий высказывает субъективную точку зрения, старается убедить собеседника, доказать правоту своего суждения. Напр.: Наш Эрос, Эрос истинно и жизненно человеческий, есть Эрос подвига и одиночества, ибо трудна работа Господня, и не суж­ дено ничтожной пыли дышать божественным огнем [Лосев 1991: 208]; Понятно, что подведенные Налоговым департамен­ том итоги не отражают истинного положения дел. Ведь бла­ годаря процветающей теневой экономике и ставшей повседнев­ ной реальностью передаче денег в конверте, большинство бога­ че, чем значится в поданных ими декчарациях [Молодежь Эсто­ нии 04.09.1996: 3]. Энтимемы, включающие прагматизированные союзы, далеко не всегда развертываются в полные силлогизмы, что, с одной стороны, свидетельствует о правомерности их выделения в от­ дельную группу, а с другой стороны служит подтверждением предположения о том, что в конструкциях, включающих пра­ гматизированные союзы, причинная связь не может опреде­ ляться как импликативная "из X следует У", потому что отно­ шения, выражаемые указанными конструкциями, в большин­ 31 242 Причинные союзы в русском языке стве случаев лишь "маскируются" под причинные: на самом деле части предложения могут и не быть причиной и вытекаю­ щим из него следствием. Следующий пример не допускает развертывания в полный силлогизм: Пришлось, заручившись поддержкой двух крепких молодцов, ид­ ти к этому проходимцу и выцарапывать книгу за книгой, благо он крутился возле газет и журналов, и адрес его отыскать было нетрудно [Литературное обозрение 1996: 29]. Большая посылка: Идти приходится к тому, кто крутится возле газет, чей адрес нетрудно отыскать. Меньшая посылка: Он крутился возле газет и журналов, и адрес его отыскать было нетрудно. Вывод: Пришлось, заручившись поддержкой двух крепких мо­ лодцов, идти к этому проходимцу и выцарапывать книгу за книгои. Ложность большей посылки очевидна. Каждый из причинных союзов обладают своими определен­ ными семантическими оттенками, которые, вероятно, в боль­ шинстве случаев связаны с так называемой этимологической памятью союзов. Напр.: значение прагматизированного союза ибо — единственного причинного союза, унаследованного из старославянского и древнерусского языков, складывается из значений образовавших его компонентов. Первоначально этот союз был способен одновременно сочетать значение присое­ диняющего и с объясняюще-утверждающим бо. Присоединяя обоснование, ибо по функции занимал промежуточное поло­ жение между сочинительными и подчинительными союзами. В современном русском языке придаточное предложение, вво­ димое союзом ибо, играет роль факультативное ремарки объ­ яснительного характера по отношению к главной части. По наблюдениям Н. В. Гелашвили, интонация сложного предло­ жения с союзом ибо приближается к интонации двух самосто­ ятельных предложений [Гелашвили 1956: 32]. Как упоминалось выше, способность присоединять прагма­ тические актуализаторы демонстрируют лишь констатирую- ще-причинные союзы, тогда как прагматическая насыщен­ ность прагматизированных союзов является достаточной и до­ полнительная актуализация была бы избыточной. В то же вре­ мя, как показывает анализ материала, сами прагматизирован- Э.-О. Хааг 243 ные союзы способны в отдельных случаях выступать коррек­ торами как констатирующих союзов, так и друг друга. Напр.: Ибо pai признано, что так можно спрашивать, то всякий дол­ жен согласться, что есть по крайней мере вероятность того, что природа бы испугалась и согласилась посвятить человека в свои тайны [Шестов 1993: 94J. Прагматизированные причинные союзы, исходя из своей фун­ кции в предложении — способности формировать скрытое те­ невое высказывание, вводить факультативный распространи­ тель причинного характера — демонстрируют тяготение к постпозитивной части. Прагматизированные союзы уместны во всякого рода сен­ тенциях, обобщениях, говорящий использует их, убеждая со­ беседника, доказывая свою правоту. Поэтому прагматизиро­ ванные союзы чаще используются в философской, теологичес­ кой литературе, в публицистике (см. приведенные примеры). Таким образом, причинные конструкции в русском языке являются имплицитным выражением сокращенных силлогиз­ мов, энтимем, которые могут быть либо констатирующе-при- чинными и передавать объективные причинные отношения, либо прагматизированными в силу прагматизированности со­ юзов и передавать субъективные причинные отношения. ЛИТЕРАТУРА Арутюнова Н. Д. 1988 — Типы языковых значении: Оценка. Собы­ тие. Факт. Москва. Байдуж Л. М. 1983 — Конструкции с союзом тем более что и их место в системе средств выражения причинно-следственных отношений. АДД. Томск. Гелашвили Н. В. 1956 — Сложноподчиненное предложение с при­ даточным причины в современных русском и грузинском языках. Тбилиси. Калнберзинь Р. А. 1958 — Способы выражения причинных отно­ шений в современном русском литературном языке. Москва. Латышева А. Н. 1982 — О семантике условных, причинных и усту­ пительных союзов в русском языке. Вопросы языкознания. 5. 51- 60. 244 Причинные союзы в русском языке Ляпон М. В. 1988 — Прагматика каузальности. Русистика сегодня. Язык: система и ее функционирование. Москва. M и нто В. 1995 —Дедуктивная и индуктивная логика. С.-Петербург. Николаева Т. М. 1982 — Контексту ал ьно-конситуативная обуслов­ ленность высказывания и его семантическая цельность (К вопро­ су о функции русских частиц). Русский язык. Текст как целое и компоненты текста. Виноградовские чтения. XI: 46-63. Москва. Оськина И. В. 1992 — Функции причинных союзов в построении силлогических умозаключении (на материаче английского языка). АКД. Москва. Степанов Ю. С. 1995 — Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип Причинности. Язык и наука конца 20 века. Москва. 35- 73. Шорина А. И. 1960 — К вопросу о выражении умозаключений в рус­ ском литературном языке. Уч. зап. Пермского ун-та. 1960. Т. 16. Вып. 1. 97-109. Шуб Т. А. 1965 — К генезису и истории союза ибо в славянских язы­ ках. Уч. зап. ЛГПИ. Т. 15. Вып. 4. 89-130. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту, 1999. УСТУПИТЕЛЬНЫЕ КОНСТРУКЦИИ с союзом ХОТЯ' В. С. ХРАКОВСКИЙ Как было показано в работе [Храковский 1998], в системе импликативных конструкций выделяются две подсистемы. В первую подсистему входят причинные и условные конструк­ ции, которые выражают естественный ход событий. В этих конструкциях причина и условие имплицируют следствие. Во вторую подсистему входят уступительные и уступительно-ус­ ловные конструкции, которые выражают неестественный ход событий. В этих конструкциях уступка имплицирует причин­ ное и условное антиследствие. Таким образом, обе подсисте­ мы прагматически противопоставлены друг другу. Соответ­ ственно уступительные конструкции типа ( 1 ) Хотя Петров не получил денег, он купил жене подарок "коррелируют" с при­ чинными конструкциями типа (1а) Петров купил жене пода­ рок, потому что получил деньги, уступительные конструкции типа {2) Даже если Петров не получил денег, он купит жене подарок "коррелируют" с условными конструкциями типа (2а) Если Петров получит деньги, он купит жене подарок, обозначающими выполнимое условие, а уступительные кон­ струкции типа (3) Даже если бы Петров не получил денег, он бы купил жене подарок "коррелируют" с условными кон­ струкциями типа (За) Если бы Петров получил деньги, он бы купич жене подарок, обозначающими невыполнимое условие. В этой же работе были предложены экспликации семанти­ ки всех рассмотренных конструкций, из которых мы приведем здесь только экспликацию семантики уступительных конс- 1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ. проект 96-04- 06079 "Типология уступительных конструкций". 246 Уступительные конструкции с союзом "хотя трукций типа ( 1 ): 'имеет место Р и имеет место не-Q; не-Q не следует из Р; по мнению говорящего, из Р нормально должно следовать Q\ Подобные экспликации, которые моделируют языковую компетенцию говорящего, дают возможность учи­ тывать все формальные средства, используемые в том или ином конкретном языке для выражения определенного смыс­ ла. Так, для выражения уступительного смысла в современном русском языке используются прежде всего сложноподчинен­ ные предложения. Данное обстоятельство фиксируется во всех существующих грамматических описаниях русского язы­ ка. Вместе с тем уступительный смысл выражается также в осложненных предложениях. Ср.: (4) Она протерла опрятным платочком запотевшие очки с увеличи­ тельными стеклами, высморкалась в другой платочек и довольно легко, хотя время от времени и останавливаясь на ступеньках, стата подниматься по лестнице на второй этаж [Уппс]." Этот смысл может выражаться и в формально простых пред­ ложениях разных видов. Ср.: (5) То была нелепая, хотя и обычная ревность мужчины к тому, что молодость ее достачась другим и в этом бурном веселом прошлом его уже не было [Уппс]; (6) ... он, слава богу, не поддайся на ее уловки и поступил с нею ре­ шительно, хотя, может быть, не совсем благородно [Уппс]; (7) День обещан быть ясным, хотя и холодным [Уппс]; (8) Величественность вопреки низкому росту, низкому лбу cmaia его второй натурой [А. Бек]; (9) Но Домна Платоновна, при всей своей словоохотливости, тер­ петь не могла касаться своего прошлого [Н. Лесков]. Что касается определений уступительных конструкций, кото­ рые представлены в русистике, то они обычно моделируют ре­ чевую компетенцию не говорящего, а слушающего, который декодирует услышанное и соответственно в своей речевой де­ ятельности движется от формы к смыслу. Таким образом, по­ добные определения являются формально-смысловыми. Опо­ ра на форму, которой приписывается тот или иной смысл, яв- 2 Индексом Уппс маркируются примеры, полученные благодаря любезно­ му содействию проф. X. Томмола (Тампере) из базы данных Уппсаль- ского университета. В. С Храковскии 247 ляется основополагающим компонентом традиционного опи­ сания двусторонних лингвистических единиц. Заметим кстати, что в традиционных синтаксических описаниях обычно гово­ рится о тех или других формальных разновидностях предло­ жений, тогда как термин 'конструкция' стандартно не исполь­ зуется. Сказанное позволяет понять, почему об уступительных конструкциях речь идет только при рассмотрении сложнопод­ чиненных уступительных предложений, которые действитель­ но являются прототип и чес ким средством выражения семанти­ чески бипредикативных уступительных конструкций. Особого разнообразия мнений при содержательной харак­ теристике сложноподчиненных уступительных предложений в русистике не наблюдается, поэтому мы остановимся только на "официальной'", если можно так сказать, их характеристике, которая представлена в "Русской грамматике" 1980 г. и кото­ рая к тому же является наиболее подробной. Итак, в "Русской грамматике"" говорится следующее: "В предложениях, выражающих уступительные отношения, соот­ носятся две ситуации, из которых одна, представленная в при­ даточной части, не является достаточным основанием для то­ го, чтобы отменить собой другую, представленную в главной части. Это значит, что в придаточной части сообщается либо о неблагоприятствующем условии, о препятствующем обстоя­ тельстве (Несмотря на то. что каждый день идут дожди, уборка урожая продолжается), либо в этой части заключен контраргумент (или поправка, корректив), опровергающий ли­ бо ограничивающий истинность, безоговорочность утверждае­ мого в главной части (Программа концерта сохраняется, хо­ тя изменен порядок номеров). Уступительные отношения по­ строены на взаимодействии значений внутренней обусловлен­ ности и противительного; они объединяют в себе два компо­ нента квалификации сообщаемого: 1) утверждается несовмес­ тимость двух ситуаций, между ними устанавливаются отноше­ ния взаимоисключения ('либо — либо*); 2) констатируется со­ существование, совмещение этих ситуаций, отношения между ними представляются как соединительные ('и — и"). Напр., в предложении Хоть мал, но умен первый компонент значе­ ния — 'если мал, значит, не умен', 'либо мал, либо умен', а второй компонент—'мал и в то же время (вопреки ожидае­ 248 Уступительные конструкции с союзом "хотя мому) умен'. Таким образом, уступительные отношения по­ строены на столкновении двух версий: априорной (первый компонент значения) и актуальной (второй компонент)'" [Рус­ ская грамматика II 1980: 585-586]. В этой развернутой характеристике уступительных кон­ струкций, как нам кажется, близка к истине только ее концов­ ка о столкновении двух версий, хотя предлагаемая терминоло­ гия не очень удачна. Если соотнести эту терминологию с той, которую мы использовали при экспликации семантики усту­ пительных конструкций, то устанавливаются следующие два соответствия: 1) терминам 'априорная версия (первый компо­ нент значения)' соответствуют термины 'по мнению говоря­ щего, из Р нормально должно следовать Q', 2) терминам 'акту­ альная версия (второй компонент значения)' соответствуют термины 'имеет место Р и имеет место не-Q*. Что же касается рассуждений о том, что ситуация из прида­ точной части — "недостаточное основание" для отмены ситу­ ации из главной части, или о том, что ситуация из при­ даточной части представляет собой "неблагоприятное усло­ вие" и "препятствующее обстоятельство" для реализации си­ туации из главной части, то они не кажутся верными, ибо об отмене ситуации из главной части речи вообще нет и совсем не ясно, что такое "неблагоприятное условие" и "препятству­ ющее обстоятельство". Если из Р не следует не-Q, то Р не яв­ ляется условием для не-Q. К тому же Р фактически не препят­ ствует не-Q. Вызывает также определенные сомнения и предлагаемая трактовка первого компонента значения. В уступительной конструкции вовсе не утверждается несовместимость двух си­ туаций, связанных отношением взаимоисключения. Эти ситуа­ ции реально совместимы и соответственно не исключают друг друга, о чем справедливо говорится во втором компоненте значения. В конструкции речь идет лишь о том, что совмести­ мость двух ситуаций представляет собой незакономерное, не­ нормальное явление. Нормально не-Q не должно следовать из Р, но реально следует. Таким образом, содержательная характеристика уступи­ тельных конструкций, предлагаемая в "Русской грамматике", дает не вполне точное представление об их семантике. К ска­ В. С. Храковскии 249 занному остается добавить, что это характеристика только ус­ тупительных конструкций, оформленных как сложноподчи­ ненное предложение. Что же касается уступительных кон­ струкций, оформленных иным образом, то. как уже говори­ лось выше, их обобщающей семантической характеристики в "Русской грамматике" нет. Вместе с тем необходимо отме­ тить, что информацию об уступительных предложениях, оформленных как простое предложение, мы нашли в двух раз­ личных разделах "Русской грамматики". Так, в разделе, по­ священном предложному падежному примыканию, в парагра­ фе 1796 говорится о существовании форм со значением усло­ вия, уступки, следствия, которые "в некоторой своей части специализированы со стороны предлогов, в других случаях лексически ограничены со стороны существительного" [Там же: 49]. При характеристике винительного падежа, в частнос­ ти, отмечается предлог несмотря на что-н. и приводится при­ мер несмотря на препятствия, погоду; на что-н. В разделе, посвященном синтаксису форм слова, при харак­ теристике винительного падежа существительного, сочетаю­ щегося с предлогами, отмечается, что винительный падеж со­ четается с рядом непервообразных предлогов, и в том числе с предлогом несмотря на что-н. "Формы винительного падежа с этими предлогами, — отмечается в грамматике, — означают разные виды определительности" [Там же: 448]. В этом же разделе при характеристике дательного падежа существитель­ ного отмечается, что он сочетается со многими непервообраз­ ными предлогами, и в том числе с предлогом вопреки чему-н. Значение сочетания дательного падежа с этим предлогом "оп­ ределительное по противопоставленности, несоответствию: действовать вопреки рассудку; Вопреки предсказанию погода прояснилась; Такое решение вопреки всем инструкциям" [Там же: 445]. Предметом рассмотрения в данной работе служат уступи­ тельные конструкции, представленные предложениями с сою­ зом хотя, которые являются наиболее типичными и самыми распространенными уступительными конструкциями в рус­ 32 250 Уступительные конструкции с союзом "хотя ском языке. 1 Сразу же отметим, что союз хотя по своему про­ исхождению — это деепричастие от глагола хотеть, однако этот союз полностью утратил свою этимологическую память и при употреблении ничем не напоминает деепричастие, кото­ рое, кстати говоря, выпало из парадигмы. Употребительным является лишь восходящее к этому деепричастию наречие нехотя: ( 1 0 ) М а м а б ы л а о т с ю д а , и з э т о г о п о с е л к а , в ы р о с л а з д е с ь , а п а п а г о ­ родской, но именно он постоянно тянул ее сюда, а мама, если exaia, так нехотя, без удовольствия, лишь бы не обидеть ба­ бушку [Уппс]. Союз хоть мы рассматриваем как вариант союза хотя, по­ скольку никаких принципиальных семантических и / или фор­ мальных отличий мы у уступительных конструкций с этими союзами не усматриваем. Отметим только, что примеры с союзом хоть встречаются относительно редко и преимущес­ твенно являются разговорными. Линейный синтаксис рассматриваемых конструкций допус­ кает все три практические возможности взаимного расположе­ ния частей конструкции: 1) зависимая часть предшествует главной, 2) зависимая часть следует за главной, 3) зависимая часть вклинивается в главную. Первую возможность принято рассматривать как нейтральную или немаркированную. При­ меры этого типа наиболее частотны в текстах: ( 1 1 ) И х о т ь б ы л д е к а б р ь , в д о р о г а х э т и х , в к ю ч к а х с е н а , в г о л у б ы х прозрачных тенях по колеям было что-то весеннее, и пахло вес­ ной [Уппс]. Вторая возможность тоже достаточно свободно реализуется в текстах: (12) В эту вахту мне случаюсь несколько раз проходить мимо ра­ диорубки. А подойти к окошку я все-таки не мог, хотя какая-то сила меня к нему тянула [С. Сартаков]. В письменном тексте зависимая часть при постпозиции может быть заключена в скобки. Таким способом пишущий подчер- Уступительные конструкции с предлогами и союзами несмотря на и во­ преки рассмотрены в работе [Храковский 1998]. В. С. Храковский 251 кивает ее относительно небольшую значимость. В этом случае зависимая часть содержит мысль, как бы посланную вдогонку: (13) Не хочу всем этим сказать, что система ценообразования не нуждается в радикачьной реформе (хотя контуры ее из идущей дискуссии не высвечиваются) [Уппс]. Третья возможность реализуется относительно редко: ( 1 4 ) Я п о в т о р ю , х о т я в н а ч а ч е О т о м в е л а с ь к а к б у д т о р е ч ь , Ч т о в жизни много всяких дат ей, — Сумей одной не пренебречь [А. Твардовский]. При интерпозиции зависимая часть может представлять собой метатекст, приближаясь по значимости к вводным предложе­ ниям: (15) Представьте себе человека, который пишет не денег и славы ради, хотя деньги и слава ему тоже нужны, пытается донести самое важное, главное, надеясь своим голосом разбудить кого- то и заставить жить иначе [Уппс]. Такая зависимая часть может заключаться в скобки, что под­ черкивает маргинальность передаваемой ею информации с точки зрения пишущего: ( 1 6 ) Н о э к о н о м и с т ы з н а ю т ( х о т я м е н я у ж е н а ч а ч и б р а т ь с о м н е н и я , а не забыли ли они об этом?), что, повышая цены на продо­ вольствие и, как предлагают некоторые, еще понижая их на средства инвестиционного назначения, мы не приближаемся к мировой системе цен, а удачяемся от нее на необозримое рас­ стояние [Уппс]. Союз хотя может употребляться в сочетании с частицей и, ко­ торая следует за союзом, иногда отделяясь от него другими словами. Такое сочетание союза и частицы возможно как при препозиции зависимой части, так и при ее постпозиции: ( 1 7 ) Х о т я я и з р е д к а и п и с а л о п р о ш л о м , м н е т р у д н о с ч и т а т ь с е б я знатоком исторического романа [К. Паустовский]. ( 1 8 ) Э т о о б е щ а н и е и у д е р ж а ч о Н а с т е н у о т п о е з д к и в Н о в о с и б и р с к , хоть поначачу она и собирачась к .мужику [Уппс]. Функция этой частицы, очевидно, заключается в фокусирова­ нии внимания слушающего на слове, которое следует за частицей и которое в этом случае выделяется интонационно. 252 Уступительные конструкции с союзом "хотя Очень важная особенность рассматриваемых уступитель­ ных конструкций состоит в том, что. когда их зависимая часть находится в препозиции, главная часть может вводиться про­ тивительными союзами но, однако, а: ( 1 9 ) К о м и с с и о н н ы й м а г а з и н " Ж о р ж " х о т я и н е п р о ц в е т а т . н о , в о всяком случае, сводил концы с концами и даже имел небольшую прибыль [В. Катаев]. Возможность употребления противительного союза в главной части уступительной конструкции (а также возможность вве­ дения такого союза при его отсутствии) эксплицирует семан­ тическую близость уступительных и противительных кон­ струкций, ср. [Санников 1989: 161, 170]. Говоря о семантической близости уступительных и проти­ вительных конструкций, не следует забывать об их коммуни­ кативных различиях. В противительной конструкции, которая является сложносочиненным предложением, утверждаются ее обе части, тогда как в уступительной конструкции, которая яв­ ляется сложноподчиненным предложением, утверждается то­ лько ее главная часть, а зависимая часть относится к пресуп­ позиции. Формальный статус уступительных конструкций, в главной части которых присутствует противительный союз, требует комментариев, поскольку уступительная конструкция являет­ ся сложноподчиненным предложением, а противительный со­ юз стандартно связывает части сложносочиненного предложе­ ния. А. М. Пешковский [Пешковский 1956: 468] называет уступительные предложения с противительным союзом под­ чинительно-сочинительными, что формально верно, хотя по существу эти предложения остаются сложноподчиненными. Что касается различий между теми уступительными предло­ жениями, в которых противительный союз есть, и теми, в ко­ торых его нет, то они скорее всего являются коммуникативны­ ми. В предложениях, где противительного союза нет, в фокусе внимания говорящего и пишущего находится только зависи­ мая часть, а в тех предложениях, в которых противительный союз есть, в фокусе внимания говорящего и пишущего нахо­ дятся обе части предложения. В. С. Храковскии 253 При препозиции зависимой части уступительной конструк­ ции в главной части как при наличии противительных союзов, так и при их отсутствии могут употребляться служебные слова и выражения типа тем не менее, все-таки. все же, которые, очевидно, также указывают на фокус внимания говорящего и пишущего: (20) Хотя эксперименты в генной инженерии невероятно сложны, тем не менее темпы движения вперед настолько стремительны, что я затрудняюсь привести адекватное сравнение с любой другой отраслью биологии, да и. пожалуй, науки вообще [Уппс]. В тексте уступительные конструкции выступают не только как самостоятельные синтаксические единицы, но и как части других синтаксических единиц: ( 2 1 ) Б ы в а ю т о с е н ь ю д н и . к о г д а х о т я и с о л н ц е , н о и з с е в е р н о г о у г л а тянет таким ледяным воздухом [В. Солоухин]. В этом примере уступительная конструкция выступает в ка­ честве определительного придаточного в сложноподчиненном предложении. Большей частью в рассматриваемых уступительных кон­ струкциях обозначаются однократно совершающиеся ситуа­ ции. Вместе с тем в этих конструкциях могут обозначаться и итеративные, т.е. неоднократно повторяющиеся ситуации: (22) Вечером на эмтээсовском "газике " приезжал инженер, и хотя от него решительно никакой помощи не было, в избе становилось спокойнее [С. Антонов]. Уступительная конструкция с союзом хотя в очень редких случаях может представлять собой не сложноподчиненное, а осложненное предложение, в котором союз вводит деепри­ частный оборот, см. (4). Специфическая особенность союза хотя, отличающая его от других уступительных союзов, состоит в том, что он, обыч­ но вместе с частицей и, может связывать не только части пред­ ложений, но и такие члены предложения как определения и обстоятельства, а также именные части сказуемых: (23) Она умела внести в их застолье, в неторопливый обмен мыслями притягательную, хотя и нервную ноту, будоражащую игру [Уппс]. 254 Уступительные конструкции с союзом "хотя (24) Эта женщина уверенно, хотя и довольно медленно поднимаюсь по круто уходящей вверх каменистой тропинке [Уппс]. См. также (5>- (7). В этих примерах союз с частицей связывает два слова, обо­ значающие такие качества, которые по мысли говорящего от­ носятся к разным полюсам оценочной шкалы и в норме не совмещаются. Слово, вводимое союзом с частицей, относится к полюсу, который условно можно назвать полюсом несущес­ твенных, часто "плохих" оценок, тогда как слово, предшеству­ ющее союзу, относится к полюсу существенных, часто "хоро­ ших" оценок. Таким образом, существенная (хорошая) оценка дается не-Q, которое играет основную роль в описываемой си­ туации, а несущественная (плохая) оценка дается Р, которое играет второстепенною роль и которое нормально не должно совмещаться с не-Q. Грамматика, да и семантика не препят­ ствуют тому, чтобы оценочные слова, связываемые союзом хотя и частицей и, менялись местами. Ср. (7) и (7а): (7а) День обещаi быть холодным, хотя и ясным. Примеры (7) и (7а) интересны тем, что в них оба сопоставляе­ мых качества по житейским меркам могут относиться к одно­ му и тому же полюсу существенных (хороших) оценок, ибо, с нашей точки зрения, вполне корректным является пример (76): ( 7 б ) Д е н ь о б е щ а 7 б ы т ь я с н ы м и х о л о д н ы м . Соответственно только от говорящего в данном случае зави­ сит и выбор оценки, и выбор союза. Возможность использования союза хотя вместе с частицей и для связи определений, обстоятельств и именных частей ска­ зуемых является одной из главных причин высокой частотнос­ ти этого союза в текстах. ЛИТЕРАТУРА Пешковский А. М. 1956 — Русский синтаксис в научном освещении. Москва. РГ II 1980 — Русская грамматика. Т. 2. Москва. Санников В. 3. 1980 — Русские сочинительные конструкции. Семан­ тика. Прагматика. Синтаксис. Москва. Храковскии В. С. 1998 — Уступительные предложения в системе им- пликативных конструкций. Общее языкознание и теория грамма­ тики. Санкт-Петербург. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II. Тарту, /999. МЫСЛИ О ПРАГМАТИКЕ М. А. ШЕЛЯКИН Как известно, термин "прагматика" был введен в конце 30-х гг. XX в. Ч. Моррисом как название одного из трех раз­ делов семиотики, изучающего отношение знаков к их интер­ претаторам. Затем этот термин стал употребляться для обозна­ чения области лингвистических исследований, направленных на изучение функционирования языковых знаков в речи, осо­ бенно под влиянием логико-философских теорий речевых актов Дж. Остина, Дж. Р. Серла, 3. Вендлера и др., теорий прагматических значений П. Грайса, референции П. Стросона, Л. Линского и др. Такое понимание прагматики отразилось в "Лингвистическом энциклопедическом словаре" (автор сло­ варной статьи Н. Д. Арутюнова): "Прагматика ... — область исследований в семиотике и языкознании, в которой изучается функционирование языковых знаков в речи" [Арутюнова 1990: 389]. Подобным же образом определяет задачи прагма­ тического подхода к изучению языка В. Г. Гак в энциклопедии "Русский язык": "Прагматика ... — раздел языкознания, изу­ чающий функционирование языковых образований в речи — отношение между высказыванием, говорящими и контекстом (ситуацией) в аспекте человеческой деятельности.... Если се­ мантика отвечает на вопрос, что говорит человек, а синтакти- ка — как он говорит, то прагматика дает ответ на вопрос — зачем (или почему) он так говорит. Изучая языковые факты непосредственно в их употреблении, прагматика сближается с психологией, социологией, этнолингвистикой, культурологи­ ей. Прагматика касается как интерпретации высказываний, так и выбора их формы в конкретных условиях. Основные про­ блемы, изучаемые в прагматике, — структура и класси­ 256 Мысли о прагматике фикация актов речи и интерпретация высказываний" [Гак 1997: 360]. Следовательно, с этой точки зрения прагматика об­ наруживается в актах речи и связана с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации и ситуацией общения, а именно — с целями высказывания, их косвенными смыслами (типа: Здесь дует или Мне холодно - просьба закрыть дверь в комнате), референцией говорящего, его отно­ шением к тому, что он высказывает, воздействием на адресата, формами и стилями речевого общения (информационный диа­ лог, дружеская беседа, спор и др.), межличностными отно­ шениями участников общения, информированностью адресата и т.д. (см. перечень аспектов прагматического изучения языко­ вых знаков в упомянутой словарной статье Н. Д. Арутюно­ вой). Несомненно, что прагматическое изучение языка в речи позволяет глубоко понять и объяснить его реальное употре­ бление и функции, что отвечает этимологическому значению термина "прагматика" (от греч. pragma — действие, дело), и стало ассоциироваться у ряда исследователей с понятием "прагматизма" (полезности, успешности, воздействия) рече­ вых актов. Таким образом, прагматика в интерпретации Н. Д. Арутю­ новой и В. Г. Гака является прежде всего прагматикой речи, сближаясь с функциональным изучением языка в речи, и все же она неясна в своих границах в связи с тем, что неясны ее отличия от языковой семантики: как разграничить "что гово­ рит человек" (семантику) и "зачем (или почему) он так гово­ рит" (прагматику)? Разве, например, косвенные смыслы пред­ ложений, обычно относимые к прагматике, не являются кос­ венной семантикой предложений? Или вопросительные пред­ ложения, также обычно относимые к прагматике, не выража­ ют грамматической семантики предложения? Поэтому более адекватным нам представляется понимание прагматики, сфор­ мулированное Ю. С. Степановым, Ю. Д. Апресяном и Е. В. Падучевой. Так, по справедливому замечанию Ю. С. Степанова, опре­ деление прагматики как "раздела семиотики, изучающего от­ ношение использующего знаковую систему к самой системе" [Философская энциклопедия 1967: 338], приводит к тому, что M. A. Шел я кип 257 игнорируется фиксация отношения говорящего к языковым знакам в самой знаковой системе языка [Степанов 1998: 379- 380]. Вместе с тем эта фиксация является одним из основных измерений языковых знаков, для которого термин "прагмати­ ка", по мнению Ю. С. Степанова, не подходит. Поэтому он предлагает заменить его термином "дектика" (букв, "могущий вместить или принять в себя") как отражающим присвоение говорящим языка в момент — и на момент — речи, имея в ви­ ду координату "я — здесь — сейчас" [Там же]. Думается, что этот термин вряд ли удачен — в связи с его фонетической бли­ зостью с термином "дейксис" — и можно не отказываться от уже привычного термина "прагматика", но употребляя его в широком значении, как отражение в семантике языка и речи эгоцентризма говорящего. Ю. Д. Апресян под языковой прагматикой понимает "за­ крепленное в языковой единице (лексеме, аффиксе, граммеме, синтаксической конструкции) отношение говорящего: 1) к действительности, 2) к содержанию сообщения, 3) к адресату" и подчеркивает, что речь идет не об оценке, свободно твори­ мой говорящим в речи, а лишь о той готовой, лексикализо- ванной или грамматикализованной оценке, которая встроена непосредственно в содержательную сторону языковых единиц и имеет, тем самым, постоянный статус в языке [Апресян 1995: 136]. Следовательно, Ю. Д. Апресян не исключает, что языковая прагматика может быть не только системно-языко­ вой, но и речевой. Е. В. Падучева также считает, что прагматика сводится к отношению языковых знаков к говорящему, и видит искус­ ственность в проведении границы между прагматикой и се­ мантикой языка, определяя лингвистическую прагматику как "некоторую область семантики, ... которая изучает языковые элементы, ... в семантике которых отсылка к говорящему играет ключевую роль" [Падучева 1996: 223]. Более того, она полагает, что "языковые значения прагматичны в принципе: с человеком, с речевой ситуацией связаны в языке нё какие- нибудь особо выделенные экспрессивные элементы, а вообще значение подавляющего большинства слов и грамматических единиц. Заведомо связана с прагматикой и референция: в ес­ 33 258 Мысли о прагматике тественных языках нет кванторов или референциальных опе­ раторов, как в логических; есть слова типа какой-то, кое- какой, некоторый. некто — с массой прагматических ком­ понентов. таких как известность / неизвестность говорящему; среднее, с точки зрения говорящего, число или количество (ср. некоторое недовольство = "не большое и не маленькое"; кое-какие данные ~ "данные в среднем количестве"). Сле­ довательно, отношением языка к пользователю нельзя пре­ небречь даже в самом грубом приближении. Значения, выра­ зимые через условия истинности, неразрывно связаны в естес­ твенных языках с прагматическими значениями. Таким обра­ зом, граница между семантикой и прагматикой размывается" [Там же: 222]. Из рассмотренных точек зрения на сущность прагматики следует, что она, во-первых, уже не противопоставляется се­ мантике языковых знаков, а является ее особой разно­ видностью, отражающей "эгоцентрический фактор"' в семан­ тической системе языка, и, во-вторых, носит и речевой ха­ рактер, во многом зависимый от системных прагматических значений и созначений (коннотаций) языковых единиц. В це­ лом сущность прагматики заключается в отражении в языке и речи точки зрения говорящего, его коммуникативных инте­ ресов, ориентации в мире — отсылки к сознанию его "Я" в ситуации акта общения — и свидетельствует об адаптации се­ мантической системы языка и ее употребления к субъекту речи, что и составляет содержание понятия лингвистического эгоцентризма. Сам термин "эгоцентризм" в лингвистическом понимании давно встречается во многих работах, но либо в суженном, либо в расширенном значениях. Так, в узком значении его употреблял К. Бюлер, выделявший "эгоцентрические" и "то- помнестические" указания, т.е. пространственные указания, ориентированные на говорящего, и указания, ориентирован­ ные на названия мест, см. [Бюлер 1993: 132-135]. Он же про­ водил фундаментальное различие между полем указания в языке, связанным с дейктическими словами, функции которых обнаруживаются только в ситуации коммуникации, и симво­ лическим полем, представленным назывными словами, функ­ M. 4. Шелякин 259 ции которых в меньшей мере зависят от их отношения к ситу­ ации общения и которые имеют точную интерпретацию в син­ таксическом и лексическом контексте, [см. Там же: 132-229]. Однако впервые на отражение в языковой системе эгоцентри­ ческого фактора в несколько расширенном понимании (без терминологического обозначения) и на связанное с ним раз­ личие двух лексических полей обратил внимание, вслед за Ф. Боппом, В. Гумбольдт. Говоря о природе корневых слов, он выделял среди них две различные группы: "Большее число слов имеет как бы повествовательную или описательную при­ роду, обозначает движение, свойства и объекты сами по себе, безотносительно к какой бы то ни было предполагаемой личности; напротив, в других случаях как раз выражение последней или собственная отсылка к ней составляет главную сущность значения" [Гумбольдт 1984: 113]. Ко второму типу слов Гумбольдт относил прежде всего местоимения, предлоги (в их историческом происхождении от названий частей тела человека) и междометия, назвав их "субъективными корнями" [см. Там же: 114]. В дальнейшем лингвисты стали относить к значениям эго­ центрического характера и глагольные грамматические кате­ гории лица, времени и наклонения. А. М. Пешковский назы­ вал их "субъективно-объективными" [Пешковский 1956: 88- 91], В. Г. А. Адмони — "коммуникативно-грамматическими" [Адмони 1955: 11-12], А. В. Бондарко, вслед за чехословац­ кими лингвистами, —"актуализационными", выделяя среди них "ориентационные" категории, содержащие в своей семан­ тике отношение к говорящему как точке отсчета при выраже­ нии временных и персональных значений [Бондарко 1976: 50, 60]. С концепцией эгоцентрических грамматических катего­ рий связана интерпретация Р. Якобсоном так называемых "шифтеров" (подвижных определителей), к которым он отно­ сил грамматические категории лица, времени, наклонения и засвидетельствованности [Якобсон 1972: 95-113]. Большое значение придавал эгоцентрическому фактору в языке Э. Бенвенист, посвятивший этому фактору специальную статью "О субъективности в языке" [Бенвенист 1974], в кото­ рой он под субъективностью понимал способность говоря­ 260 Мысли о прагматике щего представлять себя в качестве субъекта "в том акте речи, где я обозначает говорящего, осознающего себя в противопос­ тавлении с другими", что проявляется в наличии в языке ме­ стоимений, организующих пространственные и временные от­ ношения вокруг субъекта, принятого за ориентир (это, здесь, теперь, завтра и др.), грамматической категории времени, выражающей время по отношению к акту речи, а также в перформативных глаголах, произнесение которых является одновременно актом выполнения говорящим обозначаемых ими действий (я обещаю,клянусь,гарантирую и др.) [Там же: 293, 296-299]. Таким образом, современная лингвистика видит отражение эгоцентрического фактора в системе языка более широко, чем раньше. В этом отношении показательны наблюдения над зна­ чениями языковых единиц русского языка, содержащиеся в упомянутых работах Ю. Д. Апресяна, Е. В. Падучевой, Ю. С. Степанова и др. В связи с ограниченным объемом статьи ниже мы только наметим расширенную схему основных типов и подтипов от­ ражения эгоцентризма в семантической системе русского язы­ ка, как она представляется в предварительном плане с учетом уже имеющихся исследований без претензий на полноту' их перечня. Тип 1. Отражение ориентационного эгоцентризма, заклю­ чающегося в осознании и выражении говорящим своего поло­ жения (ориентации) по отношению к "не-я" в акте общения. В зависимости от выбираемой говорящим точки отсчета рассмо­ трения "не-я" по отношению к себе можно выделить следую­ щие подтипы данного эгоцентризма: 1.1. Коммуникативно-персональный эгоцентризм, при ко­ тором говорящий определяет участников / неучастников ком­ муникации как участников / неучастников выражаемого собы­ тия или посессоров его компонентов, что отражается в нали­ чии в системе языка соответствующих трехчленных личных и притяжательных местоимений, грамматической категории ли­ ца, синтаксически обособленных обращений. 1.2. Коммуникативно-этикетный эгоцентризм, в широком понимании, при котором говорящий устанавливает характер M. A. Шелякин 261 своих социальных и личных отношений, речевого поведения и контакта с другими лицами, что отражается в наличии в сис­ теме языка принятых формул и средств общения, выражаю­ щих коммуникативно-социальную ориентацию говорящего: устойчивых выражений (Спасибо. До свиданья), вежливого "вы", дружеского или фамильярного "ты", обращений по име­ ни или имени и отчеству и др. 1.3. Пространственно-локализирующий эгоцентризм, при котором говорящий определяет по отношению: 1) к своему местонахождению при акте речи степень пространственной удаленности предметов (явлений, событий) или их перемеще­ ние, что отразилось в наличии в системе языка дейктических слов этот / тот, здесь / там, сюда / туда, отсюда / оттуда и др., 2) к сторонам своего тела при акте речи пространс­ твенное положение предметов и др. или их перемещение, что отразилось в наличии в системе языка слов впереди I позади, налево I направо, см. [Шемякин 1967]. 1.4. Темпорально-локализирующий эгоцентризм, при кото­ ром говорящий определяет местонахождение события во вре­ мени по отношению к моменту настоящего своего текущего бытия, эксплицируемому временем акта речи, что отражается в наличии в системе языка трехчленной грамматической кате­ гории времени и ее лексических спецификаторов (вчера, се­ годня, завтра, давно, тогда и др.) со значениями настоящего, прошедшего и будущего времени. Тип 2. Отражение событийно-интерпретирующего эго­ центризма. заключающегося в интерпретации говорящим со­ общаемого события или компонентов действительности в со­ общаемом событии (в дальнейшем будем говорить о компо­ нентах сообщаемого события). Эта характеристика отражает следующие точки зрения говорящего: 2.1. точку зрения на истинность / ложность сообщаемого события или его компонентов по отношению к действитель­ ности, что отражается в наличии в системе языка моделей об­ щеотрицательных и частноотрицательных предложений; 2.2. точку зрения на знание / незнание об осуществлении события или его отдельных компонентов, что отражается в на- 262 Мысли о прагматике линии в системе языка моделей вопросительных и утверди­ тельных предложений; 2.3. точку зрения на отношение сообщаемого события к объективной действительности, что отражается в наличии в системе языка изъявительного, сослагательного и повелитель­ ного наклонений; 2.4. точку зрения на модус необходимой или возможной реализации сообщаемого события в объективной и субъектив­ ной действительности, что отражается в наличии в системе языка модальных слов со значениями необходимости и воз­ можности (необходимо, нужно, должен. обязан, мочь и др.); 2.5. эпистемическую точку зрения на сообщаемое событие, что отражается в наличии в системе языка слов со значением степени обоснованности знания говорящего о сообщаемом — степени достоверности или проблематичности знания (конеч­ но, разумеется, очевидно, бесспорно, несомненно, возможно, вероятно, вряд ли. скорее всего и др.); 2.6. оценочную точку зрения на сообщаемое событие, что отражается в наличии в языке оценочных слов (Жачь, что он не придет. К счастью, все обошлось хорошо), и моделей пред­ ложения со скрытым субъектом, относящимся к нему инфини­ тивным предикатом и оценочным предикатом (типа Курить вредно. Говорить об этом стыдно. Обманывать подло) и др. 2.7. оценочную, в том числе оценочно-экспрессивную, точ­ ку зрения на компоненты сообщаемого события, что отражает­ ся в наличии в языке соответствующих средств разных уров­ ней (негодяй, подлец, молодец, прекрасный, великий, папенька, жарища: Какой он умный! Он выпш целых / всего пять рюмок вина): 2.8. точку зрения на референтную отнесенность компонен­ тов сообщаемого события, что отражается в наличии в языке средств, указывающих на разные типы их референции (не­ определенных. обобщенных местоимений, артиклевых анало­ гов и др.); 2.9. точку зрения на коммуникативную фокусировку су- бъектно-объектных компонентов сообщаемого события, что отражается в наличии в языке грамматической категории дей­ ствительного и страдательного залога, которая фокусирует в /V/. А. Шелякин 263 определенных ситуациях и в тексте либо субъект, либо объект действия с устранением указания на субъект (в двучленных пассивных конструкциях) или с указанием на его перифе­ рийный характер (в трехчленных пассивных конструкциях). Тип 3. Отражение информационно-интерпретирующего эгоцентризма, заключающегося в способах представления го­ ворящим сообщаемой информации: 3.1. отражение информационно-авторизованной интерпре­ тации, представляющей сообщаемое с точки зрения его при­ надлежности определенному источнику информации, что от­ ражается в наличии в языке (например, в болгарском, эстон­ ском языках) грамматической категории засвидетельствован- ности, особых лексических показателей "чужой информации" (таких, как якобы, дескать, де в русском языке) и других средств; 3.2. отражение информационной интерпретации сообщений с точки зрения особенностей манеры их словесного выраже­ ния, что отражается в наличии в языке метатекстовых слов и словосочетаний типа мягко говоря, короче сказать, грубо го­ воря, кроме шуток и под. 3.3. отражение информационной интерпретации сообщений с точки зрения их смысловых связей и отношений в тексте с целью того или иного выделения в нем информационных ком­ понентов, что отражается в наличии в языке метатекстовых слов и словосочетаний типа главное, например, во-первых, во- вторых, кроме того, напротив и под. Тип 4. Отражение информационно-актуализирующего эго­ центризма, заключающегося в выделении говорящим в своих сообщениях наиболее значимой, актуальной для партнера по коммуникации информации, что отражается в наличии в языке правил актуального членения предложений. Тип 5. Отражение перформативно-речевого эгоцентризма, заключающегося в создании говорящим реальных ситуаций в момент произнесения глаголов, что проявляется в наличии в языке перформативных глаголов (типа Клянусь, что... Объяв­ ляю собрание закрытым). 264 Мысли о прагматике Мы привели наиболее показательные типы и подтипы отра­ жения эгоцентрического фактора в семантической системе русского языка. Многое в этом плане еще не изучено и не истолковано. Например, нуждаются в эгоцентрическом изме­ рении историческая система падежей и предлогов, граммати­ ческая категория степеней сравнения прилагательных и наре­ чий, смысловые отношения частей сложных предложений и др. Но уже очевидно, что типология эгоцентрических языко­ вых значений не всегда совпадает с типологией значений эго­ центрических речевых актов. Как замечает Ю. Д. Апресян, "во многих случаях иллокутивная функция высказывания не маркируется никакими собственно языковыми средствами, а восстанавливается адресатом на основании экстралингвисти­ ческих знаний — об устройстве мира в целом, о текущей си­ туации, о постулатах кооперативного общения. Так, импера­ тивное высказывание Поставьте, пожалуйста, вещи сюда интерпретируется как предложение (приглашение) в ситуации приема гостя и как требование в ситуации таможенного до­ смотра" [Апресян 1995: 138]. Конечно, такую интерпретацию высказываний учитывает прежде всего говорящий, в чем и проявляется его речевой эгоцентризм. ЛИТЕРАТУРА Адмони В. Г. А. 1955 — Введение в синтаксис современного немец­ кого языка. Москва. Апресян Ю. Д. 1995 — Интеграпьное описание языка и системная лексикография. Москва. Арутюнова Н. Д. 1990 — Прагматика Лингвистический энциклопе­ дический словарь. Москва. Бенвенист Э. 1974 — Общая лингвистика. Москва. Бондарко А. В. 1976 — Теория морфологических категорий. Ленин­ град. Бюлер К. 1993 — Теория языка. Москва. Гак В. Г. 1997 — Прагматика. Русский язык. Энциклопедия. Москва. Гумбольдт В. 1984 — Избранные труды по языкознанию. Москва. Падучева Е. В. 1996 — Семантические исследования. Москва. Пешковский А. М. 1956 — Русский синтаксис в научном освещении. Москва. M A. Шелякин 265 Степанов Ю. С. 1998 — Язь/л: и метод. К современной философии языка. Москва. Шемякин Ф. Н. 1967 — Язык и чувственное познание. Язык и мы­ шление. Москва. Якобсон Р. 1972 — Шифтеры, глагольные категории и русский гла­ гол. Принципы типологического анализа языков различного строя. Москва. 34 Прагматический аспект исследования языка Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту. 1999 К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ПРАГМАТИЧЕСКИ СИЛЬНЫХ ВЫРАЖЕНИЙ (Пейоративная фразеология) А. ШТЕЙНГОЛЬД Прагматически сильными мы называем такие фразеологизмы, прагматический аспект которых явно превалирует над други­ ми сторонами знака, в том числе над денотативной стороной. Естественно думать, что языковое развитие таких единиц име­ ет свою специфику. Между тем традиционные процедуры се­ мантического обоснования в этимологической науке ориенти­ рованы прежде всего на денотативный компонент: придают большое значение стоящим за словом реалиям. У единиц, ко­ торые мы сейчас будем рассматривать, вещная сторона являет­ ся вторичной, а главную роль играет отношение знака к чело­ веку, т.е. прагматика. Совершенно условно прагматически сильные выражения могут быть распределены по трем следующим группам. 1) Экспрессивные слова и выражения, репрезентирующие, как правило, негативную оценку адресата и построенные на основе сравнения, метафоры и метонимии. Напр.: Какой же ты неуклюжий — как слон! (сравнение); Эи ты, пугаю ого­ родное! (метафора); Ну ты, шляпа, куда прешь!? (метонимия). 2) Так называемая матерная лексика. 3) Бранные формулы, исторически восходящие к конструк­ циям проклятий: Чтоб ты лопнул! А ну тебя к шутам собачь­ им! (шуты — диал. 'черти' — А. Ш.); Разрази тебя гром! Чтоб ты сдох (как собака)! и т.д. Последняя категория имеет много этимологически темных сторон, поэтому именно она оказалась в центре нашего вни­ мания. Несмотря на сходное функциональное назначение ма­ терных слов и проклятий в современном языке (оффенсивы), а А. Штеингольд 267 также употребление в близких контекстах, в древности они были очень четко противопоставлены друг другу и. может быть, даже находились в отношениях дополнительной дистри­ буции. Например, эти категории брани имели различную вре­ менную приуроченность, как в годовом, так и в суточном цик­ ле, их употребление имело различные возрастные и половые ограничения. Матерная брань получала актуализацию в пери­ од купальской, семицко-троицкой и святочной обрядности, со­ провождала аграрный праздник и свадебный ритуал. Она была важной составляющей частью антиповедения во время раз­ гульных игрищ и воспринималась в шутовском, пародийном ключе, носила ненаправленный массовый характер. Объясне­ нием такому ее назначению служит распространенное среди этнографов мнение о том, что посредством обсцентики наши предки пытались магически активизировать плодоносящую силу земли и оградить себя от воздействия темных сил. По­ следнее, в частности, подтверждается тем фактом, что ситуа­ тивно матерная ругань оказывалась действенным опотропей- ным средством в момент столкновения с нечистой силой. При­ чем документально зафиксировано, что в дореволюционной России в крестьянской среде ей приписывалась большая эф­ фективность, чем христианской охранительной молитве. С другой стороны, праздное употребление нецензурной лексики было не только строжайшим образом запрещено христианской церковью, но и глубоко порицалось среди самих крестьян. Проклятие или "черное слово", судя по дошедшим до нас сведениям, никогда не употреблялось в календарной обряд­ ности. Оно получает действенность чаще всего в определенное время суток — "неурочное", "неудобный час", т.е. в полдень, полночь, до первых петухов, — и когда объект проклятия на­ ходится в "опасном" месте или на пути к нему (баня, лес, бо­ лото, вообще пространство вне дома). Произнесение прокля­ тия — всегда индивидуальный акт, часто тайный, не носящий публичного характера. Проклятие всегда строго телеологично (имеет конкретного адресата) и возможно только в рамках определенных родственных отношений: обретает силу в устах кого-то из родителей (чаще — матери) по отношению к свое­ му ребенку или мужа по отношению к жене. Превращение "черного слова" в шутливую брань — явление, судя по источ­ 268 О происхождении прагматически сильных выражении никам, лишь последних ста лет. До революции среди крестьян бытовало сильное убеждение, что "черное слово" гораздо опаснее матерной брани и даже произносимое всуе, "без серд­ ца" (т.е. без экспрессии и злого умысла) способно привести к непоправимым последствиям. В основе ряда сказок и быличек как раз лежит мотив нарушения такого рода запрета. До сих пор во многих русских деревнях матерная брань составляет привилегию мужчин. Еще Гр . Потанин в 1899 г., исследуя явление половой травестии, отмечал, что женщины, перенимающие мужские привычки и носящие мужскую одеж­ ду, также усваивают и "мужскую брань", т.е. мат [Потанин 1899 1-2: 143]. В настоящее время в Полесье матерная ругань является показателем мужского типа поведения, а прокля­ тия — женского: "Бабы проклинают, а мужики матерацца" (см.: [Успенский 1996 11: 141, прим. 4] со ссылкой на Ф. К. Ба- даланову и О. А. Терновскую). То же явление половой травес­ тии наблюдается в использовании женщинами мата во время троицкой, семицкой обрядности, "зажинок" и т.д. Что же означают выражения "чертыхаться", "лешкаться" (от лешии— А. ULI.) в исторической перспективе, и какое мы­ слимое (а не экспрессивное) содержание для них можно вос­ становить? Анализ лингвистического материала в этнографи­ ческом аспекте очень хорошо показывает, что бранные форму­ лы: Пошел к черту! Бес его знает! Черти о его драли! Тьфу ты (на тебя)! Исчезни! — восходят к проклятиям, обладав­ шим, по представлению наших предков, магической силой превращать человека в заложного покойника. Теория "залож- ности" требует особого освещения. Очень обстоятельно она была разработана на восточнославянском материале Д. К. Зе­ лениным в книге "Избранные труды. Очерки русской мифоло­ гии: Умершие неестественной смертью и русалки" [Зеленин 1995]. Заложные покойники [далее в тексте — ЗП] — это лю­ ди, умершие не своей смертью, а также пропавшие без вести (к этой же категории сказки относят людей, превращенных в животных, предметы, а также находящихся в состоянии "мер­ твого сна" по действию заклятья). Что понимается под неес­ тественной смертью? Это — 1) скоропостижная смерть от бо­ лезни, физического увечья, пьянства, в результате несчастного случая (от удара молнии, наводнения, пожара, снежного зано- А. Штейнгольд 269 ca и т.д.), самоубийства, а также — 2) внезапное исчезновение, похищение нечистой силой (напр., в виде вихря). Не исключе­ но, что первая категория явилась производной от второй, поскольку древний человек воспринимал скоропостижную смерть как результат враждебной деятельности потусторонних сил. Как правило, ЗП продолжают доживать на том свете срок земной жизни, хотя в этом мире они либо визуально отсут­ ствуют, либо присутствуют в виде неразложившегося трупа или своего субститута (обмена, если речь идет о ребенке, или заколдованного предмета). Приобретая статус "заложности", люди поступают в полное распоряжение нечистой силы: ис­ пользуются в качестве водовозных и ездовых лошадей, при­ служивают по хозяйству. Девушки и женщины становятся же­ нами леших, чертей, водяных и даже имеют от них детей. Иногда ЗП напрямую отождествляются с русалками, кикимо­ рами, домовыми, оборотнями. Тело ЗП считается нечистым, оно не должно быть предано земле, по крайней мере, не может быть похоронено на общем кладбище по христианскому обря­ ду, в гробу, при сопровождении отпевания и молитвы. В про­ тивном случае земля, оскверненная нечистым трупом, будет гневаться, что приведет к бездождию, градобитию, неурожаю. Место погребения нечистого тела — болото, мочажинное (ди- ал. 'влажное* — А. Ш.) место, глухой овраг, яма или трещина в земле подальше от селения. Проанализируем конкретные прагматически сильные выра­ жения с неясным происхождением. С некоторыми оговорками все проклятия можно распределить по пяти основным группам в зависимости от того, как "упаковывается"" мыслимое содер­ жание— 'стань заложным покойником!'. Категория 1. Пожелание стать ЗП через лишение обстоя­ тельств и атрибутов (христианского) 1 погребального обряда. 1.1. Ни дна (тебе) ни покрышки! Еще в конце XIX в. С. В. Максимов — знаток русской этно­ графии, демонологии, фольклора — отмечал шутливый харак­ тер этого устойчивого выражения на всей территории России, 1 Слово христианский не случайно взято в скобки. Христианский погре­ бальный канон явно наследует определенные черты языческого "честно­ го" погребения. 270 О происхождении прагматически сильных выражении кроме Сибири, где она "имеет серьезный смысл и квалифици­ руется как зложелание" [Максимов 1996: 291]. По его мнению, это негативное пожелание означает "быть похороненным без гроба, умереть без покаяния и возвратиться в лоно матери-зем­ ли без обрядового честного погребения" [Там же]. Если отка­ заться от чисто христианских коннотаций, а исходить из сла­ вянской языческой картины мира, станет очевидным, что дан­ ное бранное выражение по сути своей является пожеланием адресату стать ЗП. Базируясь на этнографических данных", для славян-язычников позднего предхристианского периода мож­ но реконструировать представление о том, что наличие / от­ сутствие гроба у покойника — это первостепенный показатель его "чистоты / нечистоты"/ Наши предки, видимо, полагали, что, умирая, человек лишается тела, но душа продолжает жить в приготовленном для нее жилище (гробу, домовине, колоде и пр.). Отсутствие жилища понуждает душу скитаться в поис­ ках убежища. Многие сказки и былички в своей конституиру­ ющей основе имеют этот мотив (напр., солдат хоронит ЗП, а тот его за это награждает). С. В. Максимов утверждает, что в сибирских диалектах одно из значений слова дно — 'гроб', а покрышка — «'неотъемная крышка гроба'» [Там же]. С ука­ занным ругательным выражением хорошо соотносится вари­ ант Ни доски тебе ни гробу!, известный по записям святочной обрядности в Харовском р-не Вологодской обл., сделанным И. С. Слепцовой в 1991 г. [Морозов 1998: 243]. Важно, что си­ туация, при которой звучит это проклятие, в шутовской форме изображает православную панихиду по усопшим. Данные археологической науки в этом отношении недостаточны: мы ни­ чего не знаем о наличии / отсутствии у славян этого периода деревянных гробов. Полевые исследования позволяют лишь однозначно констатиро­ вать повсеместное преобладание с X-XI вв. ингумаций над трупосожже- ниями [Седов 1995]. Точнее, наблюдается двунаправленная зависимость между статусом "за­ ложности" и обладанием гробом: с одной стороны, тело, не имеющее гроба, уже само по себе нечисто, с другой — человек, умерший "лютой", "напрасной" смертью, как правило, лишается гроба (последнее в былич- ках осуществляется либо самой матерью-землей: она выкидывает покой­ ника из гроба, выталкивает его на поверхность. — либо производится на­ сильственным путем представителями крестьянской общины, которые, несмотря на протесты родных, выбрасывают тело из гроба). А. Штеингольд 271 1.2. Чтоб ты сдох (околел), как собака! Собаке собачья смерть! Указанные выражения непосредственно соотносятся с только что проанализированным. Труп собаки — нечистого животно- го — в лучшем случае зарывался где-нибудь подальше от жи­ лья, в худшем — либо выбрасывался на мусорную кучу, либо сталкивался в овраг. И уж. конечно же, собака никак не могла быть похоронена в гробу, а тем более — в соответствии с пра­ вилами погребальной церемонии. В этом отношении сравне­ ние заложного (нечистого) покойника с собакой отнюдь не случайно [Успенский 1996 II: 139]. Белорусские варианты это­ го проклятия еще более прозрачны в этимологическом отно­ шении: Каб ты як сабака валяуся! Каб цябе, божа, дай мшенъм, нямытага, як сабаку, у зямлю ув ат Lii! [Успенский 1996 II: 139, 94]. 1.3. Чох — на ветер, шкура — на шест, а голова — чертям в сучку играть! [Максимов 1996: 291] Эта бранная формула в наибольшей степени из всех перечис­ ленных близка заклинанию на смерть. Слово чох в контексте всего высказывания следует интерпретировать как метоними­ ческую замену слова дух. Понятие же "дыхание", "дух" в ин­ доевропейских культурах тесно переплетается с понятием "ду­ ши" и "жизни". 4 Чох как резкое выдыхание может означать потерю души, лишение жизни. Ср. в латинском языке: exspJrä- ге одновременно означает 'выдыхать', 'испускать' и 'уми­ рать'. Изначальное тождество семантики русских слов выдох­ нуть и сдохнуть тоже очевидно — 'испустить дыхание, дух'. Чихание в древности считалось чуть ли не сакральным актом, входило в состав примет и гаданий. "Безбожник" Василий Бу­ слаев не верует "ни в сон, ни в чох" [Кирша Данилов 1938: 113], за что платится жизнью. Чихание в "недобрый час" чре­ вато тяжелыми последствиями. Современный этикет, как из­ вестно, предписывает в момент чихания прикрывать рот ру­ кой. Исторически этот жест продиктован, видимо, отнюдь не гигиеническими соображениями, а страхом нечаянно потерять душу (ср. с аналогичным обычаем при зевании крестить рот). 4 Семантика интересующих нас слов раскрывается, в частности, при ана­ лизе формул проклятий типа: Чтобы духу твоего здесь не было! или Дух из тебя вонгде дух — не просто 'запах', 'дыхание', но и 'жизнь". 272 О происхождении прагматически сильных выражении "Чох — на ветер видимо, прежде всего означает мен­ тальную смерть. Ветер, как и вода, — тот канал, по которому насылается порча, болезнь, любовный недуг. "... шкура — на шест ..."— эта часть бранного высказыва­ ния получает объяснение при сопоставлении с наименованием самоубийцы во многих губерниях дореволюционной России: черту баран, с добавлением присловья — готов, ободран [Зе­ ленин 1995: 47]. "... голова — чертям в сучку играть". Сучка — детская иг­ ра наподобие лапты, когда "шар или чурку гоняют с помощью клюки" [Даль 1981-1982 IV: 357]. Пинать человеческий череп, играть с ним означало у славян наивысшую степень кощунст­ венного отношения к покойнику, то же относилось к любым манипуляциям с мертвыми костями (ср. в былине о смерти Ва­ силия Буслаева: непочтение главного героя к праху аноним­ ного богатыря оборачивается для него гибелью). Вообще, во­ рошить прах покойного строжайшим образом запрещалось. Считалось, что это причиняет ему беспокойство и муку, а сле­ довательно, может навлечь на живых его гнев. Черти не имеют доступа к телу покойника, если оно похоронено по всем пра­ вилам соответствующего ритуала. Если же погребальный ка­ нон нарушен, нечистая сила может завладеть как телом, так и душой умершего. Таким образом, все выражение в совокуп­ ности является пожеланием адресату стать ЗП через самоубий­ ство с последующим лишением его "честных" похорон. Категория 2. Пожелание стать ЗП через указание на специфи­ ческое место захоронения ЗП. 2.1. Щоб тебе поховали на растаньках! (укр.) [Максимов 1996: 291 ] — 'Чтоб тебя похоронили на перекрестке!' Перекресток — место, где шалит нечистая сила, в виде вихря носятся ведьмы и черти, справляя свои свадьбы (по белорус­ ским поверьям). Это также место контакта людей с нечис­ тью— именно здесь совершаются приношения чертям, шули- кунам, русалкам, лешим, домовым, а также осуществляются святочные гадания. На распутье — "промеж трех дорог, про­ меж тульской, рязанской, владимирской" [Максимов 1996: 291] — традиционно хоронили самоубийц, преступников, не­ крещеных детей. Выражение содержит прямое указание на ме­ сто предполагаемого погребения ЗП. .4. Штейнг ольд 273 2.2.Чтоб тебе пусто было! Пусто тебе! [Даль 1981-1982 III: 540] Пусто мы интерпретируем не как наречие, а либо как архаич­ ное существительное, активно употреблявшееся еще в XIX в. (ср.: "Описати жило и пусто" — Даль 1981-1982 III: 542), ли­ бо как краткое прилагательное при эллиптированном сущес­ твительном место. С одной стороны, эллипсис, эвфемистичес­ кая замена, перифраза — яркие особенности эзотерического дискурса, к которому функционально тяготеет жанр прокля­ тия. С другой — пусто место является устойчивым названием локуса обитания нечистой силы (в этом случае данное пейора­ тивное выражение должно быть отнесено к категории 3), рав­ но как и естественной могилы ЗП. Так, например, митрополит Фотий в своем поучении к псковскому духовенству (1416 г.) говорит: "А который от своих рук погубится, удавится или но­ же м избодется... : и но по святым правилом тех не повелено у церквей хоронить, ни над ними пети, ни поминати. Но в пусте месте в яму вложити и закопати" [Зеленин 1995: 94]. В римской редакции "Повести о бесноватой жене Соломонии" читаем: "Потом вынесоша ея [черти] из воды на некое пусто место и мучиша неизреченно различными муками и оставиша едва живу" [Пигин 1998: 247]. Анализ контекстов употребле­ ния и сопоставление с родственными словами и выражениями показывают, что это наименование применимо, прежде всего, к не заселенному людьми пространству (конкретнее, — к глу­ хому лесу, заброшенным угодьям), причем не обязательно пус­ тому в современном прямом смысле слова. Ср., напр.: пусты­ ня 'необитаемое обширное место, стёпи", пустошь 'незаселен­ ная земля, дальний от селения особняк и т.д.' [Даль 1981-1982 III: 540, 542]. То же значение — 'безлюдное, отдаленное, глу­ хое место' — этимологически первично для слова пустыня, пустынь 'скит'. Как известно, уединенные обители возводи­ лись христианскими подвижниками в дремучих, труднопрохо­ димых лесах, но никак не на открытой равнине — не на пус­ тыре в современном значении. Подводя итог сказанному о данной разновидности 2-ой категории, решимся утверждать, что наше ключевое выражение означает: 'Чтоб ты стал ЗГ1 и был похоронен на месте обитания нечисти!'. 35 274 О происхож дении прагматически сильных выражении 2.3. Прова•/ тя возьми! Провалиться бы тебе в тартарары! [Успен­ ский 1996 II: 104] Провалы представляют собой овраги и заброшенные шахты. В соответствии же с народными представлениями это — трещи­ ны. проходящие сквозь всю толщу земли и ведущие в пекло, тартар, преисподнюю. Провалы, как повествуют о том сказки и былинки. — места захоронений колдунов. Сброшенный в провал ЗП лишается зловредной силы — не может быть упы­ рем. По своему устройству скудельницы, гноища или буйви- ща— места узаконенного захоронения ЗП в русских городах вплоть до XVIII в. — повторяют "устройство" провалов. Это глубокие ямы, иногда специально наполненные водой. Свиде­ тельства о том, что ЗП сталкивали именно в глубокие ямы, рвы. многочисленны [Зеленин 1995: 101, 104, 112]. Концепт провала тесно связан в народном сознании с представлением о том, что грешники и злодеи, которых "не носит земля", бес­ следно исчезают под землей. Согласно сказке, зафиксирован­ ной в Пермской губернии, проклятый матерью сын провалил­ ся сквозь землю [Зеленин 1995: 91]. Близ Сызрани провалился в могиле хлыстовский вожак Шамбаров ('иноверец' = 'нечис­ тый, колдун') [Там же]. Таким образом, Чтоб ты сквозь зем­ лю провалился! (именно сквозь , а не в) тождественно по смыс­ лу ПроваI тя возьми! Наличие особого предлога в первом примере объясняется взглядом древних славян на экзистенци­ альную чистоту такой стихии, как земля (см. об этом подроб­ нее в разделе 5.1.). Категория 3. Пожелание стать ЗП через отсылание к "нечис­ тому" локусу. 3.1. Шел бы ты лесом! (А. Ш., Даугавпилсский р-н, Латвия)^ Распространенная замена матерного ругательства, но анализ внутренней формы позволяет здесь видеть проклятие с отсыл­ кой к опасному локусу, где обитают леший, черти. Во многом синонимичными данному будут являться выражения типа: По­ шел (иди) ты к лешему! Лешии тебя задери! Чтоб тебя леший Это бранное выражение записано автором от носителя диалекта — уро­ женца Даугавпилсского р-на. но не исключено, что ареал его распростра­ нения гораздо шире. и а А. Штеинголы) 275 побрал! К опасному пространству отсылают также следующие проклятия, имеющие одну и ту же синтаксическую структуру: Иди (а ну тебя, пошел ты) в баню! Иди (а ну тебя, пошел ты) в болото! Косвенной отсылкой к тому же пространству (боло­ ту) является еще одно проклятие, о котором речь пойдет ниже. 3.2.Чтоб тебя качки сьели! (А. Ш„ Даугавпилсский р-н, Латвия; качка — за п.-рус. 'утка', ср. с пол. касгка) — 'Чтоб тебя утки съели!' Ругательство может быть истолковано как метафорическое по­ желание "лихой" смерти — утопления, а соответственно, и не­ праведных похорон в болоте. По народным представлениям, болото, — с одной стороны, пространство обитания чертей, водяных, русалок (ср: Было бы болото, а черти найдутся; В тихом омуте черти водятся; Черт огня боится, а в воде се­ лится), с другой — традиционное место похорон ЗП, особенно "опойцев" [Зеленин 1995: 102-104, 109, 112-113]. Считается, что если при жизни покойник пил слишком много спиртного, то сильная жажда у него сохранится и после смерти, и если по­ хоронить его, не облив как следует водой или не перенеся его тело в болото или озеро, он выпьет всю воду в округе, что при­ ведет к бездождию. засухе и неурожаю. Данное ругательное выражение интересно еще для нас своей эвфемистической сто­ роной. Смерть через утопление не называется напрямую (ана­ логично в моряцком жаргоне: 'утонуть' — отправиться кор­ мить рыб), но "со ссылкой" на уток. В качестве субъекта предполагаемого действия здесь выступает зооперсонаж, кото­ рый в реальности не наделен дееспособностью в интересую­ щем нас аспекте. Как кажется, тут мы имеем дело с разложе­ нием жанра проклятия. Пейоративная формула, в историчес­ кой основе которой лежит заклинание на смерть, служит мо­ делью для порождения шутливо-ругательных высказываний типа: Забодай тебя комар! Категория 4. Пожелание стать ЗП через присоединение к не­ чистой силе. 4.1. Будь ты неладен! Мы приписываем слову неладен значение 'нечист' (ср.: В этом месте неладно 'тут «нечисто»'; (Это) дело неладно 'де­ ло не обошлось без участия черта') и считаем это ругательство синонимичным самой распространенной формуле проклятия: 276 О происхож дении прагматически сильных выражении Будь ты проклят! Выше уже шла речь о том. что проклятие автоматически меняет физическую и духовную природу чело­ века: он становится невидим для других людей, лишается их общества и занятий, поступает в полное распоряжение нечис­ той силы и делается от нее зависимым (не здесь ли кроется ис­ точник этимологии рус. заложныи применительно к покойни­ ку, ср. укр. залежиии "зависимый, несвободный"?). Пребыва­ ние таких ЗП в "обществе" чертей, леших и т.д. приводит к по­ вышению демонического статуса первых. Гак например, про­ клятые девушки и женщины становятся женами леших, водя­ ных, т.е. русалками, лешихами (минск.); проклятые дети в ви­ де кикимор воспитываются чертями, лешими, домовыми. 4.2. Вихрь тя тми! Чтоо ты поднялся вихрем! А шоб ти понисся ще бурею! (харьк.) [Зеленин 1995: 60-61] Вихрь у славян — одна из форм проявления демонической природы черта, лешего, ведьмы, колдуна и пр. [Славянские древности 1995 I: 379-382]. Вселившись в покойника, нечис­ тая сила носится в виде вихря, урагана [Зеленин 1995: 60, 67]. "Появление вихря связывается с душами умерших, чаще -- с неправильной, нечистой смертью, с заложными покойниками [подчерки, мной — A. LU.]. Вихрь — результат самоубийства (в.-слав., з.-слав.). Считается, что вихрь летит в ту сторону, в какую повернуто лицо висельника (укр.-карпат.. пол., подкар- пат.). Вихрем ... крутятся проклятые люди (рус., укр.), мертво­ рожденные и умершие некрещеными дети (в.-слав., пол., ка­ шуб.). ... Часто вихрь сопровождает смерть ведьмы или кол­ дуна (в.-слав., пол.). По сербским и болгарским поверьям, вихрь — это души убитых людей" [Славянские древности 1995 1: 380]. Таким образом, брань такого типа либо напрямую отсылает к нечистой силе, либо является пожеланием нечис­ той смерти с тем же конечным результатом. Категория 5. Пожелание стать ЗП через указание на гнев ма­ тери-земли. 5.1. Або (чтоб) тебе свята земля не приняла! [Зеленин 1995: 45]; Щоб nid ним и над ним земля гор'та на косовий сажень! (укр.) [Ус­ пенский II: 104]; О щоб над тобою земля (за)тряслась! (укр.) [Там же] А. Штеингольд 277 В основе таких экспрессивных выражений лежит распростра­ ненное представление о том, что земля — изначально чистая субстанция — не допускает осквернения себя нечистым тру­ пом. ЗП не может оказаться в толще земли: либо выходит на поверхность, либо проваливается прямо в пекло, которое нахо­ дится под землей. Представляется вероятным, что второй пей- оратив метафорически как раз отсылает к пространству пыла­ ющей преисподней. В качестве карающего начала в прокляти­ ях могут выступать и иные обожествляемые метеорологичес­ кие сущности (гром, небо, солнце): Разрази тебя гром! Солн­ це о тя побило'. Каб цябе пярун трас [заб1у]\ (белорус.) [Ус­ пенский 11: 104-105], но это тема для отдельной статьи. Итак, помещая интересующие нас высказывания в этно­ культурный контекст, мы получаем возможность определить их изначальную прагматику. Проклятие как речевой жанр в глубоком историческом прошлом являлось составной частью магического акта. В соответствии с верованиями древних, про­ тивника можно уничтожить двояко — начав с тела или с ду­ ши. Идея проклятия основана на втором "подходе": наведени­ ем порчи человек "сживается со свету", отправляется к "нежи­ ти", становится ЗП. Под таким углом рассмотрения насиль­ ственная физическая смерть, видимо, не казалась такой опас­ ной, как смерть ментальная, чреватая полной зависимостью от нечисти. Этимологический анализ проклятий помогает не только воссоздать картину магической практики древних сла­ вян, но также вносит существенный вклад в наше представле­ ние о культе предков и культе матери-земли. Переход прокля­ тий в разряд брани происходит тогда, когда ослабевает связь с магией и возникает внутриязыковая потребность утилизовать старые формы, наполнив их новым, экспрессивным, содержа­ нием. Приобретение же проклятиями шутливо-иронической окраски — явление текущего столетия. ЛИТЕРАТУРА Даль В. И. 1981—1982 — Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1—4. Москва. Зеленин Д. К. 1995 — Избранные труды. Очерки по русской мифо­ логии {умершие неестественной смертью и русалки). Москва. 278 О происхождении прагматически сильных выражении Кирша Данилов 1938 —Древние российские стихотворения, собран­ ные Киршею Даниловым. Москва. Максимов С. В. 1996 — Крылатые слова. Нижний Новгород. Морозов И. А. 1998 —Женитьба доора .молодца. Москва. Пигин А. В. 1998 — Из истории русской демонологии XVII в. По­ весть о бесноватой жене Соломонии: Исследование и тексты. Санкт-Петербург. Потанин Гр. 1899 — Этнографические заметки по пути от г. H и кол ь- ска до г. Тотьмы. Живая старина. Вып. 1-2. 23-60, 167-235. Седов В. В. 1995 — Славяне в раннем средневековье. Москва. Славянские древности 1995- (и след.) — Этнолингвистический сло­ варь. Т. 1-5. Москва. Успенский Б. А. 1996 — Мифологический аспект русской экспрес­ сивной фразеологии. Избранные труды. Т. 1-2. Москва. 67-162. Е £ ! ! $ $ 1 1 К 8 К t; i i I I 01 01 t I 1 I I i li « Iii lit I I (t te to Hi Ht It щ «Cl Зр( Зр( Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. II Тарту, 1999. ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИМПЛИЦИТНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ В. П. ЩАДНЕВА Бурное развитие семиотики как науки привело к тому, что возникшие в ее недрах термины ''прагматика", ''прагматичес­ кий'' стали в лингвистических работах обычными, но не имею­ щими единообразного осмысления. Ведь границы прагматики как одной из частей семиотики вряд ли можно считать окон­ чательно установленными. Уместно напомнить, что еще со времени своего появления в триаде Ч. У. Морриса "семанти­ ка — синтактика— прагматика" [Моррис 1983: 37-89j термин прагматика оказался очень широким по охвату объектов изу­ чения [Степанов 1983: 29] и потому содержательно аморф­ ным. По этой причине понятия "прагматика", "прагматический" используются порой как проходные, т.е. просто модные, но недифференцированные термины. Впрочем, здесь нет необхо­ димости полемизировать относительно границ прагматики. Многие русисты разделяют мнение Е. В. Падучевой, что праг­ матика является особой частью семантики. Посему строгие границы между семантикой и прагматикой не обязательны [Падучева 1996: 221]. Тем не менее проблема остается акту­ альной. Не только потому, что нечеткость границ вызывает не­ вольное предположение об избыточности терминологии и ста­ вит под сомнение необходимость того или иного термина, но еще и потому, что стилистический компонент значения тоже все чаще стали относить к сфере прагматики. Это еще больше размывает границы между научными дисциплинами. В резуль­ тате оказывается, что вопрос о предмете и объекте прагматики носит принципиальный характер. И не стоит уподобляться страусу, прячущему голову в песок: мы не имеем ни одной ра­ 280 Прагматика имплицитных элементов боты, в которой содержался бы четкий ответ на вопрос о том, что же все-таки изучает прагматика. Предмет ее, т.е. аспект, в котором ведется анализ, в общих чертах ясен. Сейчас стало общим местом мнение о том, что ес­ ли синтактику интересуют внутренние отношения между са­ мими знаками, семантику — отношения знаков к реальности, т.е. к внешнему миру и внутреннему (воображаемому) миру человека, создание своего рода статичной картины этих ми­ ров, их "означивание", — то прагматика изучает отношение знаков к их пользователям (интерпретаторам) [Моррис 1983: 62]. Прежде всего прагматика ориентирована на самого адре­ санта — на говорящего / пишущего субъекта, на его различ­ ные "Я". Но тем самым она должна учитывать и отношения между адресантом и адресатом, без которого коммуникация становится просто бессмысленной, ведь процесс общения обя­ зательно предполагает наличие другого субъекта. Эта ориентация предопределена таким очевидным общим свойством всех сторон языка, как субъективность. И хотя нельзя сказать, что это качество раньше было неизвестно и совсем не исследовалось, но именно прагматика привлекла к "человеческому фактору" особое внимание [Падучева 1996: 221]. сделав его предметом изучения. Однако параметры этого предмета ("человеческий фактор" в языке) оказываются слишком общими, что не позволяет чет­ ко определить объект изучения. Не вполне ясно, следует ли относить к прагматике весь объем субъективных проявлений в языке или же только какую-то их специфическую часть. Не случайно на практике сфера лингвистической прагматики — это "неуловимое поведение языковых и внеязыковых элемен­ тов в разнообразных и неустойчивых актах речи" [Склярев- ская 1995: 63]; поэтому "прагматика оперирует понятиями подтекста, пресуппозиции, т.е. пропозиции, неявно подразу­ меваемой еще до начала речевого акта, при этом имплицитные компоненты могут занимать весь смысл высказывания" [Там же: 63]. Судя по работам прагматической направленности, эту часть семиотики формирует достаточно неопределенная и неисчис­ лимая сумма таких пресуппозиций, которые обусловлены а) знаниями носителей языка о мире, т.е. знаниями, которые В. Щад н ее и 281 в процессе общения всегда становятся имплицитным (невер- бализованным) фоном; б) уровнем их взаимопонимания, ко­ торое выходит и в сферу психологии, и в сферу этики общения (поскольку достижение взаимопонимания предполагает зна­ ние психологии поведения и соблюдение норм речевого эти­ кета), и, наконец, в) конкретными условиями коммуника­ тивного акта, т.е. разнородными экстралингвистическими факторами, которые должны учитываться коммуникантами. В отличие от семантики прагматика изучает значение, как пишет Е. В. Падучева, "в его отношении к речевой ситуации (т.е. к говорящему и слушающему, их целям, фоновым знаниям и т.п.) и к ее контексту. Объектом прагматики являются праг­ матические значения — разного рода пропозициональные ус­ тановки говорящих — исходные допущения, намерения, мне­ ния, эмоции и проч." [Падучева 1996: 221] Напомним следующее: почти все только что перечисленное (опора на конситуацию, все фоновые экстралингвистические параметры, установки коммуникантов, разного рода коннота­ ции) русисты традиционно учитывали в стилистике (прежде всего, функциональной), которая изначально была предназна­ чена для изучения субъективного в языке и речи в силу своей нацеленности на целесообразное, выразительное, эффективное употребление языковых единиц, в том числе и текстовых [Ко­ жина 1983: 7-8, 19, 23]. Теперь все это как бы передается в ведение прагматики. Возникают резонные вопросы: 1) не име­ ем ли мы дело с простой заменой названия одной дисциплины на название другой; 2) в чем заключается специфика стили­ стического и прагматического компонентов в аспекте изуче­ ния субъективного. Ответа на эти вопросы пока нет, поскольку целостности, четкой очерченности объекта прагматика не знает; а посему трудно дать и само определение "прагматического" в языке — определение, связанное с конкретным понятийным содержа­ нием. В этом можно усмотреть недостаток широкого подхода к объекту — недостаток, который обусловлен широтой самого предмета прагматики. И хотя современная наука все чаще от­ казывается от строгой дифференциации дисциплин и изучает объект на стыке наук, терминологическая точность украшает любую концепцию. А это обязывает исследователей, желаю­ 36 282 Прагматика имплицитных элементов щих быть адекватно понятыми, уточнять свое представление о "прагматическом" в языке. В данной работе под прагматическим языковым компонен­ том понимается скрытая (закадровая), но учитываемая комму­ никантами в процессе общения, точнее в конкретном комму­ никативном акте, имплицитная информация об имплицитных значениях и смыслах, которые, будучи невербализованными в языковых конструкциях, участвуют в организации их содержа­ ния и поверхностных структур и учитываются адресантом при выборе конкретной структуры в коммуникативном акте. Ины­ ми словами, в данном случае под прагматическим аспектом лингвистического анализа понимается изучение а) кон ситуа­ тивно привязанных и / или возникающих приращенных невер- бализованных смыслов, которые реальный субъект речи (гово­ рящий / пишущий) должен учесть для обеспечения адекват­ ности. успешности коммуникации, а также б) языковых фено­ менов. способствующих появлению таких смыслов и одновре­ менно являющихся результатом регулярной реализации этих смыслов. Итак, несмотря на расплывчатое понятийное содер­ жание, объект прагматики обладает одним общим свойством: имплицитностью проявления в речи. Охватывая практически неисчислимое и с трудом класси­ фицируемое количество отношений, прагматика ориентиро­ вана не на объективное в языке, как семантика, а выявляет в языковом материале, подобно стилистике, связь с категорией субъекта, способного регулировать соотношение между им­ плицируемой и эксплицируемой информацией. «Современные лингвисты справедливо утверждают, что одна из основных ли­ ний прагматической интерпретации высказывания — это "рас­ слоение" "Я" говорящего: на "Я" как подлежащее предложе­ ния. "Я" как субъекта речи, наконец, на "Я" как внутреннее "Эго", которое контролирует самого субъекта, знает цели го­ ворящего и его намерения лгать или говорить правду, и т.д.» [Степанов 1983: 30]. Тем самым современная прагматика кон­ центрирует свои интересы вокруг центра субъективности язы­ ка — категории субъекта, который выступает в качестве ос­ новной категории прагматики и является связующим началом прагматических исследований разных авторов. В. Щаднева 283 В гуманитарных науках слово "субъект" используется в од­ ном из четырех значений: а) человек, познающий внешний мир и направляющий свои действия на реальные объекты; б) логический субъект, т.е. предмет суждения: в) субъект предложения как семантическая сущность, т.е. производитель действия; г) субъект предложения как формальная сущ­ ность— подлежащее. Каким из этих значений должна зани­ маться лингвопрагматика как лингвистическая часть семио­ тики? По-видимому, для лингвопрагматики интерес представ­ ляет не только внутреннее "Я", направляющее речевые дейст­ вия говорящего / пишущего на достижение оптимального ре­ зультата, но и соотношение всех перечисленных значений. Итак, хотя и предмет, и объект прагматики нуждаются в уточнении, все явления, которые обычно рассматриваются как прагматические, обладают двумя общими чертами: а) ориен­ тацией на субъективное в языке и б) имплицитностью про­ явления этого субъективного. Прагматику интересует не собственно смысловая инфор­ мация (основная интеллектуальная информация), заключенная (вербализованная) в высказывании и передаваемая адресату, а информация, обусловленная задачами, намерениями говоря­ щего / пишущего и ориентированная не только на восприятие собеседника / читателя, но и на его предполагаемую реакцию: коммуникативно-ситуационные, эмотивные, эстетические, идеологические, социальные приращения. Этот особый вид сведений, выраженых в акте коммуникации не прямо, а кос­ венно, т.е. как бы содержащихся за кадром (за высказывани­ ем), а значит, и не материализованных, не обозначенных кон­ кретными языковыми единицами, можно было бы назвать не- вербализованной прагматической имплицитной информацией или же прагматическим смыслом. Прагматика как бы изна­ чально имеет своим предметом смыслы имплицитные, коль скоро пресуппозиция сама по себе не вербализуется, а выво­ дится из значений, содержащихся в высказывании. Но проявления имплицитности в языке не ограничиваются только имплицитной прагматической информацией'. В про­ цессе пользования языком мы на каждом шагу сталкиваемся и с пронизывающей всю языковую систему чрезвычайно разно­ образной по значениям имплицитностью иного рода: с соб­ 284 Прагматика имплицитных элементов ственно языковой имплицитной информацией. Под соб­ ственно языковой имплицитностью понимается такая невер- бализованность конкретного лексического и / или граммати­ ческого значения, которая а) порождается употреблением в синтагматической цепи, б) обусловлена опорой как на конси- туацию, так и на общую апперцепционную базу, в) в случае регулярности может закрепляться парадигматически, но в то же время, г) не входит в пресуппозицию и в подтекстовый фон. Прагматическую и языковую имплицитную информацию следует четко различать, тем более что в конкретных язы­ ковых фактах мы нередко сталкиваемся одновременно с обо­ ими видами имплицитности и с их взаимодействием. Собственно языковая имплицитность воплощается в таком знаке, как языковой нуль, представляющем собой не содер­ жательно пустой знак ("ничто"), а условный символ разных переменных значений, суть которых выясняется в процессе употребления единиц более низкого уровня в рамках единиц более высокого уровня. Речь идет о разных видах синтак­ сического нуля, который проявляется как результат взаимо­ действия или а) вербализованных словоформ (разных членов предложения) в пределах предикативной единицы, или б) са­ мих предикативных единиц в рамках логико-смыслового един­ ства (то есть в пределах определенного фрагмента текста). Об­ суждение вопроса о видах синтаксического нуля и о специ­ фике его подвидов — это предмет отдельной статьи, поэтому здесь мы сосредоточим внимание на нашем видении прагмати­ ческой стороны вопроса. К сожалению, эпистемический (познавательный) контекст и фактологический фон исследования языкового нуля способ­ ствовали появлению и закреплению ряда лингвистических ми­ фов, в которые проблема нулевого знака в языке оказалась по­ груженной настолько глубоко, что накопленые к настоящему времени языковые факты оказались разрозненными и необоб­ щенными. И хотя познавательный лингвистический контекст существенно изменился, но уже ставшее традиционным ос­ мысление языковой имплицитности осталось. К проблеме соб­ ственно языковой имплицитности обычно относятся как к вто­ ростепенному, производному вопросу языкознания вообще и синтаксиса в частности. Между тем трактовка собственно язы­ В. Щаднева 285 кового нуля, установление его границ, объяснение его сути во многом зависят от решения основных проблем языковой тео­ рии, в частности, от того, какой статус придается синтагма­ тике и синтагматическим реализациям языковой имплицит­ ности. Существующие концепции нуля в языке, несмотря на част­ ные различия, преимущественно исходят из представления о том, что статус системной языковая единица может получить только закрепившись парадигматически. Синтагматическая репрезентация все еще порой рассматривается как проявление речевой стихии (в последнее время это прямо не декларирует­ ся, однако проявляется в отборе материала). В лучшем случае наряду с парадигматическим нулем выделяется еще и синта­ гматический (синтаксический). Заметим, что отношение к син­ тагматическому как к чему-то остаточному, второстепенному по сравнению с парадигматическим, сохраняется, несмотря на широкое распространение семиотических идей, которые бази­ руются на текстовом — в сущности синтагматическом — под­ ходе к языковым фактам. Современное состояние семиотики характеризует "принцип высказывания" [Степанов 1983: 6]. Для лингвистики как семи­ отической дисциплины и, в частности, для современного син­ таксиса это означает приоритет текста (дискурса), что на практике реализуется как текстовый ("дискурсный") подход к предложению: зависимость структуры и смысла предложения от его окружения в более крупной синтагматической цепи пе­ реводит предложение в ранг высказывания, приспособленного к конкретным условиям употребления и являющегося фактом реальной языковой практики. Характерно, что Ю. С. Степанов определяет прагматику «как семиотическую дисциплину, предметом которой является текст в его динамике, дискурс, соотнесенный с главным су­ бъектом, с "Эго" творящего текст человека» [Там же: 35]. Этот человек, реализуя свои установки и экономя языковые усилия, приспосабливает в потоке речи одну фразу к другой. Известно, что в устном диалогическом общении такое приспособление может осуществляться одновременно и говорящим, и слуша­ ющим, развивающим, подхватывающим не только мысль со­ беседника, но и синтаксическую структуру. 286 Прагматика имплицитных элементов Учитывая изложенное выше, мы исходим, таким образом, из гипотезы о дискурсивной, текстовой (в широком смысле) обусловленности любого проявления языковой имплицитнос­ ти, регулируемой не только нормами национального языка, но и замыслом "творящего текст человека". По сложившейся в русистике традиции, которую своим на­ учным авторитетом окончательно закрепил И. А. Мельчук [Мельчук 1974], системно-языковой статус парадигматики и речевой статус синтагматики оказались представленными в крайне категоричном противопоставлении понятий языкового нуля (= системного, языкового нуля) и эллипсиса (= речевого нуля). С необходимостью различения этих терминов следует согласиться, поскольку они номинируют специфические явле­ ния. Однако, на наш взгляд, принципиального различия, не­ проходимой границы между самими языковыми фактами нет. Категорическое противопоставление нуля и эллипсиса сейчас подвергают критике [см., напр., Крылов 1983]. Грань между этими феноменами зыбкая и очень гибкая, приспосаблива­ ющая язык к выражению тонких смысловых нюансов. Более того, любой нуль является порождением синтагматической цепи. И только через регулярно повторяющуюся синтагмати­ ческую зависимость он одновременно становится и фактом па­ радигматики. Рассмотрение языкового нуля в рамках устоявшегося под­ хода — только с позиций парадигматики — уже не соответ­ ствует современному уровню развития лингвистики, с одной стороны, накопившей достаточно богатый языковой материал, не укладывающийся в привычные представления, а с другой стороны, — испытывающей влияние семиотики, которая не боится размытости границ и заставляет исследователя идти от текста (дискурса) к предложению. Разумеется, сказанное не означает полного отрицания сложившейся традиции и значи­ мости тех достижений, которые уже имеются в данной облас­ ти. Так, не утратили научной ценности многие выводы Р. Якобсона [Якобсон 1985: 222-230] и И. А. Мельчука [Мель­ чук 1974: 343—361]. Однако нельзя забывать, что их работы были написаны в эпоху господства парадигматики над синта­ гматикой, точнее даже, в эпоху абсолютизации парадигмати­ ки. Цели такого подхода объяснимы и понятны: парадигмати­ В. Щаднева 287 ка рассматривается как своего рода база для попытки грамма­ тикализовать нулевой знак в языке. На наш взгляд, разнообразные языковые феномены, пред­ ставляющие языковые имплицитные значения, могут быть объединены прозрачным по смыслу понятием нулевого заме­ щения, которое целесообразно использовать в качестве родо­ вого, поскольку предлагаемый термин позволяет обобщить разные частные проявления невербализованности (нуль) и од­ новременно отметить их общую функцию (замещение). Это ставит нулевое замещение в один ряд с другими средствами связи: местоименное замещение, синонимическое замещение. Предвидя возражения по поводу компонента ''замещение", уточним, что его следует понимать не столько как механичес­ кую замену той или иной материализованной в предтексте (ре­ же — в посттексте) лексемы (словоформы), сколько как сим­ вол, маркирующий определенное значение. В то же время язы­ ковой нуль — это один из прагматически значимых феноме­ нов. Иными словами, в нем реализуется не только синтагма­ тическая обусловленность, но и прагматическая нацеленность. Общей прагматической функцией нулевого замещения являет­ ся его способность а) актуализировать вербализованные в предложении компоненты и б) связывать соседние единицы в единое целое. Однако за нулевым замещением могут стоять и разнообразные частные прагматические смыслы. Как уже упоминалось ранее, в наши задачи не входит об­ суждение дискуссионных проблем, связанных с классифика­ цией проявлений значимого синтаксического нуля. Ограни­ чимся лишь показом некоторых приращений, которые могут быть квалифицированы как прагматические. Уточним, что предлагаемые иллюстрации представляют языковую импли- цитность прежде всего в пределах предикативного центра: подлежащего и сказуемого. Г. Сначапа хотелось бы остановиться на одном текстовом жанре (точнее даже — микротекстовом): на жанре загадки. Загадка как фольклорный текст может строиться на базе раз­ ных структурных (обычно двусоставных) схем предложения. При этом типизированной является ее неполная реализация, предикат которой формально может быть представлен и гла­ 288 Прагматика имплицитных элементов голом (1, 2), и именем существительным (3, 4 и частично — 2, 5, 6), и именем прилагательным (5, 6): 1. Живет без тела, говорит без языка, никто его не видит, а всякий слышит. (Эхо) 2. Стучится, вертится, никого не боится, ходит весь век, а не че­ ловек. (Часы) 3. Не ездок, а со шпорами, не сторож, а всех будит. (Петух) 4. Не человек, а разговаривает. (Радио) 5. Белое, да не вода, сладкое, да не мед, от рогатого беру и деточ­ кам даю. (Молоко) 6. Черен, да не ворон, рогат, да не бык, шесть ног, да без копыт. (Майский жук) В приведенных загадках представлен нуль-субъект со значе­ нием неопределенности. Этот нуль-субъект означает "нечто" или "некто". С точки зрения поверхностной структуры анали­ зируемые предикативные единицы представляют собой непол­ ные реализации с нулевым замещением постпозитивного ком­ понента, являющегося отгадкой. Семантически эти единицы аналогичны неопределенно-личным предложениям. Однако сходство это лишь внешнее, поскольку, во-первых, в боль­ шинстве загадок нет неопределенно-личных глагольных форм, а, во-вторых, форма числа (реже — рода) может не совпадать с формой слова-отгадки (2, 4), усложняя процесс отгадывания. Субъект — творец или ре продуцент загадки — через нулевую реализацию субъекта предложения как бы маркирует для адре­ сата неопределенность значения субъекта-подлежащего, а че­ рез него и сам жанр, побуждая при этом слушающего / читаю­ щего к процессу отгадывания. В закрепленности за отдельным жанром и заключается прагматическая ценность такого нуле­ вого замещения. II. Вторая иллюстрация связана с использованием нуля, обеспечивающего высокий эмоциональный накал текста. Обычно подобные случаи нулевого замещения наблюдаются в поэтических текстах и накладываются на некоторые синтак- тико-стилистические приемы: фигуры, тропы, употребление стилистически повышенной лексики. В нашем примере — это синтаксический повтор (параллелизм) в сочетании с лекси­ ческим повтором, причем, в основном, повтором лексики вы­ сокой, книжной. В. Щаднева 289 Благословляю ежедневный труд. Благословляй) еженощный сон. Господню мшость — и Господень суд, Благой закон — и каменный закон. И пыльный пурпур свой, где столько дыр... И пыльный посох свой, где все лучи! Еще, Господь, благословляю — .мир В чужом до.му — и хлеб в чужой печи. [М. Цветаева. Благословляю ежедневный труд] В тексте повторяется регулярная неполная реализация, или иначе — школьное определенно-личное предложение без вер­ бализованного субъекта. Затем к нулю-субъекту добавляется и замещающий нуль-предикат. Проще говоря, в данном случае мы имеем дело с традиционными неполными контекстуальны­ ми предложениями с нереализованными позициями субъекта и предиката. За их невербализованностью стоит определенная информационная нагрузка — передача возвышенной эмотив- ности. Функционально нулевое замещение многократно по­ вторяющегося предиката поддерживает здесь другие вырази­ тельные приемы, служит структурированию текста и тем са­ мым обеспечивает его целостность и связность, его единство и гармоничность. Но одновременно нуль способствует и более эмоциональному прочтению текста в целом, его экспрессивно­ сти. Такую передачу адресату эмоционального настроя, запро­ граммированного автором, также можно рассматривать в ка­ честве прагматического эффекта. III. Благодаря нулевому замещению обеспечивается и экс­ прессивность иного рода, например, в таком частном прояв­ лении неполноты, как безглагольные структуры типа: Павел прихватил дедушку — и на двор. Рядом горел дом Чухон- цева. Пламя тянет в нашу сторону. Дедушка за ведро и — к ка­ душке за водой. [А. Васильев. Зарницы] За подобными синтаксическими единицами стоит не только повышенная экспрессивность, но и динамика повествования: нулевые предикаты предложений, в которых перечисляются стремительные действия (!) субъекта над объектами; стано­ вятся носителями значения динамичности, интенсивности про­ цесса. В данном случае нуль маркирует значение "действовать очень быстро", подробнее см. [Щаднева 1997: 220-232]. В са­ 37 290 Прагматика имплицитных элементов мой синтаксической структуре значение динамичности дейс­ твия отсутствует (ср.: Сделаем так: я пока картошку почищу, а ты — к кадушке за водой), возникает оно лишь в употребле­ нии как прагматический эффект. Такое нулевое замещение, как правило, связано с особыми динамическими повествова- тельно-событийными контекстами, содержащими со- или про­ тивопоставление либо действий одного субъекта над разными объектами, либо действий разных субъектов. Поэтому здесь, как и в первом случае, можно говорить о прагматически зна­ чимой закрепленности нулевого знака за определенным видом микроконтекста. IV. Подтекстовый смысл художественного текста тоже мо­ жет базироваться на нулевом замещении: Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное пол­ нолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших пру­ дах человек лет тридцати или тридцати с лишним. Рыжева­ тый, зеленоглазый, скромно одетый человек. Это — сотрудник Института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев. [М. Булгаков. Мастер и Маргарита] В этом фрагменте нулевое замещение предиката подчеркивает особую значимость даваемой автором частной характеристи­ ки, которая, в свою очередь, отсылает читателя к ранее про­ читанному и таким образом цементирует текст. Тем самым здесь реализуется как актуализирующая, так и связочная функция нуля, который способен объединять не только сосед­ ние, но и находящиеся на значительном расстоянии предика­ тивные единицы. В то же время актуализированная информа­ ция о внешности профессора побуждает читателя предполо­ жить имплицитный смысл, запрограммированный автором, и сделать вывод о родстве персонажа с Маргаритой. V. И, наконец, особого внимания заслуживает нулевая ре­ презентация субъекта при страдательном залоге. Категория за­ лога воистину прагматична, прагматична изначально, коль скоро уже сам выбор залоговой формы осуществляется субъектом речи ("Я"- говорящим) целенаправленно. Но в дан­ ном случае нас интересует не сам залог, а лишь нулевой се­ мантический субъект в поверхностно двучленных страдатель­ ных конструкциях (их глубинная структура все-таки остается трехчленной). Замечено, что такие двучленные структуры ис­ В. Щаднева 291 пользуются чаще, чем трехчленные. Причем некоторые пере­ ходные глаголы в случае обратимости просто не способны иметь при себе творительный падеж имени. Ду мается, это про­ исходит по разным причинам, но среди них есть и причины чисто прагматического характера. Прагматические смыслы, сопровождающие страдательный залог, а вместе с ним и нулевой страдательный субъект, по су­ ти дела, уже давно были отмечены функциональной стилис­ тикой. Таких смыслов три. Во-первых, использование страда­ тельного залога, особенно с устранением творительного име­ ни, называющего субъекта-производителя действия, актуали­ зирует действие над объектом, как в следующем отрывке из художественного текста (в скобках здесь и далее отмечены ин­ тересующие нас случаи): /. По ночам .мы жгли тумбочки. На чердаке нашего общежития был склад старых тумбочек. Не то чтобы они совсем никуда не годшись, напротив, они были ничуть не хуже тех, что стояли возле наших коек,— такие же тяжелые, такие же голубые, с такими же фанерными полочками внутри. Просто они были лишние и лежали на чердаке. А мы сильно зябли в нашем обще­ житии... Обреченная тумбочка ( а ) втаскивалась в комнату. Она ( б ) на­ клонялась наискосок, и по верхнему углу (в) наносился удар тя­ желой чугунной клюшкой. Тумбочка разлеталась на куски, как ес­ ли бы была стеклянная. Густокрашеные дощечки горели весело и жарко. [В. Солоухин. Каравай заварного хлеба] Интересно, что в подобные повествовательно-изобразитель­ ные ряды могут включаться и глагольные словоформы, имею­ щие омонимы с собственно возвратными лексемами: исполь­ зование случаев (а) и (б) вне развернутого изобразительного ряда с точки зрения нормы сомнительно. Таким образом, и здесь наблюдается привязанность к определенному типу кон­ текста. Нуль в данном примере имеет относительно неопре­ деленную референцию, поскольку из предтекста выясняются лишь общие параметры производителя действий. Во-вторых, нулевое замещение способствует объективнос­ ти изложения. А в сознательном создании ореола объектив­ ности своих изысканий, своих выводов, в преподнесении их как законов природы и общества заинтересован каждый автор научного и официально-делового текста. 292 Прагматика имплицитных элементов В-третьих, двучленные страдательные структуры являются элементом речевого этикета, который выработался в русском научном и деловом стилях. В процессе коммуникации данный аспект связан с прагматическим смыслом "авторская скром­ ность". И хотя в последнее время этот речевой стереотип пре­ терпевает изменения, многие авторы придерживаются его не только в силу традиции, в силу привычки, но и потому, что од­ новременно действует и прагматический смысл "объектив­ ность изложения", как. например, в следующих фрагментах из работ разных авторов: 2. Однако необходимо подчеркнуть, что в теории русской грамма­ тики неоднократно (а) предпринимались также разнообразные попытки описания им персон ал а, раскрывавшего его семанти­ ческую и синтаксическую специфику с позитивной стороны... В данной работе (б) обсуждаются вопросы, связанные по преиму­ ществу с синтаксисом имперсонала. Ниже (в) анализируются различные точки зрения по этой проблематике, существующие в отечественном языкознании. [J1. А. Бирюлин. Семантика и син­ таксис русского имперсонала] В данном отрывке, как и в предыдущей художественной ил­ люстрации, случай (а) связан с актуализацией действия и с не­ о п р е д е л е н н ы м р е ф е р е н т о м н у л е в о г о з н а к а . П р и м е р ы ж е { б ) и (в) содержат все три перечисленных выше прагматических смысла, а референт нуля оказывается определенным: за нуле­ вым знаком стоит сам автор текста. Итак, нулевые элементы предложения (даже в рамках одного абзаца!) могут быть связа­ ны с разными прагматическими смыслами и с разной рефе­ ренцией. Еще более наглядно это проявляется в следующей объемной иллюстрации: 3. Референция в полном ее объеме характеризует не предложение, а высказывание: ресЬерениия (а) осуществляется говорящими в речевом акте... Актуализаиия (б) осуществляется с помощью местоименных и артиклеподобных элементов в составе именной группы, а также категорий времени, вида и накюнения в соста­ ве глагольной. Главное внимание в работе (в) уделяется место­ именным актуализаторам — местоимениям и местоименным словам. В работе (г) уточняются понятия, необходимые для последова­ тельного описания референции — понятие речевого акта; ипло- кутивной функции высказывания... ; презумпции в ее семантичес­ В. Щаднева 293 ком и прагматическом варианте и др., и ( д ) вводится ряд новых понятии, главным из которых является понятие денотативного статуса — для именных групп с предметным значением и для пропозициональных компонентов предложения. Дается (е) типо­ логия денотативных статусов и (ж) выявляется взаимодей­ ствие денотативного статуса с синтаксической структурой предложения... ; (?) выявляются связи между денотативными статусами предметных именных групп и пропозициональных компонентов; (и) исследуется роль денотативных статусов в кореференции. Языковой текст всегда ( к ) строится как имеющий некоторый внешний мир (действительность), с которым он соотносится... [Е. В. Падучева. Высказывание и его соотнесенность с действи­ тельностью] Если в однотипных примерах с ( в ) по ( и ) нуль замещает имя автора текста, т.е. является референциально определенным (конкретным) и при этом реализует все три прагматических смысла, то пример (б), на наш взгляд, представляет собой обычное контекстуально неполное предложение с невербали- зованным субъектным дополнением, так как оценивается на фоне трехчленной пассивной структуры (а). Сложнее оценить пример (к), поскольку лексема "всегда", с одной стороны, ока­ зывается сигналом значения "все говорящие", что означает обобщенную референтность, а, с другой стороны, как бы воз­ вращает нас к (я), что позволяет расценивать анализируемый пример и как обычную неполноту. Думается, что наличие про­ блем, связанных с квалификацией языковых фактов, является еще одним доказательством актуальности комплексного тек­ стового подхода, позволяющего говорить о наличии переход­ ных явлений. Оценка же конкретной синтаксической единицы вне текста, изолированно от него, нередко будет поверхнос­ тной и сомнительной. Таким образом, нулевой субъект в двучленном пассиве ока­ зывается даже не двуликим Янусом, а многоликим богом: ре­ ферентом его может стать не только сам автор текста, но и другие субъекты, причем как достаточно определенные, так и референтно неопределенные: степень определенности / нео­ пределенности субъекта зависит от контекста, в котором и вы­ ясняется специфика употребления. Тем самым трактовка нуле­ вого замещения при пассиве не является однозначной: он не 294 Прагматика имплицитных элементов может рассматриваться только с позиций парадигматики, пос­ кольку синтагматика вносит свои существенные коррективы. Подводя итоги, мы хотели бы обратить внимание на то, что за нулевым замещением (нулевым знаком) стоят не столько конкретные прагматические значения, сколько общие прагма­ тические смыслы, функции, эффекты, установки, знание кото­ рых автор в зависимости от своей языковой компетенции со­ знательно может использовать для реализации своего замысла. Вытекает этот вывод из того широко понимаемого и, увы. до­ статочно аморфного прагматического компонента, который сейчас разрабатывается в лингвистике. ЛИТЕРАТУРА Кожина M. Н. 1983 — Стилистика русского языка. Москва. Крылов С. А. 1983 — Морфосинтаксические механизмы выражения категории детерминации в современном русском языке. Разра­ ботка и применение лингвистических процессоров. Новосибирск. Мельчук И. А. 1974 — О синтаксическом нуле. Типология пассивных конструкции. Диатезы и залоги. Ленинград. 343-361. Моррис Ч. У. 1983 — Основания теории знаков. Семиотика. Мос­ ква. Падучева Е. В. 1996 — Семантические исследования. Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. Москва. Скляревская Г. М. 1995 — Прагматика и лексикография. Язык— си­ стема. Язык — текст. Язык — способность. Москва. 63-71. Степанов Ю. С. 1983 — В мире семиотики. Семиотика. Москва. Щаднева В. П. 1997 — Безглагольные предложения в свете взаимо­ действия языковых уровней. Труды по русской и славянской фи­ лологии. Лингвистика. Новая серия. 1. Тарту. 220-232. Якобсон Р. 1985 — Нулевой знак. Избранные работы. Москва. 222- 230. Прагматический аспект исследования языка. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. //. Тарту, 1999. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПОЗИТИВНОЙ И НЕГАТИВНОЙ СТРАТЕГИИ ВЕЖЛИВОСТИ В ОБРАЩЕНИИ К СЛУШАЮЩЕМУ В ЭСТОНСКОМ ЯЗЫКЕ МАТИ ЭРЕЛТ Одной из бросающихся в глаза черт использования языка является стремление избежать в некоторых ситуациях прямого называния говорящего и слушающего. По [Brown, Levinson 1978] каждый человек, с одной стороны, хочет чтобы его деятельность одобрили, а с другой — чтобы не ограничивали его свободу действий. Если говорящий сказанным добивается чего-либо, что противоречит этим его желаниям или желаниям слушающего, например, если речь говорящего содержит критику чьих-либо действий или приказ, то он может смяг­ чить это противоречие использованием позитивной или нега­ тивной стратегии вежливости. Позитивная стратегия вежли­ вости заключается в кажущемся сближении говорящего и слу­ шающего, часто в форме показа их мнимого сотрудничества. Негативная или разделяющая стратегия вежливости выража­ ется в мнимом дистанцировании говорящего и слушателя или же в мнимом устранении одного из действующих лиц от угро­ жающего ему действия. Языки сильно различаются как формами выражения позитивной и негативной стратегии, так и ситуациями, в которых используется та или иная стратегия. Различия нередки и в близкородственных языках, особенно если на них оказывали влияние различные языки и культуры. Это можно сказать и относительно эстонского и финского языков. На первый повлияли немецкий и русский языки, на второй в основном шведский язык. 296 Стратегии вежливости в эстонском языке В настоящей статье рассматриваются только возможности косвенного именования слушающего в эстонском языке. Здесь применяется как позитивная, так и негативная стратегия веж­ ливости. Основной является негативная стратегия вежливости, т.е. стратегия дистанцирования, которая проявляется в эстон­ ском языке в употреблении: • личного местоимения 2-го лица мн. ч. teie (te) 'Вы': Jaan, kas te soovite kohvi? 'Яан, желаете ли Вы кофе?'; • местоимения 3-го лица ед. ч. tema (ta) 'он—она': Kas ta soovib teed või kohvi? букв. *Он(а) желает чай или кофе?'; • глагола 3-го лица без местоимения: Paneb mantli ära. букв. 'Снимет пальто'; • имени или титула: Mida härra soovib? 'Чего господин желает?'; • имперсонального пассива: Mis tööd siin tehakse? 'Ну и чем же здесь занимаются?'; • неопределенного местоимения keegi 'кто-то': Keegi lu­ bas ju suitsetamise maha jätta. 'Кто-то ведь обещал бросить курить"; • условного наклонения без личного окончания: Kui pa­ neks akna kinni! 'Закрыли бы окно! / Закрыть бы окно!'; • формы 3-го лица ед. ч. в обобщенно-личном значении: Tuleb koju minna, lapsed ootavad. 'Надо идти домой, дети ждут* Võib tulla! 'Можно войти!'; • вопросительных предложений типа: On soovil 'Есть по­ желания?* 1. Применение teie 'вы' — это дистанцирование собеседни­ ков в том смысле, что слушающего как бы объединяют с кем- то, находящимся вне ситуации. Это — самая обычная форма выражения негативной стратегии вежливости во многих язы­ ках. Хотя нет основательных исследований по применению эс­ тонцами teie и sina (проведен только один опрос среди школь­ ников, см. — Keevallik 1998), автор данной статьи осмеливает­ ся все же предположить следующее. Самым существенным фактором, определяющим использование формы teie, является то, что собеседниками являются незнакомые люди, т.е. гори­ M. Зрел m 297 зонтальная дистанция между говорящим и слушающим. Далее следует возрастная разница, и на последнем месте — различие социального статуса. Это показатели вертикальной дистанции. В эстонском обществе знакомые обычно говорят друг другу sina, несмотря на разницу в возрасте и социальном статусе. Возрастная разница может все же привести к применению teie, если знакомство не очень близкое. Напр.. старшим коллегам часто говорят teie. В эстонском обществе нормой в общении среди незнако­ мых людей является симметричное применение teie, если раз­ ница в их возрасте и / или общественной позиции незначи­ тельна. Если же возрастная разница велика и ее не компенси­ рует более высокая общественная позиция более молодого со­ беседника, то применяется асимметричное teie-sina. Если же возраст и позиция незнакомых собеседников близки, возника­ ет т.н. "•солидарное" применение sina, что уже является пози­ тивной стратегией вежливости. См. схему на следующей стра­ нице. Прерывистая линия на схеме показывает, что в эстонском обществе происходит расширение "солидарного" применения sina на область симметричного применения teie, симметрич­ ное применение teie в свою очередь захватывает область асим­ метричного обращения. Эта тенденция к демократизации, ве­ роятно, характерна и для многих других языках. В Эстонии распространение "солидарного" применения sina, явно вызва­ но влиянием финского языка, особенно в Таллинне. Общей чертой прочих форм выражения негативной страте­ гии вежливости, используемых в эстонском языке, является то, что слушателя как будто оставляют вне игры. Он как будто не участвует в процессе, поэтому происходящее никак не мо­ жет влиять на его свободу действий. Иногда утверждалось также, что sina и teie являются основ­ ными формами обращения, а остальные формы употребляют­ ся тогда, когда говорящий не знает, какую из них выбрать. Другие формы выражения можно разделить на две группы. В первом случае слушатель приравнивается к 3-му лицу, 38 sina-teie teie-teie sina-sina чужой чужой чужой оольшая / средняя небольшая разница в возраст^ разница ввозрас разница в возрасте большая \ средняя I \ небольшая разница в позиции разница в позиции разница в позиции M. Зрел m 299 во втором случае — обезличивается. Формы приравнивания к 3-му лицу следующие: 2. Применение tema (ta) 'он-она\ т.е. использование личного местоимения 3-го лица под влиянием немецкого языка. В на­ стоящее время встречается довольно редко и воспринимается как архаическое и комическое: Та on nii vaikne! "Он такой тихий!' Mis tööd ta teeb? Чем он занимается?' Kas ta soovib teed või kohvi? 'Желает ли он чай или кофе?' 3. Применение глагола 3-го лица без местоимения встре­ чается в побудительных высказываниях: Paneb mantli ära! 'Снимем пальто!' букв. 'Снимет пальто!' В остальном остается в силе сказанное о предыдущем типе, т.е. эта форма также воспринимается как архаическая. 4. Применение имени или титула — довольно обычное ува­ жительно-дружелюбное обращение, особенно в форме вопро­ са: Mis tööd peremees teeb? ' Какую работу хозяин делает?' Mida härra soovib? 'Чего господин желает?' Neiu on nii rõõmsa näoga! 'Девушка такая веселая!' Kui noorhärra mõtleb üle Joa silla sõita, siis teeb ta valesti. 'Если молодой господин думает ехать через мост Иоа, то он поступает неправильно' Kas proua Tamm tahab midagi küsida? 'Госпожа Тамм хочет что-то спросить?' Mida Peeter selle kohta ütleb? 'Что Пеэтер скажет об этом?' От последних двух примеров нужно отграничить случаи, ко­ гда имя применяется для выделения слушателя из остальной аудитории. Для подчеркивания дружелюбия, приветливости к имени иногда добавляют указательное местоимение see 'этот*: Kust see Juhan siis tuleb? букв. 'Откуда же этот Юхан идет?' Mida see naabrimees siin nii vara hommikul õiendab? букв. 'Что этот сосед тут так рано утром делает?' Обезличивание реализуется в случаях использования: 5. Формы (имперсонального) пассива: а) для избежания навязчивости вопроса или похвалы: Mis tööd siin tehakse? 'Какую работу здесь делают?' 300 Стратегии вежливости в эстонском языке Siin tehakse ju päris kõvasti tööd! 'Здесь ведь даже очень неплохо работают!'; б) при вежливо-свободном обращении: Kui kaugelt mehi ollakse'? "Откуда мужики?" в) для смягчения упрека: Käiakse muudkui pidudel ja restoranis, aga kodus on kõik laokil! 'Ходят все по ресторанам да на праздники, а дома беспорядок!" 6. Неопределенного местоименя keegi 'кто-то' — в основ­ ном тогда, когда говорящий упрекает слушающего за что-либо невыполненное: Keegi lubas ju suitsetamise maha jätta! 'Кто-то ведь обещал бро­ сить курить!" 7. Условного наклонения без личного окончания — для смягчения приказаний: Kui paneks akna kinni! 'Закрыли бы окно / Закрыть бы окно!' Условное наклонение превращает приказание в желание, а не­ применение личного окончания как бы выводит слушателя из игры, обезличивает его. 8. 3-го лица в обобщенно-личном значении — здесь мы имеем дело скорее всего не с обезличиванием слушающего, а с обоб­ щением. Эта форма используется при приказаниях, запретах или разрешениях, выраженных модальным предикатом: Tuleb koju minna, lapsed ootavad. 'Надо идти домой, дети ждут' Võib tulla. 'Можно войти' 9. Обезличивание может реализовываться в широко рас­ пространенных бытийных (экзистенциальных) вопро­ сах, в которых слушающий просто остается неназванным: On soovi? 'Есть желание?' Mis mureks on? 'Что тревожит?" Kas küsimusi on? 'Вопросы есть?' Как уже было сказано, позитивная стратегия вежливости обозначает сближение говорящего и слушателя. Она имеет в эстонском языке две формы выражения: • "солидарное" применение местоимения 2-го лица ед. ч. sina (sa) "ты': M. Эрелт 301 Kuule sõber, kas sul suitsu on? 'Послушай, друг, у тебя закурить не найдется? 1 • использование 1- л ица мн. ч.: Kuidas те end tunneme? "Как мы себя чувствуем?' 1. Выше уже говорилось, что "солидарное" sina применяют незнакомые люди, у которых разница в возрасте и в общес­ твенном положении невелика. Но это средство выражения рас­ ширяется на область использования формы teie, и данный про­ цесс усиливается под влиянием финского языка. И хотя сту­ денты и профессора еще не обращаются друг к другу на sina, многие профессора, работавшие в Финляндии, начинают и в Эстонии обращаться к студентам таким образом, но, так как студенты продолжают обращаться к ним на teie, то в резуль­ тате получается скорее указывающее на дистанцию, чем соли­ дарное sina. 2. Используя при обращении к слушающему форму 1- лица множественного числа, говорящий хочет, участвуя в действи­ ях слушателя, проявить к нему сочувствие или же смягчить неприятности и неудобства, которые он своим приказанием, просьбой или упреком причиняет слушателю. а) участливо-заботливое обращение в форме 1- л ица множе­ ственного числа особенно распространено среди врачей: Kuidas те ennast tunneme? 'Как мы себя чувствуем?' Me teeme edusamme! 'Мы делаем успехи!'; эта форма встречается также при обращении к детям: Meie katukesed on nii mustad! 'Наши ручки такие грязные!' б) применение 1- лица множественного числа в случае просьбы или приказа распространено шире, компонент ласка- тельности необязателен. Это характерно для языка сферы об­ служивания при обращении к клиенту: (продавец покупателям) Ärme enam seisame järjekorda! 'Не будем больше вставать в очередь!'; (портной клиенту) Palun, võtame pintsaku seljast! букв. "Пожалуйста, снимем пиджак! Возможна эта форма и в других случаях: (врач пациенту) Hingame sügavalt sisse! "Дышим глубоко!'; 302 Стратегии вежливости в эстонском языке (мать ребенку) Lähme nüüd tudile! Теперь пойдем спать!'; (учитель ученикам) Avame raamatu 23. leheküljelt! "Откроем книгу на стр. 23!' в) относительно редко используется 1-ое лицо мн. ч. для смяг­ чения упрека: (начальник подчиненному) Teeme muudkui suitsu, mis? Все курим, да?' ЛИТЕРАТУРА Brown P., Levinson S. 1978 — Universals in language usage: Politeness phenomena. Questions and politeness: Strategies in social interaction. Ed. E.Goody. Cambridge. 56-311. Erelt M. 1990 — Kõneleja ja kuulaja kaudse väljendamise võimalusi eesti keeles. Keel ja Kirjandus. 1. 35-39. Keevallik L. 1998 — Sinatamisest ja teietamisest koolilaste arvamuste põhjal. Keel ja Kirjandus. 8. 541-553. SUMMARIES ACQUSITION OF ADJECTIVES BY A RUSSIAN CHILD (INPUT AND OUTPUT ANALYSIS OF ONE MOTHER CHILD DYAD) M. D. Voeikova The goal of the present paper is to compare the qualitative construc­ tions in the speech of a mother and a child. The material of one mother-child dyad shows that 1) the child's difficulties in comprehen­ sion of adjectives may result from the mother's strategy, 2) the adjec­ tival paradigm is built by the child according to the example of noun paradigm, 3) among the qualitative constructions used by the child there are few language-specific syntactic constructions. The early acqusition of adjectives by children has several particu­ larities in comparison to the acqusition of other lexical-grammatical classes (nouns and verbs, interaction words, and frozen phrases etc.). According to some diary observations and examples of spontaneous speech, first adjectives in many languages are first produced by chil­ dren without clear understanding of their meaning. The child distin­ guishes between different semantic groups of adjectives (for instance, he does not use the colour adjective instead of the size adjective), however, he may mix some concrete adjectives belonging to one and the same group, saying 'red' instead of 'blue', or 'big' instead of 'lit­ tle'. The analysis of the input shows that this effect may be a conse­ quence of the special forms of questions used by the mother. Our previous observations allow to presuppose that the adjectival paradigm is built by the child according to the noun paradigm. The set of forms used by the mother does not give enough examples of all adjective forms. Statistic analysis of it shows that it would be impossi­ ble for the child to learn the adjectival paradigm by repetition only. The qualitative constructions used by the mother include several language-specific syntactic means (like the genitive of colour, short 304 Summaries forms or the 'quality of the part' construction). The child acquires these syntactic patterns significantly later than the more "universal 1 syntactic means such as predicative or attributive constructions. VERBAL GROUPS IN AMORPHOUS LANGUAGE: STRUCTURAL PROBLEMS С. Y. Dmitrenko The article analyzes special analytical formations in amorphous lan­ guages which consist of a) a definite lexical (meaningful) component which is realized in the verb or a serial constructions equivalent to the verb, and b) an optional grammatical (formal) component realizing itself as a chain of form words placing themselves either on the left or right of the lexical component. The author has brought out the maxi­ mum successive models of such verbal groups for the Khmer and Laotian languages. WORDS AND PEOPLE: ON CHANGES ON LEXICAL PARADIGMS AND THEIR COMPONENTS IN THE RUSSIAN LANGUAGE OF THE 20 ГН CENTURY A. D. Dulichenko The author suggests to study the changes in the Russian languages from the point of view of pragmatics which gives the opportunity to see the evolution of the components in one lexical paradigm to find out lacunas and foretell further changes. Pragmatic approach is illus­ trated by the material of socially sensitive lexis — administrative and territorial nomenclature. THE COMMUNICATIVE FACTOR AS A CRITERION OF SOLUTION OF DISPUTABLE PROBLEMS OF GRAMMAR G. A. Zolotova The author thinks that the solution of disputable questions of grammar can be found with the help of the analyses of the communicative fac­ tor. The present article characterises the main principles and peculi­ arities of communicative grammar of the Russian language worked out by the author. This kind of grammar shows the position of the speaker in his / her choice of speech resourses and his / her organiza­ tion of the text, develops the means which are capable to analyze the Summaries 305 transition from the sentence to the text, reveals linguiste bases of compositional-conceptual structure of the text, places grammar studies in the line with other phililogical disciplines which study spiritual culture of nation, offers consequential and systematic solution of a number of old disputable problems in the theoretical and practical use of grammar. ON THE STRUCTURE OF ORAL SPEECH DISCOURSE AND THE TYPOLOGY OF ITS FORM T. Yotov The author analyses the reasons hindering the creation of scientifically grounded systematics of speech forms. According to its structure oral speech discourse and the written text are not isomorphic. The author suggests one of the possible ways of the solution of the problem, i.e. typological contrasting of musical and colloquial discourses carried out with the help of categorical apparatus of musical analysis. That enables to build on the sample of musical typology the systematics of colloquial forms on the highest level of this structure. The author il­ lustrates his theoretical viewpoint with some schemes. A DIALOGUE WITH THE COMPUTER IN A NATURAL LANGUAGE M. Koit, H. Õim The present paper describes a model of communication and its com­ puter realization. The importance of such a computer realization in the present context is that all assumptions on which the theoretical model is based must be made explicit. The central concepts in our model are those of communicative strategies and tactics. In the type of commu­ nicative interaction we are interested in an active partner, A, whose communicative goal is that another partner, B, would agree to do an action D. To this end A constructs a model of the reasoning process of В that assumedly is triggered in him / her in such a situation. And the application of a communicative tactic (e.g. enticing, persuading, threatening) by A consists in the manipulation of the relevant paramé­ trés of this process in В (his/her wishes, preferences, beliefs con­ cerning useful and harmful aspects of doing or not doing D for him / her). 39 306 Summaries 1HE CLASSIFICATION OF COMPLEX SENTENCES WITH ADVERBIAL CLAUSES AND THE PLACE OF CONCESSIVE SENTENCES IN THE CLASSIFICATION E. Kordi In the present article the author suggests a classification of adverbial clauses based on the peculiarities of different kind of implications. It is decided that the most used types of concessive constructions are characterized by three main features: 1) the existence of implications between the parts of a complex sentence. 2) the character of the impli­ cation, 3) the direction of the implication — from a subordinate clause to the main clause. THE COMMUNICATIVE-PRAGMATIC ASPECT OF COORDINATIVE CONNECTION E. Kostandi The article discusses the subtypes and the means of coordinative con­ nection of words from the viewpoint of their participation in the reali­ zation of different communicative-grammatical situations: achieving ironical effect expressing evaluation, influencing the addressee, refer­ ring to the preceding knowledge of the participants in communication etc. Functioning of coordinative connection (link) is regarded in the frame of the whole text, some specifications of the use of coordinative connection are analyzed in the texts of different kind. ECLECTICISM OF STYLISTIC MEANS AS THE REFLECTION OF THE EVOLUTION OF LINGUISTIC CONSCIENCE AND LINGUISTIC SITUATION (ON THE BASIS OF THE HISTORY OF THE RUSSIAN STYLE "WEAVING OF WORDS") /. S. Koshkin The article is dedicated to the study of pragmatic factors in diachron- ics (on the basis of the development of Russian style of "weaving of words'1). The Russian "weaving of words" according to its functional character of relevant units of the stylistic model falls historically into two basic periods: 1) the end of the 14th c. — the beginning of the 15th c. and 2) the 16th c. The texts of the second period are charac­ terized by a number of innovations conditioned by three factors: 1) the evolution of the linguistic situation, 2) the evolution of linguistic con­ science and 3) the evolution of verbal-artistic principles of the organi­ zation of the text. Reorientation in the use of linguistic means formed Summaries 307 a new approach to the word and its form. The language and style of the texts of the second period demonstrate the movement towards mannerism, which is characterized by the strengthening of opposition between formalization and semantization of a higher degree. To a noteworthy extent it can be seen in the evolution "epiphanic" triad, but also in the use of rethoric phenomena traditional for the style which "play" not on the syntagmatic but on the pragmatic level. ASPECTUAL MEANINGS OF ACTUAL PRESENT Y Krekich The article deals with the aspectual meanings of verbal forms in actual present (in the Russian language). Analyzing the material the author finds out that besides the meaning of actual process verbal forms pos­ sess also actual-temporal (i.e. in a specific meaning: time is moving, not the action), actual-factual and actual-repetitive meanings. The author explains such a collection of meanings from the position of linguistic pragmatics. LEXICAL-GRAMMATICAL GROUP OF MODAL VERBS IN THE MORPHOLOGICAL SYSTEM OF THE RUSSIAN LANGUAGE Y. C. Kudryavtsev The present paper draws the attention to the existence of a lexical- grammatical group of modal verbs in the Russian language. Formal features of this group are the lack or nonstandard application of the forms of compound future and imperative. In appendixes there are lists of verbs (belonging of which to the group has been checked) with grammatical commentaries and typical contexts. FUNCTIONS AND MEANINGS OF QUANTITATIVE PRONOUNS IN THE BOOKISH OLD RUSSIAN OF THE 11-14 CENTURIES A. M. Kuznetsov In the article you can find the results of the study of quantitative pro­ nouns in the Old Russian language. On the basis of vast textual mate­ rial about 20 functions of these pronouns have been distinguished. They are shown in the summarizing table. Every function is analyzed fron the contextual standpoint and illustrated with inevitable exam­ ples. The author comes to the conclusion that presenting this type of division of pronouns is not adequate in existing dictionaries. 308 Summaries ON THE PRAGMATIC FUNCTIONS OF SLANG I Külm oja The article discusses four basic pragmatic functions of slang lexis dis­ tinguished on the basis of the material of slang among the Russian schoolchildren in Estonia, it is pointed out that the basic function of slang is not communication as in the whole language, but it is the rep­ resentative or corporal function showing the belonging of the user of the slang to the definite social group. Not less important is the demon­ strative-attractive function (the speaker is keen to show originality and other values of his 'ego'). The function of opposition also finds its realization (opposing the oppression of the government and older gen­ eration). Less essential is the function of the secret jargon (the func­ tion of a secret language). SPEECH ETIQUETTE AND ITS CHANGES DURING THE LAST DECADES /. Likomanova The article analyzes only those phenomena of speech etiquette which in the most direct way reflect the relations between the speakers: namely these relations have undergone some changes during the last decades. Systems of the ways addressing your co-speaker (partner) are de­ scribed w ith the help of such concrete paramétrés as officialism, role relations and the degree of familiarity, all of which help to differenci- ate similarities and differences in the forms of speech etiquette in three Slavic languages. The problem is especially essential and acute for intercultural rela­ tions. ON THE PRAGMATIC ASPECT OF THE STUDY OF NON-VERBAL (KINETIC) COMPONENTS OF COMMUNICATION ON THE BASIS OF THE CONTRAS IIVE ANALYSIS OF CLOSELY RELATED LANGUAGES A. Lipovska In the present article the author carries out the contrastive studies of facial expression and gestures while communicating in closely related languages: in Russian and Bulgarian. 196 Russian-Bulgarian pairs of kinems have been analyzed, original kinems being Russian and in­ cluded in the dictionary of A. A. Akishina. About 35% of them show similarity, only 3 Russian kinems can be related to unequivalent ki­ Summaries 309 netics concerning the kinetic system of the Bulgarain language. In all other pairs you can follow the relations of inclusion and / or overlapping. CORRELATION BETWEEN PRAGMATICS OF NEWSPAPER HEADLINES AND CON VENTS OF THE ARTICLE N. Meitzer In the article the author considers the interaction of pragmatic and in­ formative functons of the newspaper headlines in Russian and Esto­ nian press. Particular attention is drawn to the differences in the translation of headlines and the reasons of this kind of translation: the influence of the extra-linguistc factors such as 'mass media mental­ ity'of the sender and the addressee, peculiarities in their political and cultural orientation. In conclusion the following suggestions are made: • the pragmatic function of headlines dominates in Russian news­ papers and the informative one prevails in Estonian press; • the changes in the contents of headlines influence the contents of the article. RUSSIAN VERB AGAINST THE BACKGROUND OF THE SUBJECT OF THE TEXT N. K. Onipenko Grammatical categories of the Russian verb are analyzed as a connec­ tion of all subjects (action, conscience, speech) around one axis which is called the subject perspective of the text. The author comes to the conclusion that the verbal syntaxeme — i.e. the component in a sen­ tence in which different axes intersect connecting the syntactic com­ position of the text. The choice of the attitudinal verb reveals the sub­ ject structure of the text, its dialogization. The choice and and fre­ quency of concrete verbal syntaxemes are conditioned by the author. Terminological determination of stative verbs and resultative verbs does not belong to the level of the morphological form and does not belong only to the semantics ot the verbal lexeme, but is a functional characteristic of verbal syntaxemes. 40 3 1 0 Summaries ON I IH; VIOLATION OF I MF STANDARD IN THE FIELD OF FUNCTIONING OF GRAMMATICAL FORMS E. N. Remchukova In the framework of the concept of dynamic grammar on the basis of written, spoken and epistolary language the author reviews various cases of violation of the usage of standard in such grammatical cate­ gories as voice, gender and case, and various stylistic and semantic effects are analyzed which occur during international usage of gram­ matical forms. The author demonstrates the potential reconstruction of the 'defective paradigm" in speech, presents grammatical mechanism of the language game and introduces the notion of 'grammatical sym­ bolism". All facts mentioned above allow the author consider the problem of the cieative potential of grammatical categories in lan­ guage. ON PRAGMATIC STUDIES OF GRAMMAR OF RUSSIAN DIALECTS (). Rovnova The dialect language is examined as a special communicative forma­ tion serving effectively the system of communication in the culture of Russian peasants. Setting the question how the dialect was adapted to the needs of communication in the peasant culture the author analyzes the pragmatic usage of the category of gender in connection with the issue 'personality and rural socium'. The author connects pragmatic usage of the present historic with the archaic cyclic model of percep­ tion of time in peasants' conscience. MECHANISMS AND MEANS FOR CREATING EMOTIONAL TONE OF VOLAND'S UTTERANCES (ON THE BASIS OF THE NOVEL "MASTER AND M ARG A RITE" BY M. BULGAKOV) T. Stoykova The article discusses the means for creating ironic-mocking tone in Voland's utterances. The analysis of his dialogues with different char­ acters of the novel shows that this kind of emotional tone is created, firstly, on the account of violation of some behavioral rules by Voland and the Principle of Cooperation ("When are you going to die?"). Secondly, forms of speech etiquette turn out to be of some impor­ tance— exclusively used by Voland, they also become the basis for the ironic-mocking tone. Thirdly, this kind of tone may become the Summaries contrast of the high-flown theme which is offered, for example, by the bookish word 'charity' with the down-to-earth theme ("stuff the cracks with rags"). The aesthetic meaning of the ironic-mocking tone of Voland's ut­ terances is seen in the formation of the satirical plan of the novel, in the attitude ot the author towards the world of Moscow petty bour­ geoisie. Besides that the ironic-mocking tone can be compared to the interpretation of Voland's phi 1 isophical principles of the novel: he reflects the relations between kindness and evil in the conception of dualism. MODAL UTTERANCES WITH MODAL MEANING "THERE'S NO NECESSITY" (SOME PROBLEM OF DESCRIPTION) S. Turovskaya The article focuses on the utterances with modal meaning "there's no necessity" on the basis of the Russian. The paper describes linguistic means used to express this modal meaning. The means of expression of those utterances have a multilevel nature. THE FUNCTIONAL DESCRIPTION OF THE CAUSATIVE CONJUNCTION IN MODERN RUSSIAN E.-O. Haag The present paper discusses functional differences between causative conjunctions. The research revealed clear distinctions between two main groups of conjunctions. These are the semantic conjuctions, which manifest cause as statement, and the group showing cause as conviction. CONCESSIONAL CONSTRUCTIONS WITH THE CONJUNCTION 'THOUGH' V. S. Khrakovsky The author explicates the semantics of concessive structures and dis­ cusses in detail the constructions with 'though', which are more typi­ cal and widespread in the Russian language. Specific feature of the conjunction 'though' is brought out, which distinguish it fro,m other concessive conjunctions. Communicative particularities of the con­ structions with this conjunction are discussed. Summaries ON PRAGMA ! ICS M. A. Shelyakin The author of the article considers the different points of view about the essence of pragmatics and concludes that in modern linguistics, in the first place, pragmatics does not oppose the semantics of language signs any more, but represents its variety, and secondly, carries both systematic and speech character. On the whole, the essence of prag­ matics consists in reflection of a point of view of a speaker, his com­ munication interests, orientation in the world (in the semantic system of language) — sending the author away to the consciousness of his T in the situation of the act of communication — and refers to the adoption of the semantic system of language in its use in relation to the subject of speech, and this comprises the essence of the notion "linguistic egocentrism*. In the article the main types and subtypes of the reflection of egocentrism in the semantic system of the Russian language are preliminary enumarated and greater attention is paid to the fact that the typology of egocentric meanings does not coincide with the typology of egocentric speech acts. ON THE PROBLEM OF THE ORIGIN OF PRAGMATICALLY STRONG EXPRESSIONS (PEJORATIVE PHRASEOLOGY) A. Shteingold The article deals with the etymological study of pragmatically strong expressions, historically belonging to the genre of cursing. These units are characterized by special denotational features, but at the same time pragmatically strong. The search for etymological origins of "curses'" has their own peculiarity: they rely not on literal but metaphorical meaning and also take into consideration etnographical and cultural aspects. Conditionally distinguishable categories of "curses'" get their explanation only in the frames of the theory of unnatural death. In other words, expressions shown above historically contain wishes for the addressee to become the corpse of unnatural death, i.e. to die of unnatural death, to be buried in an undetermined (unknown) place and not to correspond to the traditionally accepted nonns of burying ritu­ als. The genre of cursing is a part of evil magic and it was used to transform the person into a being entirely dependent on evil power. Further etymological studies of pragmatically strong expressions can noteworthily expand our imagination about the cult of ancestors and the cult of Mother- Earth of ancient Slavs. Summaries ON THE PRAGMATIC ASPECT OF IMPLICIT ELEMENTS V. Shchadneva In linguistics the issue of studies of pragmatics turned out to be fairly amorphous due to vague boundaries between a) pragmatics and semantics b) pragmatics and stylistics. However, in papers with pragmatic trends one can find two invariant features: a) ori­ entation towards subjective in language and b) implication in ex­ pressing this subjective. It is essential to distinguish clearly two types of overlapping implicit information: pragmatic and purely linguistic. 1 he article gives a thorough definition of the latter, which comes into existence in linguistic zero — i.e. a conditioned symbol of various changeable meanings the essence of which can be detected only in the process of their usage. Besides the execu­ tion of the basic functions (activating verbalized components of the sentence and joining the latter into one whole) the zero sign encourages the creation of specific pragmatic senses which in the present study are illustrated by the materials of texts of different functional styles and genres. THE USE OF POSITIVE AND NEGATIVE POLITENESS STRATEGIES WHEN ADDRESSING THE LISTENER IN ESTONIAN M. Erelt In Estonian the main strategy of indirect addressing of the listener is the negative politeness strategy, i.e. the strategy of distancing which is revealed in the use of (a) the second person plural personal pronoun 'teie' (-te) 'you', e.g. 'Jaan. kas te soovite kohvi?" — 'Jaan, would you like some coffee?'; (b) the third person singular personal pronoun 'tema' (-ta) 'he / she', e.g. 'Kas ta soovib teed või kohvi?' — 'Would he / she like some tea or coffee?'; (c) the third person verb without a pronoun, e.g. 'Paneb mantli ära' — lit. 'Puts the coat away"; (d) the name or title, e.g. 'Mida härra soovib?" — 'What would the sir like to have?*; (e) the impersonal passive, e.g. 'Mis tööd siin tehakse?' — 'What kind of work is being done here?'; (f) the indefinite pronoun 'keegi' — 'someone', e.g. 'Keegi lubas ju suitsetamise maha jätta"— 'Actually there was someone who promised to give up smoking"; (g) the conditional mood without a personal ending , e.g.'Kui paneks akna kinni' — 'If you wouldn't mind closing the window"; (h) the third 314 Summaries person singular in a generalized personal meaning, e.g. 'Tuleb koju minna, lapsed ootavad' — 'One has to go home, the kids are waiting", 'Võib tulla' — lit. 'One can come'; (i) interrogative sentences of the type 'On soovi?" — is there anybody who would like to?' The positive politeness strategy is used as well. The latter involves the establishment of a pretended close relationship between the speaker and the listener. There are two possibilities in Estonian to ex­ press it: (a) the use of the second person singular pronoun 'sina' (-sa) "out of solidarity', "Kuule sõber, kas sul suitsu on?' — 'Hey man, do you have a cigarette?'; (b) the use of the first person plural, e.g. 'Kui­ das me end tunneme?" — "How are we doing today?' ISSN 1406-2623 ISBN 9985-56-436-7